у него в летней резиденции - коттедже не коттедже, а просто в деревянной
хижине на одном из здешних лесных склонов. "Бунгало", как почтительно называл
ее художник, не охранялось ни заборами, ни решетками, а единственным ночным
стражем был огромный черный ньюфаундленд с человеческим именем Славко,
зловещего вида пес, весьма недоброжелательный к незваным гостям. Сейчас
художник был за границей, "бунгало" дичало в пыли и безлюдье, а пса кормил
проезжавший по утрам почтальон из Леймонта.
- Как добраться до хижины? - спросил Берни, выслушав мой рассказ.
- Тут же у мотеля мост через горную речушку-ручеек. Машину мы обычно
оставляли в гараже - сейчас он пустой, - спускались к ручью и шли километра
три-четыре по берегу до склона с редкой дубовой рощицей, а за ней к сплошным
зарослям кустарника, полностью скрывающим приземистую лесную хижину. Добраться
до нее можно по тропинке-лесенке, где каждый обнажившийся корень - ступенька,
и по незаметной снизу дорожке через кусты к самому крыльцу.
- Неужели почтальон каждый день проходит все эти километры, чтобы
покормить пса?
- Зачем? Он едет на велосипеде. По верху склона совсем рядом - проселок.
- В хижине есть кто-нибудь?
- Никого.
- А собака?
- Меня она помнит.
Берни долго молчал, что-то обдумывая. Мотель был уже за поворотом дороги.
- Оставим "мерседес" в гараже, как ты предлагаешь, - сказал он, - но
спустимся к речке не сразу. Сначала потопчемся на развилке: если возьмут наш
след, пусть думают, что мы дожидались попутной или встречной машины. Потом
снимем обувь - и вниз к ручью. Воды в нем достаточно?
- Летом он обычно пересыхает, но теперь шли дожди.
- Тогда пойдем по воде. Дно не вязкое?
- Галька.
- Порядок, - повеселел Берни. - Собаки нам уже не страшны, кроме твоего
Славко.
- Славко я беру на себя, - сказал я.
Решаем кроссворд. Берни Янг
Речушка за мотелем почти высохла, но воды в ней все же оказалось
достаточно, чтобы скрыть наши следы от полицейских. Пусть думают, что мы
уехали на попутной машине - или вернулись в Леймонт, или умчались от него куда
подальше. Нам же раздумывать не приходилось: тропинка-лесенка действительно
ползла в гору к зарослям можжевельника, пробившись сквозь которые, мы
очутились перед низенькой бревенчатой хижиной с широченным дощатым
крыльцом-верандой под черепичным навесом.
- Стоп, - остановила меня Этта, - ни шагу дальше, - и свистнула.
Из-под крыльца выползло нечто огромное, черное, мохнатое и, приникнув к
земле для прыжка, зарычало.
- Славко! - крикнула Этта. - Славко, Славочка!
Мохнатое существо прыгнуло, но не яростно, а с восторженным собачьим
визгом и чуть не свалило Этту, положив ей лапы на плечи. Спустя секунду оба
катались по траве, обнимаясь и взвизгивая.
- Свой, Славко, свой! - предостерегала Этта, указывая на меня. - Шагай,
Берни. Он не тронет.
Славко любезно пропустил меня вперед и даже хвостом повилял из вежливости.
В хижине все было аккуратно прибрано, хотя и припорошено густым слоем пыли. В
шкафу солидный запас сухих галет и консервов. Этта откуда-то выудила бутылку
коньяку, кофе сварили на спиртовке и зажгли свет.
- А неплохо отдыхал твой Чосич, - сказал я. - Здесь вся его резиденция?
- Нет, комнаты для гостей рядом. Дверь за мольбертом, в углу.
- Уютное гнездышко.
- Не о том говорим, Берни.
- Не о том, - лениво согласился я.
От кофе и коньяка меня совсем разморило - говорить не хотелось. Да и о чем
говорить? О том, что осталось позади, или о том, что будет с нами, если нас
сцапают? Так я и сказал Этте.
- О будущем после. Найдут нас не скоро - время есть. А вот то, что
осталось позади, объяснить надо. Это самое важное, - отрезала Этта.
- Как объяснить необъяснимое?
- Ты же ученый. Физик.
- Моя физика не занимается гиперпространством. Я даже не знаю, как еще
назвать этот бриллиантовый кокон. То, что он за пределами нашего пространства,
нам ясно, хотя способ входа совершенно необъясним: дыра в воздухе, абсолютный
нонсенс. Геометрия коридора как будто тоже ясна, хотя вещество его основания и
"стенок" загадочно. То ли это силовые поля, то ли уплотненный слой атмосферы,
сказать трудно. Трудно понять и смену воздушных потоков по пути туда и
обратно. Стон правдоподобно объяснил причину гибели всех пропавших у "ведьмина
столба": левый встречный поток смертелен. Но почему этот смертельный поток,
который на обратном пути должен был стать попутным и правым, снова становится
левым и встречным? Поворачивается коридор вокруг центральной оси? Зачем?
- Для того, чтобы выйти, как и войти.
- Кто же об этом заботится?
- Не знаю. Не могу себе даже представить.
- У меня есть одна идея, - замялся я, - бредовая, безумная нильсборовская
идея, достаточно безумная, чтобы претендовать на истинность. Почти немыслимая.
Почти, - подчеркнул я.
- Почему?
- Потому что были факты, странные факты, необъяснимые, ирреальные, но в
совокупности ее подтверждающие. Во-первых, приспособленный для входа и выхода
коридор, во-вторых - сны. Даже не сны, а наведенные галлюцинации, слишком
реальные для сновидений, запрограммированные, я бы сказал, даже с одной для
всех программой.
- Но мы видели не одно и то же.
- Мы очень кратко рассказали тогда о том, что мы видели. Расскажем
подробнее.
Рассказали.
- Не находишь однолинейность виденного? - спросил я.
Этта задумалась.
- Все, что связано с камешками?
- Не только. Моделировались как бы наши мечты. Моя о привлечении Вернера к
разгадке увиденного. Вернер химик в прошлом и со смелостью оригинальных
решений. Я, вероятно, подсознательно стремился к разгадке тайны уже после
беседы со Стоном. Бриллиантовый мир извлек это стремление из подсознания.
Этта все пыталась меня перебить.
- Но я же ни о чем не мечтала! Шла с тупым страхом перед неизвестностью.
- А разве ты не мечтала когда-то о выходе из Штудгофа? Из ада под нарами?
Из мира погибающих заживо?
- В раннем детстве - да. Жалела мать больше, чем себя. Но все это было в
далеком прошлом. Я даже не вспоминала о нем, тем более в нашей акции.
- Но мечта осталась. Где-то в тайниках подсознания. Кто-то вынул ее и
смонтировал с настоящим, сознательным, личным. Оттого в лагере с тобой
появились все мы - и я, и Гвоздь, и Стон, и покойный Нидзевецкий. Они возникли
и в моем сне, лишь в других фантастических связках.
В глазах Этты отразились растерянность и непонимание. Мне стало жаль ее.
Строгий рациональный мир ее не допускал ничего ирреального. И я знал, что
вызову в ней еще большее смятение мыслей и чувств, когда расскажу все до
конца.
- Ты сказал о мечте, что кто-то вынул ее из тайников моего подсознания. Ты
не обмолвился?
- Нет. Я именно это имел в виду: извлек из твоего подсознания.
- Кто?
Я решил начать издали.
- А ты помнишь, что предшествовало нашим видениям? Помнишь игру красок и
линий в нашем сверкающем коконе? В этой смене цветовых и геометрических форм
была какая-то закономерность. Что-то повторялось, как в математических
формулах или в наскальных рисунках. Потом все исчезло, и заговорили мы.
- Во сне?
- Нет. В искусственно моделированных ситуациях.
- Слишком туманно. Кто же модельер?
- Разум.
- Наш?
- Нет.
Она не понимала. Но как объяснить этой по-своему умной, образованной, но
рационально ограниченной женщине то, что требовало большой смелости
воображения? Как рассказать, что, по моему разумению, загадочный бриллиантовый
кокон - это существо, а не вещество. Не хаотическое нагромождение гигантских
кристаллов, излучающих и отражающих свет, но мертвых, как всякое
кристаллическое твердое тело, а структура живая и мыслящая, разум, быть может
находящийся на более высокой ступени, чем человеческий. Может быть, жизнь в
этом земном варианте развивалась не в комбинациях биологических растворов, а в
эволюции сверхплотных кристаллических систем. А какие у меня доказательства,
кроме предположений, которые вроде бы все объясняют? Но какой трезвый
рациональный ум, вроде Этты, поверит в гипотезу, не подкрепленную авторитетом
науки, для которой главное - факты, а не аргументы, не убеждающие в истине.
И Этта не поверила.
- У тебя слишком пылкое воображение, Берни. Где ты нашел следы жизни?
- Я искал не следы жизни, а следы разума. И я их нашел.
- В цветных волнах, пятнах, искрах и брызгах? Вред!
- Может быть, - уступил я. - Мне так показалось.
Она вынула из кармана несколько камешков и бросила их на деревянный стол.
Они звякнули, как любые камни, только обычно тусклая алмазная поверхность их в
свете настольной лампы засверкала бриллиантовой ограненностью. А что, если их
огранить специально?
Но Этта не заинтересовалась проблемой огранки.
- И это, по-твоему, живые существа?
- Не знаю, - вздохнул я. - Посмотрим, что дадут специальные исследования.
- Какие?
- Может быть, структурный анализ с помощью жесткого рентгеноизлучения.
Может быть, микроисследования срезов или какие-то особые реакции. Спроси у
химиков.
- Бред, - повторила она, подбросив поблескивающие камешки на ладони. -
Камни и камни. Пусть драгоценные, но мертвые, как любой камень вульгарно. Не
двигаются и не размножаются, ничего не поглощают и не выделяют.
- А ты уверена? Ведь это только осколки более массивных образований.
Гигантских при этом. Может быть, это уже кристаллоорганика.
- Да тут нет ничего похожего на живую клетку. Откуда же разум?
Трудно спорить с человеком, лишенным воображения. Этта не могла
перешагнуть за пределы общепринятого здравого смысла. Ну как ей объяснишь, что
мышление, память, творчество отнюдь не прерогатива только человеческого мозга
и что можно допустить существование мыслящей материи и в других формах? Я
попытался сделать это, но увы - бесполезно.
- Фантастика, - проговорила она с возрастающим раздражением. - Почему ты
не пишешь романов?
- Я не художник.
- Ты сумасшедший. Ведь разум - - основа любой цивилизации. А цивилизация -
это комплекс. Наука, искусство, техника, социология - мало ли еще что.
- Мало. Все это только искусственная среда жизнедеятельности, созданная
человеком. А если среда замкнута на себя и не нуждается в искусственных
надстройках?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг