стали, а народ в лес двинулся... Весной девочек схватили, а мама моя,
покойная, сама из лесу вышла: нельзя ведь девочек одних бросить. И осталась
я одна-одинешенька. У кошки котят унеси и та с ума сойдет, а я ведь человек,
лспття душа... Нашлось тут большое дело. Партизаны раненые в лесу лежали,
вoT я для них что-то вроде лазарета и устроила...
- В газете писали - лазарет, а не вроде, - строго заметила матери Зина.
- Какой там лазарет, семь парней-то и было всего. Один, правда,
тяжелый. Лекарств нет, бинтов даже нет. Фашист дом поджег, в чем была
выскочила, полотенца и того не было...
Зина вдруг прижалась к матери, крепко ее обняла. Мать продолжала
неторопливо:
- Знала я травы, отваров наготовила. Бинтов из своей новой льняной
рубашки нарезала. Перед тем, само собой, в щелоке ее прокипятила... И лечу
их, бедных, что ворожея какая... Тяжелый все бредил, а в бреду про какой-то
обвал говорил. А полегче стало, позвал меня и говорит... В общем, рассказал,
что в Порхове под землей его прятали.
Записав все, что рассказала мать Зины, я тут же отправился к Косте.
Ветеран совсем не обрадовался моему приходу.
- Не люблю про это рассказывать, - признался Костя. - Не знаю, зачем и
вам рассказал. Сам не верю... Может, в бреду все привиделось, лежал как
мертвый, а меня вывезли из лагеря, в поле бросили... Очнулся - пошел по
звездам. Отец говорил: над нашими холмами в полночь большая звезда горит, не
знаю, как по-научному, по-нашему - Рысий Глаз... Вот я и шел на ту звезду.
Костя принялся перебирать сети, ушел в себя. Я понял, что ему хочется
остаться одному.
- В Порхов приезжайте, к начальнику милиции. Хороший начальник, помог
мне охотбилет выхлопотать, ружье по его приказу вернули. Майор... Сергей
Михайлович Павлович. Ровесник мой. В войну тоже был партизаном... Наш,
скобарь... Вот он что-то настоящее про подземные ходы знает. С ним говорить
надо....
8
Я хотел ехать в Порхов один, но снова увязалась Зина.
Райотдел милиции прятался в парке, невысокий дом стоял среди вековых
лип. В милиции было тихо, чисто, уютно.
Начальник принял нас сразу же, как пришли.
- Ого, целая депутация. Из Митрофании? Ну, чего там такого случилось?
Все чудеса в вашем заозерье...
Майор был молод, смотрел приветливо, во взгляде его светилось
деревенское радушие.
Я рассказал о цели нашего прихода, и лицо начальника райотдела стало
серьезным, почти суровым.
Про подземные ходы в Порхове действительно ходят легенды. Особенно их
распространяют мальчишки. Действительно, есть вход в подземелье в крепостной
башне, есть выход на кладбище...
Зина достала из сумочки блокнот, тихо зашуршал карандаш.
- За точность сведений не отвечаю, но говорят, что подземным ходом
пользовались подпольщики. Будто бы даже через подземный ход подпольщикам
передавалась взрывчатка и оружиеСергей Михайлович говорит как по-писаному,
точным и лаконичным языком следователя.
- Оружие и тол привозили на кладбище в гробах. Часовые обыскивали
каждую подводу, что въезжала в город, не заглядывали только в гробы. С
кладбища оружие по подземному ходу передавалось в крепость, там его прятали
в подвале одного из домов.
Я спросил про подземный лазарет и подземные склады.
- Слышал и про такое... - Майор прищурился, хитро посмотрел на нас. -
Что, ничего нового? Ничего определенного? - И вдруг заторопился, заговорил
быстро, сбивчиво: - В партизаны мальчишкой пришел... Отца фашисты
расстреляли. Мстил, поезд под откос пустил... Есть даже справка. Ранен был,
но легко... Армия пришла - стал пехотинцем... Отличился - дали офицерское
звание. Младший лейтенант - не шутка... Одним из первых ворвался в Псков,
когда отбивали его у фашистов... Стал адъютантом коменданта города. Вот тут
я их увидел.
- Кого увидели? - привстал я, весь превратившись в слух.
- Людей увидел... Из-под земли выходили, из тайников, из подземных
ходов. Были сведения, что фашисты выселили из Пскова всех до единого
жителей, а нас встретили сотни псковичей. Жили под землей, прятались, ждали.
Я закрыл лицо ладонью, скрывая слезы. Наша семья дважды бежала из
обоза, когда нас гнали в неметчину. Никто не хотел терять Родину. Люди
убегали, прятались, шли к партизанам. Жителям Пскова оказалось негде
прятаться - из города не вырвешься, в домах - фашисты. Но спасение нашлось -
люди ушли под землю, спрятались там, где прятались их предки много веков
тому назад...
- Я сам тогда спускался под землю. - Майор встал, подошел к окну. - Не
все люди вышли, не все знали, что город освобожден. Под землей были больные,
раненые... Первыми, конечно, вышли подпольщики. Интересно рассказывали... В
городе одни фашисты, а по ночам - стрельба, взрывы... Немцы думали, что это
армейские разведчики. Увидели меня подпольщики - узнали. Отец-то с псковским
подпольем был связан, многие в нашем доке бывали...
Сергей Михайлович долго молчал, видимо переполненный воспоминаниями.
- Помню все входы, выходы... Три - около Баториева Холма, два - рядом с
Гремячей башней. Подпольщики все рассказали, показали. Под землей у них даже
типография была. Был бы писателем - целый роман написал бы... Вхожу в
тайник, а там кровати застеленные, стол, на столе - трофейная карбидная
лампа. Светло, чисто.,. Смотрю, в углу древний сундук: крепкий, дубовый,
обит медью. Открыли сундук, а в сундуке древние ядра, меч сломанный,
кольчуга и наши гранаты РГД, диски, патроны...
Слушая рассказ Сергея Михайловича, я не удержал горького вздоха...
Псковитяне были талантливейшими строителями. Псковские крепости, храмы
и звонницы удивительно прочны и красивы. Камень под руками древних мастеров
становился теплым, живым. Самобытная псковская архитектура - предмет
удивления и восхищения. Псковичи были прекрасными строителями не только на
земле, но и под землей...
Известно, к сожалению, немногое. Исследователи прошли мимо псковских
подземелий. Все выходы псковских подземелий надежно замурованы...
Замуровали в тот год, когда я поступил в институт. Заодно искалечили и
многое из того, что уцелело. Нашлись люди, что рьяно выступали против идеи
города-заповедника. Псков должен развиваться, расти, заявляли они. И
заслоняли новыми зданиями древние, сносили то, что надо было беречь, словно
строителям не хватало места на широкой равнине за рекой...
Вечерний автобус вернул нас с Зиной на родину. Это было счастье: рука в
руке мы шли по скату холма, смотрели на озера и холмы.
На сеновал старой Просы я вернулся за полночь. Лег, укрылся овчиной.
Дурманно пахло привядшей травой, в сене негромко шуршали мыши.
Сквозь дрему я увидел, что сижу внутри тесной камеры, в мягком кресле.
Камера представляла белый цилиндр, кресло было похоже на самолетное. Ни
окон, ни иллюминаторов не было, лишь крепко задраенная овальная дверь - тоже
как в самолете. Камера мягко и неровно вздрагивала, и я решил, что я в
космосе, и мне стало страшно...
На белой стене вспыхнули вдруг яркие и большие зеленые буквы.
"Лиственка", - прочел я с удивлением.
Камера перестала вздрагивать, что-то зашипело, и дверь открылась. Прямо
передо мной была светлая овальная площадка, вверх уходил узкий неподвижный
эскалатор. Я шагнул в дверь, ступил на площадку, и эскалатор ожил - ступени
его бесшумно поплыли вверх.
Я понял, что нахожусь не над землей, а в ее глубине...
Эскалатор быстро поднял меня вверх, и я очнулся в рубленом домике,
похожем на древнюю часовню. В окне были видны холмы, лес. Распахнув тесовую
дверь, я замер от неожиданности... Прямо передо мной лежали три глубоких
светлых озера, и из среднего озера вытекала река. С трудом узнал я в ней
узенькую некогда Лиственку, а в глубоких озерах - озерца моего детства. Но
такими же, как прежде, были холмы и еловый лес на холмах. Ни деревянных, ни
каменных домов не было. В венце покатого холма рассыпались похожие на юрты
полушария, прозрачные и матовые.
Ярко голубело высокое летнее небо. Ни самолетов, ни аэростатов в нем не
было. С холмов срывались разноцветные треугольники дельтапланов, парили над
полем, над озерами.
Пронеслись дикие утки, на уровне дельтапланеристов пролетел
ястреб-тетеревятник. На озерах было настоящее птичье царство: проплывали
белые лебеди, утки - шилохвости, огари, мандаринки. Над опушкой черной тучей
пронеслись тяжелые тетерева. Впервые в жизни я услышал, как одновременно
кукуют десятка полтора кукушек...
Богатырская метровая трава густела передо мной. Сквозь траву шнурком
пробивалась тропа. Я двинулся по траве...
Прямо перед собой я увидел высокий серый камень с неровными глубокими
буквами: "Здесь была битва, похоронены русские воины. XIII век". Рядом с
темным камнем был ослепительно белый. Ярко зеленели буквы - такие же, какие
я видел в подземной камере. "Здесь был бой с фашистами, похоронены
партизаны. 24 июня 1942 года".
Вдруг я увидел девочку. Она стояла на тропе и, казалось, ждала меня.
Лицо девочки было знакомым. Больно сжалось сердце, я смотрел и гадал: кто же
она? Может, это двоюродная сестра Маша, что погибла в деревне Гусино в
пылающем доме в сорок третьем году?
Я понял, что пришел в будущее, а не в прошлое, а девочка просто похожа
на далеких своих ровесниц...
- Здравствуй, - сказала девочка. - Я - Маша.
В деревнях здороваются с каждым повстречавшимся человеком, я не
удивился, поздоровался с девочкой. .
Девочка улыбнулась и протянула мне руку.
Только тут я увидел, что я тоже совсем еще мальчуган, лет
десяти-одиннадцати. На ногах у меня были легкие, похожие на джинсы брюки,
мягкие кожаные башмаки. Льняная рубашка не стесняла движений, шелестела от
легкого ветра. Маша была в сарафане, босиком, в венке из лесных цветов...
- Почему нет самолетов? - остановил я свою спутницу.
- Почему... самолетов? - удивилась Маша. - Да это и первоклассники
знают... А... ты прилетел на землю!
Я ничего не ответил, и Маша заторопилась, зачастила, будто отвечая
назубок выученный урок.
- Самолеты были неэкономичны, загрязняли атмосферу, часто случались
авиационные катастрофы... Разумное человечество оставило только межпланетные
корабли и аэростаты для лесоводов и геологов. Неэкономичными, загрязняющими
среду, опасными были почти все виды транспорта... Подземные коммуникации
позволили избежать опасности, повысить скорость...
- А где заводы, фабрики, города?
- Ты хорошо знаешь историю, - заметила Маша. - Конструктивисты обнажали
технические механизмы, обнажение считалось символом прогресса... Разумное
человечество спрятало индустрию под землю, позволило человеку остаться
наедине с природой...
- А плантации, сады, пашни?
- Пахали только в двадцатом веке. В середине двадцатого века русский
ученый Терентий Мальцев предложил новые методы. В начале двадцать первого
века...
Я вдруг увидел, что поле, по которому мы шли, - пшеничное...
- Маша, а машины?
- Они безопасны и просты. Комбайны похожи на большие пылесосы, а
сеялкой может управлять дошкольник.
Мы вышли на дорогу, и я увидел сожженную в сорок третьем году свою
деревню.
- Музей прошлого, - сказала Маша негромко. - Вчера наши мальчишки здесь
ночевали. Не захотели идти домой, вот и остались.
Я узнал свой дом, школу, омшаник, в котором стояла наша корова. Посреди
деревни, как и в пору моего детства, стояли елки, вдоль дороги тянулась
изгородь из окоренных жердей.
- Иди... я подожду... - Маша потупилась, замерла около крыльца.
Все, даже крыльцо, было таким, как когда-то. Вбежав на крыльцо, я
нырнул в секи, на ощупь нашел двэрную скобу, открыл тяжелую дверь...
И в доме все было знакомым, понятным. На столе, как и прежде, стоял
самовар, возле печки светлела новенькая дежа... Пол в горнице был чисто
вымыт, на полу лежали солнечные пятна. Я узнал все. Брызнули слезы, краски
смазались, словно сквозь слой воды, я увидел красный сундук, сети с
берестяными поплавками, зимние удочки, похожие на скрипичные смычки....
Время пошло рывками, перепуталось. Маша куда-то вела меня, зачем-то мы
бежали... На лугу был погреб, тот самый, в котором мы прятались во время
боя. На озерном берегу увидели землянку, окоп с зелеными гильзами от
трофейного пулемета... Потом молча сидели на берегу, смотрели в глубокую
прозрачную воду. Все было как в моем детстве: лениво покачивались камышины,
дремал в водорослях латунный линь, проплывали лещи в сверкающих тяжелых
латах... В уреме пахло водяными огурцами, хмелем, ольховой корой...
Нахлынула дрема. Когда я вновь открыл глаза, то увидел, что вместе с
Машей сижу в камере подземной дороги...
На белой стене ярко вспыхнули зеленые буквы: "Порховская крепость"...
Поднимаясь на эскалаторе, я увидел, что Маша выросла и я вырос тоже...
Я держал девочку за руку, Маша улыбалась, и на щеках ее были мягкие
ямочки...
Крепость была такой, как в древности. Большая каменная чаша была залита
светом...
Раннее утро застало меня за работой. Сидя у окна, я записывал слова для
словаря Псковской области. Старая Проса негромко диктовала:
- Значит, так, болотные слова: амшара, болотина, багно, вязель, зыбцы,
плав, проница, топель... Как не знать, местность-то наша водивая,
болотлизая, без поршон по ягоды и ходить нельзя. Ягод-то много... После
черники губы синие, в роте - как в болоте...
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 20.01.2004 19:20
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг