собственные копыта.
Спрыгнув с седла, Андрей встал на берегу. Его била дрожь. А внутри
словно какой-то бес истерически похихикивал: Куда ты собрался бежать? Кого
давить, кого зубами грызть? Словно мягкая серая лапа холодно и просто
вдавливала его сознание во мрак безумия. Он видел мертвых казаков, видел
седобородого старосту, видел Рыжую - лежа лицом к небу, со стрелой в груди,
она словно задумалась, широко распахнув помутневшие серые глаза...
"Похоронить бы надо..."
Выдернув стрелу, Андрей закрыл ей глаза, отнес похолодевшее тело в
лес, вырыл саблей неглубокую могилу. Земля в лесу была мягкая, но полная
камней, густо переплетенная корнями сосен. И почти сразу сабля заскребла по
твердому серому известняку.
Андрей перешел на другое место, снова рыл - и снова наткнулся на
камень. В глазах у него поплыло, дыхание сбилось, мир выгнулся мерцающим
боком мутно-серого пузыря. Наконец, ему удалось выкопать яму и, уложив в
нее убитую, забросать тело землей. В головах он поставил крест, связанный
из трех сосновых веток, затем снова вышел на берег. Поверхность пузыря
перед глазами рассыпалась на множество мелких шаров-пузыриков -
грязно-серых, словно наполненных вонючим нарывным гноем.
Прорываясь сквозь эти гнойные пузыри, Андрей кружил, кружил по берегу,
в этом круженье его незаметно оттянуло к лесу. Очутившись у могилы
рыжеволосой женщины и теряя остатки сознания, он со стоном вцепился зубами
в ствол тонкой березы, забивая рот сухой берестяной пылью и терпким
древесным соком.
Отвалившись от ствола, Андрей стоял, покачиваясь, не замечая при этом
человека, неслышно приблизившегося сзади. Размашистый удар плетью, как
огнем, ожег его плечи, гнойно-серые пузыри взорвались жгучим багровым
пламенем, глаза густо налились кровью, волосы дыбом встали на голове.
- "Огонь"! Войди в "Огонь"! - выкрикнул Мастер, увернувшись от страшно
просвистевшей сабли Андрея. Второй удар снес толстую ветку над самой
головой почтенного господина Ли Ван Вэя. Тот, бросив плеть, снова крикнул:
""Огонь"! Войди в "Огонь"!" Затем вскочил на своего коня и с дробным
топотом скрылся за поворотом тропы. Андрей бросился было за ним, но, не
сумев догнать, исполосовал саблей какой-то куст, затем с рычаньем выскочил
на берег, набычив голову, оглядывая Енисей кровавыми глазами. Смутные
контуры скал проступали за чадно-багровыми языками, береговые камни
казались черными, игравшими рубиновым огнем под обугленной коркой. Низко
нависшее небо охватили дымные крылья - гигантская птица спускалась все ниже
и ниже, нацелив тяжелый клюв на его мерина, вытесанного из старого темного
дерева.
- Я сам! - Андрей бросил саблю, схватил крупный камень, грохнул его по
другому булыжнику и несколькими сильными ударами вырубил топорную,
рвано-острую кромку. Руки его сами знали, что делать, управляемые телом,
наполненным клокочущей первобытной злобой. Андрей подскочил к лошади,
намереваясь перебить ей глотку заостренным камнем, но тут же свалился,
схваченный тугой петлей аркана.
- Эй, чаво удумал-то? - послышался сзади человеческий голос.
Казак, сидя в седле, сворачивал аркан, другие гуськом выезжали из-за
прибрежной скалы. Это была вторая полусотня, прибывшая на место встречи от
бирю-синского скита.
- Нда... побили казачков, стало-ть... - поскреб в затылке пятидесятник
Корнила Иваныч. - По всему видать, кыргызы побили. Плохо, ой как плохо...
Ну, а ты кто будешь? - спросил он Андрея. - По виду казак, но вродь не
нашенский. С Красноярску, што ль?
- Да-а... - прохрипел Андрей, готовясь нанести удар.
Но пятидесятник был человек опытный, он чуть оттянулся назад:
- Заберите у ево каменюгу-то. Да придержите покуль, кто там поближе.
Видать, умом тронулся малый, как кыргызы набежали. Ну ниче, бывает в первый
раз, скоро оклемается. Давай, ребятушки, мужичков похороним да на Красный
Яр поворачиваем.
- А с имя што делать? - показал казак на староверов.
- Тож похороним, чай не собаки. Всех в одну ями-ну клади, нету времени
кажному могилку-то рыть.
Похоронив убитых и сварив себе горячего, полусотня двинулась в сторону
Красноярска, захватив с собой Андрея. Брошенную саблю казаки сунули ему в
ножны, руки скрутили от греха. Сидя на лошади, он часто и сильно дергал
головой, как будто отстраняясь от невидимого пламени, а потом смотрел
вверх, словно уворачиваясь от приближающегося клюва.
***
Ближе к ночи киргизские отряды остановились в лесу под Николасвской
сопкой, готовясь к решающему броску на город. Не зажигая костров, они
хоронились в тайге, разослав лазутчиков - местных качин-цев, хорошо знающих
местность.
В походной ханской юрте, поставленной на берегу мелкой Собакиной
речки, вытекающей к Енисею из узкого лесистого ущелья, хан Ишинэ провел
совещание с мурзами и военачальниками. Решено было ночью на штурм не
ходить. В тесном городе степным всадникам и лучникам трудно будет. В
темноте многих убьют. К тому же саму крепость - Малый город - урусы на ночь
запирали, выставив крепкие караулы, а взять надо было именно крепость. Это
главное.
Лодки, пригнанные из Хоорая и захваченные у раскольников, тем временем
плыли вниз по Енисею. К утру они должны были скрытно зайти за остров,
проплыть по протоке и, вновь выйдя в основное русло Енисея, с началом
штурма высадить десант на городскую пристань. Задача десанта - захват ворот
Малого города и удержание их до подхода основных сил. Воинам, сидящим в
лодках, отдали все имеющиеся пищали, все зелье и заряды к ним. Хоть и не
купил китайский посол пищали у русских, да не подвел, вывел из города
казаков. От них кыргызам досталось кое-что. А для надежности с десантом
послан один из спутников посла - Чен.
***
.
В наступивших сумерках уцелевшая в карательном походе полусотня шла по
тропе, петляющей между сопками. Андрей так и ехал со скрученными назад
руками, привязанный к лошади. Голова у него кружилась - все словно исчезало
в смутной тайге, потом снова возникало из ниоткуда. Черное дымное небо
сгущалось над головой, от земли тянуло душным жаром. Иногда жар наливался
тусклым багровым огнем, охватывающим тело, тогда Андрей мычал и дергался в
седле. Ближний казак пихал его в бок:
- Сиди, не ворохайся! Эк тя корежит-то... - покачал он головой, глядя
на Андрея. Постепенно Шинка-реву полегчало, что-то помогало ему,
успокаивало. Когда он малость оклемался, то понял: браслет. От него в
голову шла прохладная струя, умеряющая сухой жар безумия. Еще через
некоторое время Андрей начал слышать стук копыт, шорохи тайги и, наконец,
негромкий разговор всадников, едущих впереди.
- Да тут каргызня кругом - не иначе, на острог набегли, - говорил
пятидесятник, выслушав донесение вернувшегося пластуна.
- Мимо их на Красный Яр нипочем не пройтить. Што делать-то?
- Переодеться надо, в кыргызское, - не думая, механически ответил
Андрей.
- Ишь ты, заговорил! - обернулся к нему пятидесятник. - Да где ж ево
возьмешь, кыргызское?
- У них, - ответил Андрей тем же безжизненным голосом, - у кыргызов.
- А што, дело говорит... Слышь, Семен, - пятидесятник снова повернулся
к лазутчику, - ты где их углядел?
- Да вон оне, в распадочке стоят. Костров не жгут, а так не больно-то
хоронятся.
- А ну стой, казачки! Двое с коньми остаются, остальные пеши, да тихо
штоб! Вякнет кто, враз башку сверну! Пойдешь с нами? - спросил Андрея
пятидесятник.
- Нет.
Пластун из него сейчас - как из свиньи канатоходец. Странно, совсем не
так он представлял себе "Огонь".
- Ну, тоды коней покарауль, - распорядился пятидесятник, - Ванька ишшо
с тобой останется.
Шинкареву развязали руки, казаки тихо сошли с седел, привязали лошадей
и бесшумно исчезли в сумерках. Опытные таежники, в темном лесу они
чувствовали себя гораздо увереннее пришлых степняков.
Разместившись на противоположных концах та-бунка, караульщики
вслушивались в звуки подступающей ночи. Казалось, что в тайге тихо, но даже
неопытное ухо чувствовало, что это какая-то недобрая тишина - тревожно
замершая, настороженная от множества вооруженных людей, наполнивших лес. Ни
один ночной зверь не подавал ни голоса, ни звука. Для опытного уха это
говорило о многом. Через некоторое время на тропе слегка зашевелились
кусты, чуть слышно треснула веточка под сапогом. В наступившей ночи к
лошадям возвращались хозяева - с добычей: добротными кыргызскими куяками,
халатами, пиками, небольшими кожаными щитами. Иные вещицы были запачканы
свежей кровью.
- Одевай поверху, как проскочим - враз сбрасывай, свои чтоб не побили,
- распорядился пятидесятник.
Андрею достался старый стеганый "бумажник" и теплый лисий малахай.
Переодевшись, полусотня села в седла и малой обходной тропой продолжила
движение в сторону города. Выйдя в березняк, спускающийся по склону
Афонтовой горы, снова остановились. Город был уже близко, но туда было не
проскочить - передовые кыргызские отряды хоронились повсюду. Пятидесятник
дал команду сойти с седел, покемарить до рассвета.
Привалившись спиной к старой бугристой березе, Андрей закрыл глаза.
Сначала не было ничего - лишь черная, накаленная пустота. Потом в глубине
сознания словно послышались едва уловимые звуки. Андрей слушал их, словно
со стороны. "Наверное, убьют завтра", - вдруг подумал он совершенно
равнодушно. Звуки меж тем становились отчетливей, ясней, образуя мелодию.
Патриция играла Баха - кажется, хоральную прелюдию. Андрей не старался
запомнить названия. Двигались гибкие женские кисти, длинные пальцы
осторожно касались клавиш. Мелодия медленно изгибалась, переходя с октавы
на октаву, поднималась с неторопливой и вместе с тем упругой легкостью,
потом мягко опускалась обратно.
Над задумчивым диалогом звуков дугами-ожерельями проносились короткие
трели, составленные из ясных высоких нот. Душа тянулась вступить в разговор
и отступала в смущении, испуганная неведомым смыслом, мелькнувшим сквозь
оплетающую сеть звуков.
У них тогда были сложные времена - a bonne nuits et mauvais jours
<Хорошие ночи и плохие дни (фр.).>, как выражалась Крыса. Одна из местных
команд получила приказ пристрелить их при первой возможности, потому Андрей
с Патрицией отсиживались в этой комфортабельной, но тайной квартире, не
имея возможности выйти на улицу, ни даже сделать телефонный звонок. Но
Андрей не жалел ни о чем, поскольку ночи были хорошие.
Огоньки свечей блестели в глазах Патриции, мелькая сквозь мягкие
ресницы. Свечи отражались в черном лаке рояля. Их огни то расширялись до
крупных шаров, давящих на закрытые веки, - оранжевых снаружи,
синевато-черных внутри; то сужались до сверкающих точек, иголками
покалывающих в виски. Андрей задул свечи. Музыка смолкла. В комнате стало
темно, в окнах появился ночной азиатский город, снизу подсвеченный
неоновыми вспышками реклам. В черное небо уходили прямоугольники
небоскребов, составленные из одинаково-светлых квадратиков-окон - шире и
уже, выше и ниже, ближе и дальше, они выступали один из-за другого.
Некоторые окна темнели, словно щели от выбитых зубов. На фоне светлых
клеток появился, силуэт Патриции: мягкие завитки волос, изгиб тонкого
плеча, пересеченный лямочкой бюстгальтера, зубчики кружев, обтягивающих
груди. Подойдя к окну, Андрей обнял женщину (рука привычно ощутила ее
мягкий теплый бок) и поглядел вниз, на крохотные блестящие автомобили,
которые сплошным потоком двигались к Даунтауну. Патриция прижалась к нему,
лица сблизились: неоновый рекламный свет заиграл в опытных,
изящно-подведенных глазах, блеснул на зубах, когда рот приоткрылся в
готовности к поцелую. "Oui, mon chere" <Да, дорогой (фр.).>, - прошептали
губы.
Женская ладонь легла на плечо Андрея и вдруг жестко тряхнула его. Свет
реклам стал багроветь и горячей волной пошел снизу вверх, затопляя
сознание. Чья-то рука еще раз тряхнула за плечо.
- Что такое? - спросил Шинкарев, проснувшись.
- Подымайсь, - прошептал казак, разбудивший его, - пора.
В лесу посветлело, за темными массами березовых верхушек разгорался
багровый рассвет. Вокруг него казаки садились в седла. "А может, и не
убьют", - подумал Андрей, надевая кыргызский халат, шуршащий пятнами
засохшей крови.
Глава сорок первая
Ранним утром, когда оранжево-красные лучи осветили круглую вершину
Николасвской сопки, сонный казак на вышке оглядел енисейскую долину,
затянутую молочно-белым туманом, и вдруг насторожился. Из тумана
поднимались черные столбы дыма, один за другим, все ближе к городу. На
дороге, ведущей с юга, показались всадники с копьями. Они помчались к
ближайшей деревушке, которая вскорости тоже скрылась в дыму.
- Кыргызы!
На вершине горы загорелся "сполошный огонь" - караульная вышка
скрылась в черном дыму, а казаки во весь конский мах помчались вниз, в
острог. Кыргы-зы обычно действовали быстро - чуть замешкайся, уже стрела в
спине или аркан на шее.
Со стены Малого города грохнула пушка, загремел тулумбас - большой
тревожный барабан, - поднимая казаков к бою.
На Посаде поднялся крик, суета - казаки, придерживая сабли, спешили:
кто в Малый город, кто на стены Большого; посадские бабы с ребятишками
вязали узлы, волокли их к крепостным воротам, а в наружных воротах Большого
города сгрудились на телегах подгородние крестьяне и казаки из караульных
острожков - кто сумел уйти от кыргызских сабель. На стенах Большого города
людей было раз, два и обчелся. Совсем мало осталось казаков в Красноярске:
которые в Канский и Ачинский остроги отряжены, которые побиты. В Малом
городе казаки взбегали на верхотурье - верх стены, выступающий вперед
наве-сами-обламами. На обламах каждый занимал свое место по росписи,
прилаживаясь у отверстий-стрелышц. Стрелки сыпали порох в длинные,
шестигранные пищальные стволы. Внизу воротные стражники нервно стискивали
рукояти бердышей.
- Скорей, скорей, чаво возишься, вор-р-рона! - орал стражник в
Преображенских воротах на какую-то бабу, мешавшую проходу остальных.
Пора уж закрывать, а все никак - бегут и бегут, откуда их столько?
***
От Гремячего ключа к устью Качи в сопровождении свиты медленно ехал
кыргызский хан. Широкогрудый боевой конь, блестя китайским золотом на белом
лбу, осторожно ступал в черном дыму горящей деревни, перешагивая через
чадящие головни и трупы. Мужики, бабы, детишки... Кто успел выскочить - на
улице посекли, кто не успел - в избах спалили.
Подскакивали гонцы - все в срок вышли к городу. Запаздывал только один
небольшой отряд, но не было времени дожидаться - лодки с десантом уже
входили в протоку. Хан дал рукой отмашку - сигнал к началу штурма.
По сигналу, повторенному чазоолом - начальником штурмовой колонны, из
соснового леска вырвались кыргызские всадники, с гиканьем и визгом
понеслись к стенам Большого города. Проскакивая вдоль стен, одни непрерывно
метали стрелы, стараясь попасть в стеновые стрельницы и не дать казакам
бить из пищалей. Другие, вздув огонь, посылали зажженные стрелы поверх
стены. Горящие стрелы перелетали стену дымными дугами, вбивались в рубленые
стены, в сухие тесовые кровли, в массивные заплоты - и вскоре Большой город
затянуло черным дымом пожара.
Начальник штурмового отряда еще раз подал сигнал - из лесу накатила
новая волна всадников; у каждого за спиной сидел еще один воин, держа в
руках большой кожаный щит. Некоторые скакали парами, держа между лошадьми
длинные лестницы и сухие лесины с большими сучьями. Когда они достигли
крепости, вверх полетели арканы, на стену навалились лестницы и сучковатые
бревна. Спешившись и прикрываясь щитами, кыргызы бросились на стены, диким
воем перекрывая грохот редких пищалей. Через несколько минут первая
захваченная пищаль хлопнула уже в сторону урусов. Очистив стену, кыргызы
прыгали вниз, в город, и продолжали схватку в черном дыму среди треска,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг