Вместе с Боостом держится его верный спутник в странствиях, бывший
тьютор немецкого отделения Зо Мьин. В прошлом году Зо Мьин ушел с
преподавательской работы и открыл ювелирное дело в рангунском районе
Окалапа. Элегантный, если не грациозный молодой человек, владеющий по
меньшей мере тремя европейскими языками, включая, разумеется, и немецкий, Зо
Мьин красуется в пиджачной паре "тропикаль" и в поляроидных очках, стоимость
которых равняется трехмесячной тьюторской зарплате. Видимо, дела у
начинающего ювелира сразу пошли в гору. Собственно, Зо Мьин потерял право
ездить с нами по вузовской подорожной, но, узнав о том, что его профессор
собирается в Тенассерим, он добился в департаменте специального разрешения.
Вообще частные поездки по стране здесь сопряжены с определенными бумажными
хлопотами, и без нашей подорожной Зо Мьину вряд ли удалось бы пробить себе
рождественский выезд в Тенассерим.
- Познакомьтесь, Александр Петрович, - сказал Ла Тун, - и вы, Инна
Сергеевна, позвольте вам представить: наш новый коллега, профессор
французского отделения, мсье Бенжамен Ба...
Мы с Инкой удивленно оглянулись: рядом с нами больше никого не было,
лишь поодаль, среди чиновников аэропорта, стоял долговязый смуглый
пышноволосый человек в костюме-сафари, похожий скорее на индуса. Смущенно
улыбаясь, он приблизился, пожал мою руку, а Инкину поцеловал с истинно
французской галантностью, чем заставил ее покраснеть.
- Господа, я только что прибыл, точнее, вчера, - сказал он высоким
мелодичным тенорком на вполне сносном английском, - я заменяю мадам Базен и
очень хотел бы, чтобы мы с вами стали добрыми друзьями...
Мадам Базен была пожилая женщина, тропики ей "не пошли", она постоянно1
недомогала и, проработав меньше года, уехала на родину.
- С любезного разрешения мсье У Эй Чу, - нараспев продолжал профессор
Ба, видимо, излагая заранее заученную речь, - я бы хотел составить вам
компанию в этой увеселительной поездке, если, конечно, вы не будете
возражать...
Ну, разумеется, мы не возражали. Я чувствовал, что Инке конфузливый
француз понравился: она вообще питала симпатию к застенчивым людям. Что же
касается меня, то мне импонировала решимость мсье Ба отправиться с нами в
первый же день на край света: лучший способ подружиться с коллегами,
согласитесь, выдумать невозможно.
- Профессор Ба, - ревниво сказал Хаген, - в отличие от нас с вами знает
бирманский язык.
Француз смутился еще больше, и его смуглое лицо стало темно-оливковым.
- Это правда, джентльмены, - пробормотал он, - по материнской линии я
бирманец, и в нашем доме всегда говорили на двух языках. Я бы очень хотел,
чтобы мой бирманский язык оказался вам полезен...
Профессор Ба питал явное пристрастие к конструкции "Аи шуд лайк" ("Мне
бы хотелось"), но произносил ее так отчетливо, как англичане (не говоря уже
об американцах) не делают уже лет, наверное, триста.
Кстати, я забыл разъяснить, что титул "профессор" вовсе не говорит о
почтенном возрасте и о каких-то исключительных ученых степенях: все
руководители отделений именовались здесь профессорами, и ваш покорный
слуга - тоже.
3
Между тем Ла Тун, взявший на себя отъездные формальности, вернулся к
нам с билетами, мы подхватили ручную кладь и двинулись к выходу. Легкость
багажа нашего нового коллеги (он просил называть его просто Бени) меня
удивила: через плеча у него висела пестрая матерчатая сумка, хотя и плотно
набитая. Возможно, Бени не вполне понимал, в какое громоздкое мероприятие он
ввязался, да и времени на серьезные сборы у него не было. Во всяком случае,
он шел с таким видом, как будто твердо знал, куда направляется.
- Берегись, Тенассерим, - пробормотал Хаген, - русские идут, рашнз ар
каминг.
- Почему русские? - улыбаясь, спросил Бени.
Хагену, похоже, не понравилось, что Бени его расслышал.
- Уэлл, сэр, - с неудовольствием (вполне, впрочем, понятным: всегда
досадно объяснять собственную не совсем удачную шутку) отвечал он. - Русский
профессор, русская мадам лектор, русский переводчик, два русских тьютора,
один студент русского отделения - остаетесь только вы, Бени, и мой друг Зо
Мьин.
- А вы, Хаген? - спросил я.
- Я изучал когда-то русский язык, - ответил герр Боост. - Я был
отличным студентом, а стал плохим профессором. Заметьте: в жизни бывает
только так: отличными профессорами становятся только посредственные ученики.
Вот слушайте...
Хаген остановился, комически поднатужился и деревянным голосом
заговорил по-русски:
- Желаете ли вы тарелку мяса? Что вы делаете после того, что вы
приехали? Не правда ли, я достиг обширные успехи?
Мы наградили Хагена возгласами "браво".
У выхода на летное поле Ле Ле Вин распрощалась с нами, сказав каждому
по обыкновению шепотом "счастливого пути", и мы, присоединившись к веренице
других пассажиров, ступили на прогретый душный бетон. Впереди наш
администратор Ла Тун, за ним три профессора, дальше Инка с Володей, позади -
Тан Тун с Тимофеем и молчаливый, чем-то недовольный Зо Мьин.
Нас было девять, и поскольку каждому из нашей компании было суждено
сыграть в предстоявших событиях определенную роль, я перечислю всех заново,
чтобы вы не запутались:
1. Я, Александр Петрович Махонин, профессор русского отделения,
тридцать один год. Женат, ношу усы, рост - метр девяносто.
2. Инна Сергеевна Махонина (в шутку - Инесса, сокращенно Инка, иногда -
Майя), лектор русского отделения, одновременно моя жена и мать моих будущих
детей, темная шатенка, глаза серые (уверяет, что зеленые), двадцать пять
лет, рост - сто шестьдесят шесть.
3. Хаген Боост, профессор немецкого отделения, около тридцати лет.
Говорит, что холост. Лысоват, бородат, рост - метр семьдесят пять.
4. Бенжамен Ба (сокращенно - Бени), профессор французского отделения,
лет около тридцати, видимо, холост. Смугл, кудряв, рост - под два метра.
5. Ла Тун, тридцати лет, тьютор русского отделения. Круглолиц, плотного
сложения, рост - метр семьдесят, пока холост.
6. Тан Тун, двадцати восьми лет, тьютор русского отделения. Женат,
детей пока нет. Худощав, невысок, носит очки.
7. Тин Маун Эй (в шутку - Тимофей), двадцати пяти лет, по профессии
врач, студент русского отделения, холост. Круглолиц, невысок, улыбчив.
8. Зо Мьин, тридцати лет, холост, бывший тьютор немецкого отделения,
ныне владелец ювелирной мастерской. Невысок, сложения изящного, постоянно
носит затемненные очки.
Вот и все. На эту страницу время от времени можно заглядывать для
справок. Впрочем, нет, я забыл о Володе. Должно быть, оттого, что он
единственный из нас не радовался жизни и не ожидал от этой поездки ничего
хорошего. Зо Мьин тоже был хмур, но не так. Видели бы вы, с каким видом
Володя катил по летному полю свой клетчатый кофр на колесиках: как будто это
была гильотина для его собственной казни. Итак:
9. Владимир Григорьевич Левко, двадцати шести лет, холост, переводчик
АЭС. Сложения плотного, белобрыс, безус, носит противосолнечные очки, рост -
метр семьдесят.
4
Над городом Тавоем наш "фоккер" сделал широкий круг и, плюхаясь с одной
невидимой ступени на другую, быстро и круто пошел вниз.
Первое, что делаешь, прилетев в незнакомый город, - это инстинктивно
начинаешь принюхиваться, следуя привычкам своих доисторических
родственников. Тенассерим пах вялой листвой и теплой морской солью. Причем
этим веяло откуда-то издалека, как из глубины заброшенного бревенчатого
колодца.
Впрочем, мы не собирались слишком долго принюхиваться к этому тихому
провинциальному городку. Задача наша была более чем определенной: возле
аэропорта нанять пару "джипов" и не мешкая спуститься к Маумаганскому
взморью.
Легко поэтому понять, в каком боевом настроении мы столпились,
обвешанные сумками, в двух шагах от трапа. Всем было невтерпеж, даже Володя,
который, получив от Хагена лестный отзыв о состоянии своего английского,
заметно приободрился: ему открылись перспективы международного кейфа на
пляже в компании бывалых "западников", которые не поедут куда-нибудь на
авось.
Но тут нам был нанесен первый удар. Когда Ла Тун, ушедший
договариваться насчет "джипов", появился на летном поле и торопливо,
придерживая рукой плескавшуюся на ветру юбку, направился к нам, мы уже
издали по его виду поняли, что стряслось нечто ужасное. Круглое лицо Ла Туна
лоснилось от пота, волосы взмокли и растрепались, на лице была не улыбка, а
растерянная гримаса.
- Господа, - задыхаясь, проговорил Ла Тун, - нам предлагают этим же
самолетом вернуться в Рангун.
Мы были поражены и минуту стояли молча, обдумывая новость, а Ла Тун
смотрел на нас в ожидании, что мы скажем. А что мы могли сказать?
- Инсургенты? - спросил после паузы Хаген.
- Наоборот, - ответил Ла Тун, - в Маумаган на отдых прибыло очень
важное лицо, и приняты меры безопасности, обычные в таких ситуациях.
- Х-химмель, - вполголоса выругался Хаген и отвернулся.
- Но это не трагедия, - возразил Бени. - Напротив, это означает, что мы
выбрали первоклассное место. Переждем в какой-нибудь местной гостинице, и
когда Маумаган освободится...
- Никто не знает, когда Маумаган освободится, - сказал Ла Тун и вытер
платком лоб. - Гость никому не сообщил, когда он уедет. Командующий округом
предполагает, что он пробудет здесь до рождества.
- Да, но нам-то какое до этого дело? - вскричал Зо Мьин.
Бени быстро взглянул на него - кажется, в первый раз с самого утра.
- Меры безопасности, - сказал он. - Вы же слышали.
"Вот так застенчивость", - подумал я. С какой это стати профессор Ба
счел себя вправе одергивать человека, которого видел впервые в жизни?
Поразительна была и реакция Зо Мьина: он, правда, удивленно посмотрел на
Бени, но тут же широко улыбнулся и дружески похлопал его по спине.
Спорить здесь было не о чем: сам ви-ай-пи (аббревиатура английского
"вери импортант персон" - "очень важное лицо"), быть может, и не возражал
бы, чтобы по соседству с ним поселилась на неделю группа странствующих
иноземцев, но до него еще надо было добраться. А люди, отвечающие за его
безопасность, вполне естественно, сделают все, чтобы никто не потревожил его
покой.
Стало тихо. Хаген стоял с таким циничным и опустошенным лицом, как
будто мысленно ковырял в зубах. Володю, кажется, устраивала перспектива
благополучного возвращения, но он помалкивал, теша себя надеждой, что все
повернется к лучшему. Один Зо Мьин смотрел на нас с каким-то прозрачным и
светлым любопытством.
- А мне кажется, надо подождать в Тавое, - вполголоса сказала Инка
по-русски.
- Простите, сэйяма? - переспросил Ла Тун.
- Я согласна с Бени, - решительно сказала Инка. Услышав свое имя, Бени
улыбнулся и, прижав руку к сердцу, поклонился. - Есть тут гостиница, Ла
Тунчик?
- Есть гест-хауз, но не очень хороший.
- А люксов нам и не надо, - возразила Инка. - Как ты считаешь, Шурик?
Поживем в гест-хаузе денек-другой, посмотрим город, окрестности. Освободится
Маумаган - переедем, нет так нет. Жалко уезжать.
Я подумал. Инесса была права: так у нас оставался хоть какой-то шанс
выбраться к океану.
- Давайте голосовать, - сказал я.
Мы проголосовали: все были за то, чтобы переждать в Тавое, кроме
Володи, он воздержался.
- Это из-за меня, - сказал он с некоторой даже гордостью. - Стоило вам
взять меня с собой - и все пошло прахом.
- Я и не знала, - засмеялась Инка, - что ты в таких близких отношениях
с ви-ай-пи.
- При чем тут ви-ай-пи? - обиделся Володя. - Это предостережение
судьбы, меня не следует вывозить к морю. Мне, может быть, цыганка нагадала,
что я найду смерть в теплой воде.
- Цыганка имела в виду ванночку.
Так они пикировались в привычном стиле, а я стоял чуть поодаль и
разглядывал нашу озадаченную компанию. Летное поле опустело, мы стояли возле
самолета одни, девять человек, неожиданно оказавшихся в сотнях километрах от
Рангуна. Ну, хорошо, мы с Инкой прилетели сюда, в Тенассерим, чтобы
окунуться на прощание в чистой воде Индийского океана. Тьюторы наши и
Тимофей к морским купаниям достаточно равнодушны, но они беспокоятся за нас
и хотят, чтобы нам было хорошо, Володя здесь по воле советника, который тоже
за нас беспокоится. Хаген любопытен и непоседлив, это понятно. Но Бени? Но
Зо Мьин? Что они потеряли в Тенассериме?
Ай, к черту, отмахнулся я от самого себя. Это от досады лезут в голову
скучные мысли.
Но до чего же здесь пекло солнце! Такое впечатление, как будто держишь
на плечах раскаленный железный брус.
5
Гест-хауз нам понравился, особенно после пешего перехода, с багажом по
жаре: приземистое и просторное сооружение под низкой, я бы сказал,
развесистой четырехскатной и толстой, как шуба, крышей из пальмового листа.
Войдя под навес, мы облегченно вздохнули и вместе со своей поклажей
опустились на прохладный дощатый пол.
Ла Тун, Тимофей и Тан Тун пошли вовнутрь, в совершенно черную после
солнца глубину гест-хауза и вскоре вернулись с утешительным известием: один
номер безусловно свободен, три других освободятся через сорок восемь часов.
- Гм-гм, - пробормотал Володя и, вступив в коридор, втянул голову в
плечи и с опаской взглянул наверх. Там, в сухом полумраке, смутно виднелись
деревянные стропила и балки, откуда, по его понятиям, должны были дождем
сыпаться скорпионы и крупные пауки.
Наш номер оказался вполне приличным: пол, стены, душевая за дощатой
перегородкой, окно, туго забранное зеленой противомоскитной сеткой,
абсолютное отсутствие мебели - и потолка. Стены доходили примерно до высоты
поднятой руки, выше начиналось пустое пространство, благодаря которому мы
имели возможность во всех подробностях изучить строительное решение крыши.
Зато имелся выход на собственную, уютно прикрытую навесом веранду, там
стояли круглый тиковый стол и не менее полудюжины плетеных стульев.
Володя, привыкший в столице к иным удобствам, был несколько
обескуражен: войдя в номер, он обернулся вокруг себя, как это делают кошки,
сложил свой багаж в центре комнаты, сел на кофр с колесиками и притих. Все
же остальные остались очень довольны: окна и дверь закрываются плотно, есть
электричество, а бак в душевой полон теплой воды. Чего еще желать
путешествующим по казенной подорожной?
Закончив омовение, Хаген достал из своей сумки пластиковый матрасик,
быстро и ловко расстелил его, надул, взялся было за пуговицы своей рубахи,
собираясь раздеться, но спохватился и, обращаясь к Инке, сказал:
- Мадам лектор, вы не будете настаивать, чтобы в вашем присутствии я
ходил исключительно в смокинге?
Инка, не вполне справившись с текстом, вопросительно взглянула на
Володю. Володя с блеском перевел.
- Скажи ему, - попросила Инка, - пусть он считает, что мы уже на пляже.
Поклонившись, Хаген ушел на веранду и вернулся уже в одних
черно-оранжевых плавках. Обработал всю поверхность своего жилистого тела
приятно пахнущим аэрозолем, лег на матрасик, закинул руки за голову и застыл
в неподвижности. Глаза его были открыты, он смотрел вверх и ни на что не
реагировал.
Володя, пытаясь во всем ему подражать, так же устроил себе неуклюжее
ложе в центре комнаты, прилег, повертелся, покряхтел, потом, покосившись ни
Бооста, шепотом спросил меня:
- Послушай, что это с ним?
- Медитация, - объяснил я, - расслабление нервов.
Видимо, Хаген почувствовал, что разговор идет о нем, и, не сводя
пугающе неподвижного взгляда с крыши, вдруг произнес:
- Порывая все связи, обретаешь спокойствие. Стань владыкой над собою,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг