упражнений бессмертных не имел ни малейшего значения. Машина должна была
работать без сбоев, а побочные продукты этой работы никого не интересовали.
Поэтому институту незачем было нанимать талантливого писателя. Работу мог
выполнить относительно недорогой профессионал, способный быстро и
безболезненно настрочить сто страниц текста, не нарушая запретов. Я уже
предвидел пересуды в столовой: "Да, исписался Пятый, исписался... Пора ему
менять занятие". Жеманиться и капризничать по поводу низкого качества книги
было просто смешно. Для того чтобы оставаться талантливым писателем в глазах
бессмертной общественности, у меня был только один выход.
- Нет и еще раз нет, - сказала Николь.
- Но почему? - продолжал настаивать я. - Дайте мне хотя бы попробовать.
- У тебя все равно не получится. А книгу пора выпускать. Ты ведь
понимаешь, что подобные события у нас распланированы.
- Но это будет совсем небольшая задержка. Я управлюсь за несколько
недель.
- Конечно, управишься. С тремя строчками.
- Послушай, ты забываешь о том, что я - профессиональный журналист.
- Ты профессиональный зануда, - рассмеялась она. - И к тому же
профессиональный очковтиратель. Можно подумать, мне неизвестно, что твоя
журналистская деятельность сводилась к написанию конспектов.
- Не только! - запальчиво возразил я. - Меня печатали в газетах.
- Это не имеет значения.
С этим я спорить не стал, но от своего предложения не отступился.
- Ну хорошо, - согласилась она наконец. - Я поговорю с Тесье. Но на
успех особо не рассчитывай.
Однако Тесье неожиданно согласился. Я не знал, какими соображениями он
при этом руководствовался, но так или иначе мне дали "добро" на попытку
написания своей книги. На план и первую главу отводилось десять дней. В
случае неудачи в свет выходила столь не понравившаяся мне литературная
поделка, написанная в "новом стиле". Я чувствовал себя, как будто подписал
договор с суровым парижским издательством.
Четыре дня спустя я сидел за своим письменным столом и горестно взирал
на девственно чистый лист бумаги. Ситуация напоминала полузабытую подготовку
к экзамену. Снова задача, которую я сам себе поставил, при ближайшем
рассмотрении оказалась гораздо сложнее, чем я изначально предполагал. Если
сюжет более или менее вырисовывался, то сам процесс письма был невероятно
мучителен. Каждая вторая аналогия или метафора опиралась на понятия, за одно
упоминание о которых у меня могли забрать оставшиеся три четверти
вознаграждения. Все слова, которые я так старательно вытравливал из памяти,
вдруг встрепенулись и наперебой предлагали свои услуги. В течение нескольких
дней, отбиваясь от этого неожиданного нашествия, я смог вымучить из себя
одну-единственную страницу, правда, весьма неплохую. Теперь с помощью
элементарной математики выходило, что я никак не успею уложиться в
поставленные сроки. Но отступать было как-то несерьезно.
Постукивая ручкой по столу, я перебирал в уме всевозможные варианты.
"Он возмутился... он вознегодовал". Нет, как говорил Тесье, "поменьше
эмоций". Какой там оборот я использовал вчера? Я внимательно изучил
содержимое исчерканного листа. Поняв, что, несмотря на все свои неоспоримые
достоинства, с этой проблемой он мне не поможет, я вздохнул и задумчиво
отпустил его несколько картинным жестом. Лист изящно изогнулся в воздухе,
плавно порхнул к стене и исчез. Некоторое время я тупо смотрел на место его
исчезновения, а затем ринулся вперед, едва не стукнувшись головой о
нависающую полку. Все плоды моего тяжелого труда скрылись в широкую щель
между столом и стеной. Пришлось лезть под стол, но только для того, чтобы
обнаружить, что он обладает своей собственной задней стенкой. Где-то между
ней и стеной комнаты покоилась моя невеликая, но такая дорогая рукопись.
Исследование боковых поверхностей также не дало положительных результатов.
Щель была достаточно широка для того, чтобы в нее можно было просунуть
палец, но возможность каких-либо визуальных наблюдений исключалась начисто.
Между тем мне было просто необходимо получить обратно капризный лист. Кроме
начала будущего бестселлера, на нем было несколько важных идей, родившихся в
результате кропотливой работы. Убедившись в том, что бумага находится вне
предела досягаемости пальцев, я решил прибегнуть к грубой силе. Впрочем, я
не очень надеялся на положительные результаты, памятуя о встроенном
микрофоне.
Как и следовало предполагать, стол оказался намертво прикреплен к полу.
Я не смог даже пошатнуть его. Оставив бесплодные попытки, я сел на пол и
задумался. Без сомнения, требовалось подручное приспособление. Например,
палка. Или линейка. Обычная узкая длинная линейка. Вопрос заключался в том,
где ее достать. Перебирая в памяти возможные способы получения этого ценного
инструмента, я вспомнил нашумевшую картину Седьмого. Не может быть, чтобы он
нарисовал свой квадрат от руки. И живет он, кстати, совсем недалеко.
Через час я уже стоял у стола, вооруженный длинной пластиковой
линейкой - именно такой, о какой мечтал. Седьмой категорически отверг
нелепые обвинения в механизации художественного процесса, но линейку выдал.
В качестве компенсации за нарушение душевного спокойствия мастера мне
пришлось выслушать длинную лекцию о его творческих планах, наглядно
иллюстрируемую карандашными эскизами. При других обстоятельствах я бы не без
удовольствия послушал милое хвастовство Седьмого, к которому испытывал
что-то похожее на внутреннюю симпатию. Сейчас же, изображая искреннюю
заинтересованность, я с тоской думал о том, что у меня осталось только шесть
дней. А при этом не то что конец - начало первой главы еще не готово.
Наконец, ухитрившись распрощаться с восторженным художником, я, сдерживая
шаг, отправился домой.
Теперь, выгнувшись в неестественной позе, я шарил линейкой за столом.
Прикрепленная над ним полка значительно усложняла процесс, так как из-за нее
просунуть линейку можно было лишь сбоку. Мое орудие постоянно цеплялось за
какой-то предмет, и я никак не мог понять, где же находится злополучный
лист. Несколько раз мне казалось, что я нащупал его, но этим дело и
заканчивалось. Наконец, потеряв остатки терпения, я рванул линейку на себя и
почувствовал, что мешающий предмет подался в мою сторону. Окрыленный
успехом, я произвел еще несколько энергичных движений и с удивлением
посмотрел на то, что выпало к моим ногам. Подобного улова я не ожидал. Это
была растрепанная толстая тетрадь.
Глава десятая
Я осторожно поднял ее. Обычная серая тетрадь в мелкую клетку, изрядно
помятая в середине моими богатырскими рывками. Исписана примерно на три
четверти. А вот кем исписана? И с какой целью? Я медленно листал страницы.
Сплошные даты. Похоже на дневник. Но чей дневник? Неужели это записи одного
из моих предшественников? Ну конечно! Что же еще это может быть? Никто
другой не мог оставить свои записи в этой комнате. Кроме Пятых, за последние
двадцать лет здесь никого не было.
"Это же настоящее сокровище!" - думал я, жадно вглядываясь в ровные
строки. Шут с ним, с листом, пусть полежит себе. Эта вещь гораздо ценнее.
Что только не скрывается на этих покрытых четким почерком страницах! Ну что
ж, сегодня придется лечь попозже: похоже, что у меня появилось самое
увлекательное чтение.
На секунду промелькнуло сомнение в этичности такого поступка. В мои
привычки не входило читать чужие письма и дневники. Но данный случай был
исключением. Кто знает, сколько лет эта тетрадь пролежала за столом.
Человек, доверивший ей свои мысли, давно ушел из этого мира. Можно сказать,
умер. Для меня же информация, содержащаяся в дневнике, могла оказаться
весьма ценной. Так что чтение этих записок было настолько же этичным, как
чтение личных писем знаменитых людей. Отодвинув в сторону свои писания, я
уселся поудобнее и раскрыл тетрадь. Наконец-то я узнаю, кто является
Зрителем.
23 января
Это была очень глупая ссора. Впрочем, умных ссор не бывает. Если теперь
Валери встречается с кем-то, то я сам виноват. Она еще и замуж выйдет за эти
три с половиной года.
27 января
Сегодня впервые разговаривал с одним человеком дольше чем пять минут.
До этого были либо короткие диалоги, либо общение в компании. Адам,
несомненно, толков. Тонкие, интересные замечания, чувство юмора, по-моему,
логический склад ума. Где тут образ, а где актер? Интересно, заметил ли он
хоть какое-то различие между мной и тем, кто был до меня?
Между прочим, этот парень - молодец. Даты идут до конца дневника, а
ведь ему их никто не сообщал. Значит, все это время он вел календарь. Я
бросил, а он вел.
4 февраля
Ева чем-то напоминает Валери. Тот же овал лица, похожая улыбка.
Постоянное напоминание о том, какую глупость я совершил.
5 февраля
Интересно, как развивалось бы такое общество, если бы не постоянно
налагаемые ограничения? Это было бы уже занятное исследование из области
социологии. Ведь то, что окружает меня, - это не общество. Это не более чем
его имитация. Каждый день в уши людям льются сотни указаний. Все характеры,
линии поступков, действия, изобретения жестко контролируются. В этом нет
ничего плохого, это необходимо для эксперимента. И все-таки любопытно, что
произошло бы тут, если бы завтра нам сказали: "Вы все продолжаете играть
свои роли, но мы вас больше не контролируем". Наверное, ни к чему хорошему
такая свобода не привела бы. Случилось бы то, что всегда случалось в
человеческой истории. Взыграли бы страсти, началась бы борьба за власть,
появилась бы форма правления, люди разделились бы на несколько лагерей,
найдя для этого какие-нибудь обоснования, пусть даже самые нелепые.
Отсутствие смерти не повлекло бы за собой морального совершенства. Люди
остались бы такими же слабыми перед своими желаниями и такими же
изобретательными в их удовлетворении. И желания многих остались бы такими же
примитивными. Например, я подошел бы к Еве и сделал бы ей комплимент. А Адам
взял бы и съездил мне по физиономии. А я бы ответил. Все-таки хорошо, что
нас контролируют.
10 февраля
Чем больше думаешь об эксперименте, тем больше он поражает. Отгрохать
такую громаду, потратить такие деньги - и все для проверки голой теории.
Вряд ли идея пришла в голову кому-то, у кого так много денег. Скорее, у
какого-то теоретика оказался очень хорошо подвешен язык. А что, если теория
верна? Если через 5 лет они поймут, что он не стареет? Наверное, даже среди
них найдется кто-то, кто позавидует этому человеку. Хотя его можно скорее
жалеть.
14 февраля
Только электробритвы. Только на батарейках. Только от Господа. Ножи,
которыми нельзя порезаться. Вилки, которыми нельзя уколоться. Мебель, о
которую нельзя разбить голову. Чувствуешь себя как годовалый младенец в
манеже. Хотя мы все - скорее взрослые, забравшиеся в манеж к единственному
младенцу и сюсюкающие с ним. А он, может, давно понял, что эти дяди и тети
притворяются, но, будучи умным ребенком, помалкивает о своих догадках. Пусть
взрослые порадуются.
Я оторвался от дневника. Интересная идея - Зритель, догадавшийся о том,
что творится вокруг него. Разумеется, это ирония, но если задуматься, то
достаточно тонкая. Конечно, Пятому было легко проявлять подобный сарказм -
ведь он-то знал Зрителя. Побыл бы он в моей шкуре, когда ни в чем нельзя
быть уверенным. А может, этот Пятый жил здесь еще тогда, когда наш Зритель
действительно был ребенком? Вряд ли, страницы не пожелтели.
17 февраля
Мир вокруг и похож, и непохож на то, что я себе представлял. Люди,
помещения, разговоры - все это соответствует ожиданиям. А вот уклад жизни,
ощущения, которые он вызывает, само чувство жизни - другое. Я думал, мне
предстоит хорошо оплачиваемый приятный отдых. А это - безделье, грозящее в
отдаленном будущем скукой.
21 февраля
Ева продолжает напоминать о Валери. Вечный упрек. И вечное напоминание
о том, что всегда надо сначала думать, а потом говорить.
26 февраля
Вышла новая книга. Аншлага не наблюдается, но народ благосклонен. А
зря. По-моему, полнейшее убожество. Хотя Тесье и др. виднее. Если их это
устраивает, то меня и подавно.
Я нетерпеливо скользил взглядом по строчкам. Размышления, воспоминания,
наблюдения. Все это очень интересно, но когда же, наконец, появится имя
Зрителя?
1 марта
Может, попробовать самому? В пассиве имеем: полное отсутствие
литературного опыта, степень по физике, очевидную бесцельность написания
книг, которые никому не нужны. В активе: невозможность заниматься какой-либо
наукой в этом месте, некоторое охладевание к физике в последний год,
альтернативу полнейшей бездеятельности, застарелую любовь к хорошей
литературе, возможность стать кем-то даже в этом псевдомире. Актив явно
перевешивает.
Ну вот, наконец-то понятно, кто из Пятых писал этот дневник. Немудрено,
что страницы белые: тетрадь пролежала здесь совсем недолго.
3 марта
Приятный парень этот Шинав. Только малость задумчивый.
4 марта
Решено - завтра поговорю с начальством. Не думаю, чтобы у них нашлись
возражения. Если унтер-офицер Дюруа мог стать известным журналистом, почему
бы физику Шеналю не превратиться в писателя?
6 марта
Оказалось даже проще, чем я думал. "Нет проблем, пиши на здоровье".
Пишу.
9 марта
Жаль, что тут пока не изобрели компьютеры. Эта музейная печатная
машинка начинает действовать на нервы. Отставил ее в сторону, стал писать
старым добрым способом.
14 марта
Писанина идет очень медленно. Через каждые две строчки обнаруживаю, что
использовал запретное слово или сравнение. Выхолостил целую страницу.
Перечитал и убедился в том, что она стала гораздо скучнее того опуса,
который вышел под моим именем две недели назад. Начал все заново. Две
заповеди: "Не упомяни" и "Не сотвори скучный текст". Пока что не совсем
ясно, как их совмещать.
Я улыбнулся. Знакомо, очень знакомо. Что, тезка, не пишется? Тезке и в
самом деле не писалось. Однако он не впадал в уныние и не бесился. На
протяжении трех страниц он анализировал, просчитывал, взвешивал. Это можно,
это нельзя... Такие чувства изображать опасно. А вот эти можно развивать. И
наблюдения, наблюдения, наблюдения.
3 апреля
Ключ к написанию интересных книг для этого мира - в понимании людей. В
их побуждениях, мыслях, интересах. Мне нельзя выдумывать приключения тела,
но кто сказал, что я не могу создавать приключения духа? А для этого надо
знать и понимать окружающих меня людей.
5 апреля
При всей своей схожести они очень разные. Умные и посредственные,
общительные и не очень, любящие свое занятие и подумывающие о том, чтобы
поменять его. Да, они все приветливы, милы и любезны. Но даже в этих рамках
проявляются различия. Например, Вторая - мама, для которой не существует
никого, кроме меня. С ней по своей материнской заботе может сравниться
только Восемнадцатая. Она в детях вообще души не чает и, па мой взгляд,
немного с этим переигрывает. А вот Девятая, наоборот, абсолютно не выделяет
своих детей среди остальных. Мой сосед Шинав очень восприимчив, мечтателен и
склонен к пространным рассуждениям. Третий - просто никакой. Самый
бесцветный обитатель этого мира. Адад, прямо скажем, не блещет умом, но при
этом мил. Ева... похожа на Валери. Впрочем, если серьезно, то она мне
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг