Люди
Молодечество кипело в крови у юных Богов, искало дела по силе.
Затевали, случалось, Даждьбог и Перун скачкузабаву на весь день от
утреннего Океана до самых закатных пределов. Мчался высоко в небе
СолнцеДаждьбог, золотым огнем сиял его щит, вились гривы коней, мелькали
спицы колес. Летел в тучах Перун, когда верхом, когда в колеснице
задорно гремел катящийся гром, звенели на ветру хвосты скакунов: где
пометут ими тотчас луг расцветет, где скоком скакнут озеро, либо
колодезь, либо гремячий родник. Когда один, когда другой успевал первым к
закату. То величественнопрекрасный Даждьбог в золотом плаще и расшитых
одеждах, то Перун с его рыжей вздыбленной бородой, босоногий, с
продранными локтями. И не сказано, чтобы хоть раз братья поссорились. А
следом прибегал запыхавшийся Огонь.
И вот както Даждьбог и Перун уселись на ласковые колени Земли и
придумали мериться: кто скорее докинет рыжего братца до того трухлявого
влажного пня, Солнце своим палящим лучом или Гроза рдеющей молнией.
Позвали Огонь, а он и не откликается. Наконец сыскали мальца. Взял он,
оказывается, звонкую радугу тугой лук брата Перуна, обвил льняной
тетивой деревяшку, вложил острым концом в пустой сучок на другой и знай
себе крутит. И уже кудрявый дымок завивается там, где дерево касается
дерева.
Горячо, потрогал и удивился Даждьбог.
Дайка мне, сказал Перун.
В его сильных руках дело быстро пошло. И вот уж Огонь глянул на
братьев из щели между поленцами, едва не сжег тетиву. И тут капля пота
упала со лба Перуна прямо на деревяшки, и показалось, будто они сонно
шевельнулись в руках...
Самое первое пламя, сказал задумчиво Даждьбог, возгорелось
между нашими Матерью и Отцом, когда они полюбили друг друга. Из того
пламени мы все родились, оно сияет и в Солнце.
Из него же все мои молнии, недаром в них жизнь, ответил Перун.
И тут уж они не стали тягаться, кому первая честь: разом вскинули
ясный щит и золотую секиру, в два голоса вымолвили заклятие, и двойное
сияние на миг ослепило даже их, Богов. А потом увидели братья, как
разогнулись два корявых сучка, становясь двумя стройными нагими телами,
зашевелились, раскинули руки, впервые вздохнули, потягиваясь и просыпаясь,
медленно раскрыли глаза...
Мужчина и Женщина, сказал тихо Огонь. Какие красивые!
И как похожи на нас, добавил Даждьбог. Это не звери, не птицы,
не рыбы... назовем их Людьми.
А Перун притянул к себе меньшого братца, широкой ладонью пригладил
огненные вихры:
Пора и тебе приниматься за дело. Даждьбог всему миру светлое око.
Я лью дожди и затепливаю жизни. А ты стань самым главным для этих двоих.
Будь им Огнем Любви, Святым Огнем Очага. Гори между ними, пока стоит этот
мир.
На том порешили, и рыжекудрый остался с Мужчиной и Женщиной,
изумленно глядевшими друг на друга... А Перун и Даждьбог снова поспешили
на Небо, к своим застоявшимся скакунам: не дело замирать Солнцу, негоже
клокотать на одном месте могучей грозе. Но говорят, Перун потом пробовал,
не получится ли с чемнибудь еще, как с деревяшками. И один раз повезло:
попался в руки кусочек кости Земли, желвак бурого кремня. Мигом треснул
крепкий камень в пальцах Бога Грозы, вылетела искра, явился быстрый Огонь.
От тех половинок кремневого желвака тоже повелся род Людей, и они даже
числят себя старше древесных, ведь камни старше деревьев. Два племени
частью смешались, слились, как дерево и валун, прижавшиеся друг к другу.
Но в иных слишком прочно засело родство с камнями и скалами, и так
появились первые Великаны. Вот почему иногда бают, будто в прежние времена
Люди были куда больше и сильнее теперешних, а о рослом да крепком поныне
скажут: ишь вымахал великан!
А те, чье племя пошло от дерева, до сих пор возводят себя кто к
сосне, кто к дубу, кто к белой березе. Бывает, слабых детей несут в лес,
расщепляют крепкий ствол и трижды проносят ребенка в рану насквозь:
Забери, деревце, немочь, поделись статью и силой!
Потом стягивают расщеп, и выздоровевший всю жизнь заботится об
избавителе, советуется с ним, ухаживает, поливает. А старцы на склоне
дней, случается, просят светлых Богов превратить их в деревья, и те не
отказывают, коль заслужил человек. Оттого слывут иные деревья праведными:
подле них оставляют людей недуги, возвращается душевный покой.