Последняя Гроза
Скоро понял Перун, что лишился не только жены, но и любимого брата.
Не появилось ясное Солнце ни на другой день, ни на третий. Стоял над
Землей мрак чернее и гуще, чем прежде бывало в самую непогожую ночь. В
обычной ночи отблески света все–таки долетают из Кромешного Мира,
отражаются от небесных высот. А теперь не было не то что отблесков – сам
светоч угас. Только звезды смотрели с осиротевших небес, да гремучие
молнии вспарывали темноту от небоската до небоската – и гасли, ибо у
молний жизнь коротка.
Как же пригодился тогда Перуну молодой Месяц, несчастливый жених
сестрицы–звезды! И то сказать, когда запрягал он белых быков и выплывал в
вышину – казалось, наступил день.
– Я видел! – крикнул Месяц Богу Грозы. – Я видел, как Солнце ушло за
Железные Горы и больше не восходило!
...Говорят, Перун тогда поднял свою золотую секиру и молвил ей так:
– Не для сражений ты была выкована... Думал я, будешь ты век
возжигать веселую жизнь. Не подведешь меня, коли придется сразиться?
И, говорят, секира тихо зазвенела в ответ.
– Я с тобой, – тотчас запросился Огонь, самый младший Сварожич. Но
старший брат воспретил:
– Останешься у Людей. Будешь греть и светить, пока не возвратится
Даждьбог. Ты же, Месяц, замкни свое небо... да не погубят ирия, если вдруг
что!
Нехотя послушался его Огонь, послушался Месяц. А Перун, разгоняя
коней, полетел к Железным Горам.
Вот первые молнии ударили в ржаво–серые скалы, и скалы начали
рушиться. Верно, совсем разметал бы их могучий Перун, добрался бы до
потаенной норы и вызволил упокоенных, вмурованных в лед – но из глубоких
расселин рванулся навстречу такой страшный ледяной вихрь, что грозовая
туча съежилась и рассыпалась белым снегом вместо дождя. Мелкой блестящей
пылью развеяло чудесную колесницу – не соберешь, не починишь... Это
Чернобог и Морана раскачали меха метели, оборонились морозом. А следом,
ощерив предательский клык, на битву вылетел Змей.
Первыми кинулись на него верные Перуновы кони, но Волос только дохнул
– и три скакуна превратились в крутящиеся стайки снежинок, а четвертый
закувыркался с перебитым крылом, пропал неведомо где. Хотел Бог Грозы
метнуть молнию в Змея, ан не сумел: омертвела от холода золотая секира,
остыли жаркие искры...
И вот грудь на грудь сошлись в поединке Змей и Перун. Впился Волос
кривыми когтями в соперника, начал язвить его ледяным зубом, думая вмиг
заморозить. Но не тут–то было. Тысячу ран принял славный Сварожич, а не
разомкнул стиснувших рук, не выронил топора. Совсем худо пришлось бы Змею,
если бы не новая чешуя, о которую смялось, иззубрилось золотое лезвие,
расшаталось на рукояти. Так вместе они и рухнули вниз, на острые камни.
Еще чуть–чуть, и победил бы Перун. Сломал бы Змею хребет. Но уже подоспели
Морана и Чернобог, ударили ледяными рогатинами, опутали сына Неба
семьюдесятью семью цепями, выломали из руки золотую секиру... Только она
не далась: собрала последние крохи огня, вспыхнула, улетела.
– И змеиный зуб его едва берет, – наклонилась над непокоренным Богом
Грозы проклятая ведьма. – Как же поступить с ним, чтобы не вырвался?
– Отнимем у него глаза и сердце, – посоветовал Чернобог. – Уж
тогда–то он ничего не сможет поделать. А скорее всего что и не захочет.
– И огненный палец, чтобы не оправился, – простонал Змей, едва живой
после битвы.
– И палец, – согласилась Морана. – Бока твои залечить.
Так они и сделали. Положили в ларец зоркие, синие глаза сына Земли,
его бесстрашное сердце. Забрали огненный палец, подаренный кузнецом. А
самого отвели в глубокие пропасти, приковали в темной пещере и все выходы
намертво завалили. Хорошо хоть, было это за Железными Горами, не видела
Мать Земля, как мучили сына. Не то бы, наверное, тут же от горя и умерла.
