* * *
Двери в Ман Мираре отворялись бесшумно. Появления государя не за
метил ни Лал, ни изогнувшийся и что–то шипящий ему по–змеиному Фай.
В покоях для гостей происходил акт торжества справделивости –
видимо, в полном соответствии со сценарием, какой неоднократно предст
влял себе господин Фай Ли. Перед накрытым для ужина столом сидит на
стуле полковник Лаллем. Голова наклонена вперед, взгляд обращен на
еду, руки скованы за спиной наручниками. А Фай с веселым торжеством в
голосе и с выражением детской жестокости на лице изрекает в адрес по
лковника Лаллема гадости.
Государь снял маску – она не понадобилась.
Лал обманул, не начав разговора.
Государь видел перед собой красивого, внутренне сильного, немного
нервного, похожего на Оро Ро человека. Но всего лишь похожего. Мечта
вернуться на шестнадцать лет назад и начать жизнь с начала преврати
лась в ничто так же быстро, как до этого родилась из пустоты и предпо
ложений. Теперь уже стыдно было признаться, что он принимал ее все
рьез. Самому непонятно, с чего решил и чему поверил...
Государь щелкнул пальцами. Лал вздрогнул. Фай оборвал свою речь
на полуслове.
– Ключ от наручников, – сказал государь.
– Зачем? – удивился Фай.
Государю перечить было нехорошо. Некрасиво и непозволительно.
– Ключ от наручников! – закричал на мгновенно попятившегося таю
император Аджаннар.
Фай трясущимися пальцами вытащил из нагрудного кармашка серую
пластинку.
– Пошел вон!
Фай поскакал, как черт из лужи, уже по ту сторону дверей зацепил
ся за ковер, чуть не упал. Там стояла государева охрана и охрана по
лковника Лаллема. Двери услужливо закрылись.
Полковник поднял голову. На матово–бледном лице держалась слабая
улыбка, с которой он выслушивал словоизлияния Фая. Они встретились
глазами. При свете свечей глаза Лала выглядели карими. Но на самом де
ле они должны быть зеленые, с желтыми искорками. Все совпадает. Только
вот тонких морщинок в уголках глаз и мертвой усталости – не было...
– Вы не такой, как я ожидал, – сказал Лал.
– Мне жаль, что я разочаровал вас, – буркнул император, подсовы
вая ключ под считывающее устройство наручников. Полковник Лаллем даже
не изволил пошевелиться, чтобы помочь освободить себя. – Зато вы со
впали с моими представлениями точь в точь.
Лал покривил уголком рта и стал растирать запястья. Держался он
великолепно, хотя это стоило ему огромного труда.
– Поешьте, – предложил государь, усаживаясь в кресло по соседству
и поворачивая на крутящейся ножке столик. – Насколько я понимаю Фая,
кормить вас – не включено в смету его расходов. За что он вас так не
навидит?
Полковник без армии качнул головой:
– А за что ему меня любить? Кстати, позвольте узнать: ваши законы
гостеприимства разрешают вам принимать врага в своем доме? Здесь можно
убить того, кто разделил с вами пищу?
– Вполне, – кивнул государь. – И даже проще: немного яда в ви
но... – в высокий бокал он налил арданский тягучий мускат и спросил: –
Разбавить водой?
– Чтоб не сразу, а сначала мучился?
– Обижаете. Для того, чтобы растягивать мучения, здесь существуют
штатные специалисты.
– Резонно. Лучше не разбавлять. – Лаллем отхлебнул из протянутого
бокала. Закрыл глаза. – Удивительно, – сказал он, то ли вино имея в
виду, то ли жизнь вообще.
Государь смотрел. Красивые плечи слишком узки не только для муж
чины, но, пожалуй, даже для таю. Высокая шея, тонкая талия, заметная
грудь. Все ли Верхние отличаются в лучшую сторону от своих крепко,
но грубовато сложенных Нижних собратьев, или это еще одно случай
ное совпадение? Тогда на счет какого чуда генной инженерии следует от
носить легкий полуповорот головы, манеру складывать ладони одна к дру
гой, упрямо сжатые губы и желание во что бы то ни стало казаться силь
нее, чем ты есть на самом деле?..
– Значит, вы желаете считать себя моим врагом, – через некоторое
время произнес он. – В таком случае, зачем вы хотели меня видеть?
Лаллем открыл глаза.
– А вы полагаете, мы друзья?.. После того, как вы лишили меня
всего – моего вчера, моего сегодня и моего завтра? Впрочем, в чем–то
вы правы, даже настоящими врагами мы с вами стать не успели. Слишком
быстро вы сделали все по–своему. Раз – и нету.
– Вы же не оставили мне выхода.
– А вы мне оставили? – впервые в ровном голосе тайского полковни
ка прорезалась нотка, похожая на отчаяние. Но он быстро погасил эмо
ции. – Я здесь не для того, чтобы считаться с вами. Я вам привез пись
мо.
Государь приподнял бровь.
– От кого?
– Попросите у Фая проектор – сами увидите.
Однако Фая с просмотра Лал попросил удалить.
– Помимо того, что все это в целом выглядит весьма ужасненько,
там еще есть информация, которую лучше бы не знать вовсе – ни вам, го
сударь Аджаннар, ни мне. И уж тем более – она не для посторонних глаз
и ушей. Фаю будет крепче спаться в блаженном неведении.
Одолживший карманный проектор Фай с каменной физиономией прошест
вовал обратно к двери. Он–то думал, когда позвали, что его привлекут к
переговорам.
Государь взял с узкой ладони Лала полупрозрачный листочек записи
и пристроил проектор среди тарелок на столе.
– Я должен предупредить вас о происхождении этого послания, –
сказал Лаллем. – Это _единственная_ информация, прошедшая вместе с
орбитальными базами сквозь воронку перехода. Она пришла от Тай с наше
го спутника и была ориентирована точно так же – на спутник. Принять мы
ее приняли, но... Оказалось, что послание не для меня. Не спрашивайте,
как так получилось, отчего и почему. Я не знаю. Вам должно быть вид
нее, чем мне. Я вполне сознаю, что отпустить меня вы теперь не сможе
те, подобной информацией нельзя делиться. Но я выполняю последнюю волю
умершего, а после – делайте, что посчитаете нужным.
Лал осторожно дотронулся пальцем до крышки проектора.
Мягкий туман заструился над столиком, принял очертания человечес
кой фигуры.
«В третий день девятого месяца года золотой крысы две тысячи
двести пятого, запись сделана старшим агентом службы федеральной раз
ведки несуществующей ныне планеты–государства, впрочем, это уже и не
важно, – мягко говорил тихий знакомый голос. – Если ты помнишь, меня
зовут Оро Ро. Тебя зовут Александр Джел, ты хозяин «Крепости», и я де
лаю эту запись для тебя. Раз ты получил мое послание, значит, я снова
мертв. Не пугайся. Умирать не страшно. Я делал это дважды. Человек не
понимает, что с ним происходит, вот и все. Не чувствует момент разры
ва – когда он есть и когда его уже нет... Жить бывает страшнее.
Я нашел мой мир. Здесь все изменилось. Вселенная перевернулась с
тех пор, как я впервые умер две тысячи лет назад. Зря ты выпустил меня
из матрикатора. Не делай так больше. Я не выдержу еще одной жизни.
Впрочем, что я говорю. Выдержу, конечно. Придется выдержать. Но я это
го не хочу. Я, отпущенный Медленным Светом, вновь побегу спасать себя
от истлевших тысячи лет назад несуществующих врагов. Мне снова будет
больно, будет страшно. Не нужно, не заставляй меня. Воскреснуть после
того, как Медленный Свет меня убил – кошмар, а не жизнь. Я не буду
знать, что вселенная изменилась, и мой родной мир почти умер. Я пойму
это позже. Еще я пойму, что ты относишься ко мне лучше, чем я заслужи
ваю. Это совсем плохо, потому что я ненастоящий, любить меня нельзя.
Не выпускай меня. Счастья я тебе не принесу. Матриканты не живут до
лго. Пять–шесть лет, отпущенных на долю копии вряд ли можно назвать
жизнью. Если сумеешь – уничтожь Медленный Свет вместе с моей матрицей,
чтобы никто после тебя не смог воспользоваться им. Это самое страшное
оружие, созданное человечеством. Оно погубило три цивилизации, ни разу
не вступив в бой. Из всех, кого оно убивало – если оно убивало кого–то
еще, кроме меня – я все равно знаю только себя.
Я надеюсь, что ты меня поймешь. Я не мог остаться с тобой. И не
мог вернуться к тебе. У нас почти родился сын. Но мне не разрешили – и
я ненастоящий, и мир вокруг сошел с ума. Прости, я не умею много го
ворить, мне тяжело. Я не любил тебя, когда мы были вместе. А когда
вспоминаю о тебе сейчас, мне кажется, что люблю. Наверное, нужно по
терять человека, чтобы понять, какое место в твоей жизни он занима
ет... Прости меня. Прощай.»
Изображение помутнело и растворилось в свете свечей. Государь не
шевелился. Полковник Лаллем достал из проектора лепесток с записью,
согнул его и переломил пополам. Государь смотрел на его руки. Пальцы,
форма ногтей – даже эти мелочи повторялись в точности. Только голос
другой. Увереннее. Тверже.
– ...дети не виноваты, что они получаются такие, как вы, – почти
шепотом говорил Лал. Начало его речи государь упустил, оно прошло мимо
сознания. – Это несправедливо, но таков принцип. Тогда, давно, в нас
заложили генную программу – ведь мы искусственная раса. Вами созданная
раса. Сначала мы заселяли мир. Потом нас рождалось вдвое больше, чем
ваших колонистов. Потом еще больше. А потом мы постепенно должны были
разделиться на две половины, стать такими, как наши создатели. Но на
чалась война, и эти создатели уничтожили тысячу обитаемых миров, а наш
из глупой жалости оставили задыхаться в агонии. И мы решили, что ни
когда не станем такими, как вы. И мы не стали. Не надо винить нас в
том, что мы теперь так живем. Мы сами этим искалечены. В конце концов,
мой мир вам должен не больше, чем мне – любовь и нерожденного ребенка.
Но я эту вселенную прощаю...
Государь молча встал и пошел к двери. Встреча с прошлым, как он
и был уверен заранее, ничего хорошего ему не принесла. Зря он на нее
согласился. Новые серии ночных кошмаров, очередная пытка одиночеством
и приступы тяжких сожалений об упущенных возможностях – вот то, что
ждет его в будущем, весь результат этой встречи. Полковник Лаллем ото
мстил сполна. Ведь о чем не знаешь – о том не плачешь.
Вместо государя в комнату Лаллема немедленно направились четверо
таю – конвой, который доставил полковника сюда. Именно так – вчет
вером, чтобы не бояться одного.
Фай с выражением крайней подозрительности на лице прятался за
кадкой с бутылочным деревом. Ждал, пока врага отдадут в его распоряже
ние. Государь остановился напротив. Фаю он предполагал показать Мед
ленный Свет, чтобы тот объяснил, наконец, что это такое. Своих способ
ностей, чтобы понять, не хватало. Теперь он знал без Фая. Следовало
идти мимо и не задерживаться. Но государь все же решил спросить, через
плечо кивнув на дверь:
– Что с ним станете делать?
Фай выступил на свет из своего убежища.
– Зависит от того, пообещали вы ему что–нибудь, или нет. Он про
сил вас о чем–то?
– Нет. Но я могу отправить его вслед за орбитальными базами.
– В таком случае – его почти наверняка казнят. Он провалил боль
шое дело.
– А если оставить его вам?
– У нас нет такого наказания, как смертная казнь. Но его будут
судить. Пред лицом Нижнего мира Тай он преступник. Даже у того, кто
исполняет приказы, должна быть совесть.
– Значит, ничего хорошего его не ждет.
– Нет, если он не решится сам изменить свое положение.
– Это тоже не выход.
– Вы зря печалитесь по поводу него. Он заслужил все, что имеет.
Манипуляции с людьми не должны оставаться безнаказанными.
– Я не вижу, чтобы он чем–то отличался от вас, господин Фай Ли, –
криво усмехнулся император. – Просто вам было негде развернуться.
Фая высказывание совершенно не смутило.
– Как говорит ваш Первый министр: бой должен быть не честным, а
выигранным, – сказал он. – Это понять жестокость можно. А оправдать
нельзя. Свои грехи я сам знаю. Мы за все ответим – и он, и я.
– А по–моему, вы хотите списать свои грехи на другого и отыграть
ся таким образом на чужой спине, – сказал государь, повернулся и быс
трым шагом направился назад, в гостевые аппартаменты.
Столовая пустовала. Нетронутый ужин стоял на столе. В ванную ком
нату дверь была открыта, там шумно текла вода. Под каблуком у государя
слабо хрустнуло – попалась половинка от разломленной записи. Наручни
ки, повешеные им на спинку кресла, отсутствовали. Примерно в это же
момент Александр Джел переступил через таргского государя и стал
действовать только за себя. Нехорошее предчувствие заставило его прой
ти дальше границы, отчеркнутой приличием. Государь Аджаннар в ванную к
гостю соваться не стал бы. А Александр Джел сунулся.
Он догадался, что происходит, еще не видя самого действия из–за
спин двух любопытных наблюдателей и двух засучивших рукава выше локтя
исполнителей приговора. Позже государю представили бы дело как сердеч
ный приступ, случайную потерю сознания, несчастный случай, самоубийст
во. Множество версий, кроме настоящей. Ведь смертной казни на Нижнем
Тай нет. А на далеком от Тай Та Билане мало ли что может случиться с
человеком. Тяжелая акклиматизация, непривычная обстановка, отсутствие
в жизни дальнейшего смысла. В ванных Ман Мирара камер для слежки за
гостями не установлено.
Наблюдатели просто попадали не пол, один из исполнителей ударился
затылком о стену, другой – челюстью о мраморный край ванны. Успел Джел
вовремя. Вынутый из–под воды утопленник сам дышал, хотя изо рта у него
вовсю текла вода, а из носа кровь. Он даже пытался вырываться. Джел
силой закрутил его в простыню, сорванную с массажной скамьи и унес в
спальню. Почти так же, как в прошлый раз.
– Зачем? – выговорил полковник Лаллем, едва лишь между приступами
кашля и рвоты можно стало что–то сказать. – Зачем вы вмешались? Это
наше дело. Я сам просил...
Государь и Александр Джел запутались, кто из них что должен го
ворить. Государь был рассудительнее и строже к самому себе, зато Джел
имел некоторый опыт общения с таю в спальне. И второй раз в своей жиз
ни он останавливаться на полпути не хотел.
– Я не успел закончить разговор, – произнес он. – Я не успел
тебя спросить: быть может, ты останешься со мной?
– А смысл?..
– Родить мне сына: ведь кто–то должен отдавать долги за Верхний
мир Тай. Или же начать жизнь с начала. Зависит от того, как ты на это
посмотришь.
Лал снова закашлялся.
– Вы сумасшедший, – прохрипел он. – Это какое–то извращение. Это
ненормально. Вы же... вот какой, а я – другой.
Государь взял легкую влажную ладонь и прикоснулся к ней губами.
– Так или иначе – все люди разные. И... Неужели жить действитель
но страшнее, чем умирать?
Зеленые глаза с золотыми искорками остановились на нем, не мигая.
– Ты меня не обманешь, – покачал головой государь. – Ты хочешь
жить. Ты хочешь быть счастливым. А наша жизнь – всегда впереди. Не
бойся. Ты сильный, у тебя получится.
Лал прикрыл глаза. Но ладонь не отнял.
– Такое решение нельзя принять вдруг, – сказал он. – На что я бу
ду надеяться? На что смогу опираться в новой жизни?
Император улыбнулся. И повторил за волчонком его глупые щенячьи
слова:
– Я никогда тебя не брошу. Я никому тебя не отдам.
