Сен-Клу по срочному делу. Какому - не знаешь. Нет, не все. Позвони
прокурору. Он сейчас завтракает - извинись и спроси, нет ли меня у него в
кабинете. Поясни, что меня разыскивает представитель МИНКа, приглашенный для
экспертизы по делу Мишо. Мне интересно, что возгласит прокурор. Запомни
точно. И сейчас же свяжись с Огюстом на телефонной станции. Пусть спешно
выяснит, с кем только что говорил такой-то номер. Номер он знает. Потом
позвонишь сюда. "Куда, куда"! В "Клиши", конечно! На всю операцию десять
минут.
- Что вы затеваете, инспектор? - насторожился ученый.
Фонтен отвел глаза.
- Служебные дела.
- Но вы упомянули мой институт.
- Один тест. Погодите. А пока по рюмочке перно для бодрости.
На телефонный звонок он кошкой прыгнул в открытую будку.
- Жакэ?.. Так. Отрицает необходимость экспертизы? Понятно. Будет
говорить с шефом? Пусть говорит. С Огюстом связался?.. Так. Указанный номер
тотчас же вызвал отель "Меркюр"? Понятно. Кого персонально?.. Кто, кто?..
Доктор Глейвиц из Дюссельдорфа, а вообще из Америки. Что значит "вообще"?..
Там живет, а в Дюссельдорфе дела. Допустим, что понятно. Тоже эксперт?..
Интересно!.. Как, как? Фирма "Прощай, оружие!"? Не слыхал. А что говорит
портье?.. Ничего не говорит? Тоже понятно - чаевые. Повтори еще раз название
фирмы... "Прощай, оружие!". Любопытно! Весьма!
Он подошел к Эрнесту Брауну, суровый, как статуя Командора:
- Слышали?
- Все, - сказал Браун.
- Так едем или не едем?
- Едем.
2
Вилла "Шансон", купленная на имя Лефевра агентами по продаже земельных
участков по поручению оставшегося неизвестным лица, находилась в трех часах
автомобильной езды от Парижа, на тихой и малолюдной окраине пригородного
поселка, названия которого ученый так и не спросил. Ничто представлявшее
интерес для криминалиста не занимало его: ни местоположение строения, ни
подъезды к нему, ни разбитое почтальоном, а ныне закрытое фанерой стекло
соседнего с входом окна, ни система замка, ни способ, которым его открыл за
полминуты Фонтен. Спящее любопытство Эрнеста проснулось, как только они
вошли в дом, вернее, в комнату, где нашли тело ученого, о чем
свидетельствовало почерневшее, не отмытое и не затертое кровавое пятно.
- След крови ведет к креслу или, вернее, от кресла, - заметил Фонтен. -
Лефевр вскочил, уже умирая, и, не успев сделать даже шага, упал.
Браун обошел вокруг кресла - обыкновенного кресла модерн, с поролоновым
сиденьем и такой же спинкой. Ему бы стоять у пульта с приборами или у
телевизора, а его словно в раздражении отшвырнули на середину комнаты.
Эрнест сел - ничего не произошло, просто удобное кресло без всяких чудес. И
никаких проводов и датчиков. Только побуревшее пятно расплылось у ножки,
подтверждая предположение инспектора. И тут чуть-чуть с краю пятна ученый
подметил нечто вроде бугорка или кнопки, тронул ее ногой - она пружинисто
подалась, и стертая подошвой кровь сразу же обнаружила естественный цвет
кнопки - синий, резко выделявшийся на сером полу. Фонтен с интересом
наблюдал за его действиями.
- Нажмите сильнее, - посоветовал он.
- Не торопитесь, - сказал Браун, - вспомните джинна в бутылке. Кресло
здесь совсем не случайно. Оно как раз против черного ящика.
- Вы дальтоник? - удивился инспектор. - Он же не черный, а серый.
Нержавеющая сталь. - Он провел пальцами по стенке гладкого металлического
параллелепипеда с глазками-индикаторами. Они тускло поблескивали
матово-молочным отливом. Света в них не было.
- Черным ящиком мы называем устройство, назначение и механизм которого
нам неизвестны, - сухо сказал ученый. - Поэтому не рекомендую ничего
трогать.
Он медленно, внимательно ко всему приглядываясь и ни к чему не
прикасаясь, обошел большую светлую комнату, в которой, кроме кресла, никакой
мебели не было. То, что маскировалось столом, оказалось пультом управления
сравнительно небольшой электронно-вычислительной машины. Опытный взгляд
кибернетика сразу обнаружил обманчивость этой кажущейся миниатюрности:
машина, по-видимому, работала на лампах с холодными катодами. Многое в ее
устройстве он видел впервые и не понимал назначения. Он не обнаружил ни
накопителей информации, ни устройства вводов и выводов. Не мог он оценить ни
ее мощности, ни оперативной памяти, ни скорости операций в секунду. Да и
каких операций? С какими качествами и каким набором программ?
То, что инспектор назвал радиопередатчиком, также оказалось незнакомым
устройством. Соединенное с ЭВМ многоцветной проводкой, оно могло быть и
усилителем, и преобразователем волн, если бы удалось установить волновую
природу его техники. Ученый не мог представить себе даже приближенной его
характеристики.
Еще один черный ящик! Для чего?
Фонтен хмурился: его отнюдь не вдохновляла повышающаяся с каждым шагом
задумчивость его спутника.
- Чистая математика, - вздохнул он.
- Чистая? - откликнулся кибернетик, не отводя глаз от приборов. - То,
что вы считаете математикой, давно уже в мусорной корзине науки. Это
математика нового века. Я одной ногой в старом и потому боюсь назвать вам
то, что вижу. Должно быть, Лефевр знал больше меня. Только в чем, в какой
области? Я знаю десятки счетно-решающих устройств и становлюсь в тупик перед
этим. Возможно, это эвристическое устройство, соединяющее сотрудничество
человека с быстрым действием машины. Человек как бы помогает ей, используя
свой опыт и интуицию, участвует в отбраковке неконкурентоспособных
вариантов. Обратите внимание на панель сигнализации. Видите указатели?
"Выбор цвета", "Выбор формы", "Отбраковка вариантов", "Минимизатор",
"Оптимум". Ни в одном счетно-решающем устройстве я не видал ничего
подобного.
- Цвета? - повторил Фонтен. - Формы? Он же не художник. Хотя... -
Взгляд Фонтена пытливо обежал стены.
- Вы ищете полотен? - усмехнулся ученый. - Увы, их нет.
- Я ищу какую-то связь с полосками на кинопленке. Указатели,
по-видимому, относятся к ним.
- Возможно, - подумал вслух Браун и тут же забыл об инспекторе. - Надо
еще узнать, как и зачем продуцируются эти полоски, - сказал он себе.
Внимание его привлекла еще одна панель с пластмассовыми кнопками,
отличавшимися только по цвету. Впрочем, крайние - белая и красная - были
крупнее других. Эрнест засмеялся.
- Что вы увидели?
- Политическое лицо Лефевра. Вероятно, он все-таки не француз.
Инспектор заглянул через плечо ученого. В обе кнопки была врезана
черная хромированная свастика.
- Н-да... - понимающе протянул он и вдруг нажал белую кнопку.
Серый металлический шкаф ожил. Глазки индикаторов вспыхнули. Изнутри
послышалось нарастающее гудение.
- С ума сошли! - вскрикнул Браун и прыгнул к креслу. У ножки его он
нащупал синюю кнопку и всей тяжестью тела навалился на нее, придавив
подошвой. Шкаф тотчас же умолк, глазки погасли.
- Метод проб и ошибок здесь не годится, - сухо обратился он к
инспектору. - Меня отнюдь не прельщает участь Мишо. Прежде чем взять яд у
кобры, надо схватить ее за голову.
- Как вы догадались, что это выключатель? - спросил Фонтен.
- Вероятно, резервный. Я еще об этом подумал, когда увидел его, сидя в
кресле. Лефевр тоже нажал его, но, по-видимому, уже слишком поздно.
Что хотел сказать этим Браун, инспектор так и не понял, но спросить не
рискнул, а молча последовал за ним в следующую комнату, на пороге которой
нашли труп Лефевра, - его архив или кабинет, а может быть, и то, и другое.
Как человек Лефевр был уже ясен Брауну, он интересовал его только как
ученый. Мысль ученого, ее направление, ее взлеты - об этом запутанно и
неохотно, но все же рассказывали приборы. Но в кабинете никаких приборов не
было, кроме телефона, уже отключенного от сети, что вызвало полное
недоумение инспектора.
- Кто распорядился? - негодовал он. - Все делается без моего ведома!
Телефонов не выключают, если взносы уплачены.
Но кибернетика интересовало другое. Он перебирал желтую кожаную папку с
вложенными в нее листками. На титульном листе было написано:
"ПРАЗДНЫЕ МЫСЛИ. Свои и заимствованные".
Он был не чужд юмору, этот поклонник свастики, только юмор его был злой
и удушливый. Вероятно, поэтому он и написал:
"Наслаждаться жизнью можно, только схватив ее за горло".
"Наука - служанка, а не богиня. Ей приказывают, а не приносят жертвы".
"До тридцати лет мы копим знания, с тридцати до пятидесяти их
растрачиваем, а после шестидесяти забываем даже то, что осталось".
"Между предположением и открытием - пропасть. Она часто заполняется не
тобой открытым и не тобой придуманным. Но у меня нет времени на изобретение
изобретенного".
"Бабочки порой отыскивают друг друга за несколько километров. По
запаху? Значит, и тут волны определенной частоты и длины. Передача - прием.
Звук мы слышим, запах чуем, а гнев? А страх?"
Браун перебрал несколько листков и снова задержался на записанном:
"Перестал понимать - значит, набрел на что-то стоящее".
"Почему музыка биттлсов вызывает порой те же ощущения, что и картины
Поллока?"
"Кажется, Ван-Гог сказал, что цвет, светотень, перспектива, тон и
рисунок - короче, все имеет свои определенные законы, которые можно и должно
изучать, как химию или алгебру. Я думаю, что главный из этих законов -
воздействие на психику человека. На определенные скопления нейронов.
Вопросы: какое воздействие? Какова алгебра цвета и тона, химические реакции
рисунка и светотени? Можно ли найти на бумаге или на полотне эквиваленты
этих алгебраических формул? Можно ли добиться управления этими химическими
реакциями, а следовательно, и воздействием их на нервные центры мозга, можно
ли усилить, ослабить или стабилизовать это воздействие?"
Фонтен в это время перебирал книги на полке.
- Может быть, он был музыкант? - сказал он.
- Почему вы так думаете? - рассеянно спросил ученый.
- А взгляните на его книги.
Браун скользнул взглядом по корешкам. Книг было немного - не больше
десятка, они, развалившись, стояли на крохотной полке, наглядно
свидетельствуя о том, что их хозяин не был библиофилом. Но корешки с
названиями вызывали недоумение: "Цвет и музыка", "Спектральные сочетания
Ришара", "Звук, цвет и нейроны". "Материалы акустической лаборатории
Чикагского университета", "Булье. Мелодии цвета в орнаменте древнем и
современном".
- И ни одного музыкального инструмента в доме. Даже губной гармошки
нет, - заметил инспектор.
- Это не та музыка, о которой вы думаете.
Браун говорил загадками, но, должно быть, кое в чем все-таки
разобрался. Фонтен это чуял чисто профессиональным чутьем. Эрнест действовал
не беспорядочно, не разбросанно, а сосредоточенно и систематически. "Есть
версия", - подумал инспектор. Но мешать Брауну не стал: по собственному
опыту знал, как нервируют вопросы, когда версия только нащупывается.
А ученый в это время совершал круг по комнате мимо створок, закрывавших
ящики архива, спрятанные в стене. Они располагались в линию на уровне
человеческого роста, причем их было совсем немного, как и книг. Буквы
греческого алфавита помечали каждую створку, но шли не по порядку, а
произвольно, на выбор, подсказанный какой-то системой мышления и хранения.
За альфой следовала каппа, за каппой - кси, далее дельта и омикрон, а
завершали этот странный парад омега и бета. Браун не знал древнегреческого,
но, как и Фонтен, подумал, что этими буквами начинаются слова, обозначающие
по-гречески понятия, объединявшие собранные в ящиках материалы. Он выдвинул
один ящик, другой, оба были набиты папками в таких же кожаных переплетах,
как и бювар на столе. Эрнест наугад раскрыл одну папку и на титульном листе
прочел: "Радость признательности. Первые опыты". Второй листок начинался с
аннотации: "Март 1960 года. У Бертье. Ассистировала Милена Кошич. На
испытании - Франсуаза Жюстен. Возраст - сорок четыре года. Профессия -
консьержка в доме © 12 по улице Домбаль. Семейное положение - вдова. Гонорар
за участие в опыте - сорок франков".
"Процесс, - читал дальше Эрнест. - Села в кресло, еще раз предупредив,
что гонорар должен быть выплачен немедленно по окончании опыта. Спросила,
будет ли больно. Мы успокоили ее, объяснив, что опыт совершенно безболезнен
и безопасен, продлится несколько минут и гонорар будет выплачен тотчас же.
Затем мы надели ей на руки браслеты с датчиками, а на голову - венец с
присосками, естественно умолчав о том, что все это - и венец, и браслеты, и
датчики - сплошной камуфляж для создания соответствующего настроения. Затем
я вызывающе сказал Милене: "Включаю!" Милена за ширмой ответила: "Есть!"
Тотчас же между нами состоялся следующий (заранее сочиненный) разговор:
Я. Следите за экраном.
МИЛЕНА. Полосы и пятна.
Я. Цвет?
МИЛЕНА. Голубые сочетания спектра.
Я. Форма?
МИЛЕНА. Не резко выражена. Полусфера.
Я. Заканчиваем.
После этого мы сняли с испуганной Франсуазы венец и браслеты и
объявили, что гонорар ей повышается вдвое. Коммуникация - слово. Эффект:
радость (рост в десятых секунды без фиксации). Франсуаза расплылась в
улыбке, ахала и благодарила. Я прервал эти излияния, включив гипнотрон. Она
тут же заснула. Милене сказал: "Вторая катушка, пленка три В, запись пятая".
Включил "Вегу". Аппарат работал шесть минут - половина катушки. Без
усилителя. Эффект тот же. Радость признательности. Плакала и благодарила,
уже не зная за что. О гонораре не заикалась. Шифр прежний".
Далее шли колонки цифр, сгруппированные квадратами. Эрнест насчитал
сорок восемь квадратов.
- Что-нибудь понимаете? - спросил он у инспектора, одновременно с ним
прочитавшего эту запись.
- Лабиринт. К вашей ариадниной нити могу, между прочим, подвязать
кусочек своей. Милена Кошич, ассистентка Бертье, умерла в тысяча девятьсот
шестьдесят третьем году в своей лаборатории, именно там, где она
ассистировала Лефевру. Диагноз: сердечная недостаточность. Кроме нее, в
институте никого не было: работала она в воскресенье. Смерть естественная,
следствие не проводилось.
- Слишком много естественных смертей, - вздохнул Браун. - Что сделаем с
шифром?
- Дадим шифровальщику.
- Не надо. - Эрнест снова заглянул в бювар на столе. Перелистав папку,
он наконец нашел нужный листок и протянул инспектору.
"Радость не убивает, - прочел тот, - убивает страх".
Под этой строкой мелким бисерным почерком, какой бывает только у
хладнокровных, расчетливых, целеустремленных людей, было записано:
"Папка пуста. Материалы спрятаны. Ключа нет. Чтобы найти их, придется
перелистать семнадцать тысяч страниц. Успеете ли, если я нажму кнопку?"
На обороте листка на немецком языке было полностью приведено
перепечатанное на пишущей машинке стихотворение Гете "Лесной царь", знакомое
Брауну еще с детства.
- "Ездок погоняет, ездок доскакал... в руках его мертвый ребенок
лежал", - повторил он последние строчки.
- Что, что? - не понял Фонтен.
Эрнест повторил.
- Ну, знаете, - рассердился Фонтен, - я сдаюсь. Не вижу ни искорки,
тьма египетская. А у вас - версия. Это вижу. И не тороплю. Сколько дней вам
понадобится для решения?
- Вечер и ночь. Здесь, в лаборатории.
- Прислать бригаду агентов?
- Зачем?
- Перелистывать семнадцать тысяч страниц.
Браун не удержался от соблазна похлопать недоумевающего инспектора по
плечу.
- Я не криминалист, инспектор, и методы у меня другие. Обеспечьте мне
спокойное пребывание в этой лаборатории, так чтобы этого никто не видел и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг