Денница и Месяц
Была у троих Сварожичей возлюбленная сестра – Денница, Утренняя
Звезда. На исходе ночи, когда кони Солнца брали разбег и взвивались с
восточного берега Океана, она всегда горела дольше других звезд,
приветствуя славного брата. Она первая проглядывала меж туч, когда стихала
ночная гроза. А пришло время, сыскался деве–звезде справный жених –
молодой Месяц.
Стал он гулять об руку с Денницей в утреннем небе, стал поезживать
вместе с Даждьбогом на солнечной колеснице, а потом начал один смотреть
вниз по ночам, покуда Даждьбог светил Исподней Стране.
– Только к Железным Горам близко не подъезжай, – строго наказал ему
брат девы–звезды. – Странные Боги там поселились: со мной ласковы, с тобою
– как еще знать!
Ибо сыновья Неба не раз уже крепко задумывались, не те ли два
скрюченные существа, поселившие в Нижнем Мире снег и мороз, оказались
причиной злочестия в Людях. А Чернобог и Морана словно учуяли: радушнее
некуда принимали троих могучих Сварожичей, когда те их навещали...
Молодой Месяц дал слово Даждьбогу и долго держал его, но один раз
все–таки не совладал с любопытством. Направил белых быков, возивших его
колесницу, к Железным Горам. Мог ли он знать, что оттуда за ним давно уже
зорко следили жадные очи!
Медленно проплывали внизу отточенные вершины, облитые молочным светом
Месяца, языки снежников, бездонные пропасти и ущелья, окутанные
непроглядной тьмой. Спустился Месяц пониже, еще и нагнулся, высматривая:
где–то здесь, сказывали ему, был тот знаменитый лаз в Нижний Мир, которым
прошли некогда Даждьбог и Перун...
И внезапно из глубочайшей расщелины взвилось какое–то грязное
покрывало, опутало склонившийся Месяц, помрачило его серебряную красоту!
Забился он в испуге, но не стали слушаться ни руки, ни ноги, хотел звать
на выручку – ан и голоса нет. Не простой – колдовской была та грязная
пелена, а метнула ее злая Морана, давно заприметившая красивого молодца,
чужого любимого жениха...
Не дождалась милого Утренняя Звезда, кинулась за помощью к братьям.
Переглянулись Сварожичи... и во весь скок пустили коней к Железным Горам.
Сразу догадались, что виною всему было запретное любопытство.
Знакомым путем устремились Даждьбог и Перун в бездонную пропасть... а
Люди, сидевшие по лесам, только видели, как гневно–алое Солнце садилось в
черную, трепещущую молниями тучу, окутавшую ледяные вершины.
Глубоко под землей нашли братья пещеру, всю выложенную сверкающей
медью. Прошли, не оглядываясь. Вступили в другую, серебряную, усеянную
дорогими камнями. И здесь никого. А третья пещера горела жарким золотом, и
тут остановились Сварожичи. Увидели стол, весь залитый красным медом из
опрокинутых кубков, заваленный поломанными, надкусанными пирогами,
обглоданными косточками. Только–только отбушевал за тем столом разгульный,
хмельной пир, разошлись гости, кого и под руки увели. Один Чернобог
смотрел на братьев пустыми глазами, утопив в луже браги усы.
– Где Месяц? – грозно спросил хозяин огненного щита.
– Вот... свадебку справили, – икнул темный Бог да и повалился под
стол. Стали братья оглядываться и приметили низенькую дверь в уголке.
Потянули – но дверь, знать, была заложена изнутри засовом. В четыре
могучих руки выломали ее Боги... и увидели Месяц, бесстыдно храпящий на
ложе, а рядом – нисколько не испуганную Морану.
Умела коварная ведьма прикинуться ненаглядной красою: личико белей
молока, губы что маки, волосы – небо ночное, только звезд не видать. И
лишь глаза, как две дыры. Глаза не обманывают, в них смотрит душа.
– Так–то ты любишь невесту, верный жених! – полыхнул Даждьбог
небывалым огнем, схватив Месяц за плечи и встряхивая, чтобы проснулся. –
Вставай, ответ будешь держать! Как Деннице в очи посмотришь?
– А ну ее, гордую, – неверным языком пробормотал Месяц и потянулся
обнять снова Морану. – Подумаешь, невеста. Как любил, так и разлюблю, а
вас обоих знать вовсе не знаю!
...Вот когда в самый первый раз страшно прозвучал раскат Перунова
грома! Взвилась золотая секира – да и рассекла надвое изменника–жениха...
Злая Морана схватилась было за левую половину, где сердце, поволокла,
– братья–Боги не дали, отняли. Не сладко пришлось бы и ей, но успели они с
Чернобогом обернуться двумя змеями и юркнуть в трещину железного камня –
ни солнечному лучу, ни молнии не достать. Положили Сварожичи тело ясного
Месяца в колесницу, увезли домой.
Денница едва не упала с неба от горя, увидев, что с ним приключилось.
А когда опамятовалась, стала просить у отца живой и мертвой воды. Все
знают: мертвая вода сращивает разъятые члены, изгоняет порчу и сглаз,
убивает злой яд, впитавшийся в плоть. И только потом живой воде достоит
смыть мертвую, вернуть жизнь, приманить душу назад. Вот и Месяц скоро
начал потягиваться и тереть глаза, оживая:
– Как же крепко спал я, Денница! Ой, а что мне приснилось – будто я
не в небе, будто бреду в снегу по колено, среди каких–то острых камней...
Да куда ты?
Утренняя Звезда вдруг горько заплакала и кинулась из дому. Хотел
Месяц вслед за невестой, но Сварог, Отец Бог, его удержал:
– Еще бы долго ты спал, молодец, если бы не ее любовь к тебе,
недостойному. Припомни–ка, что было с тобою, с кем веселые пиры пировал!
Ты умер, а не заснул, потому что мои сыновья тебя наказали. И умер во зле,
и твоя душа отправилась уже зимовать в Исподней Стране, не умея взлететь.
Так и с другими будет отныне, кто платит злом за добро!
...Одни говорят, Денница и Месяц до сих пор все в ссоре, но другим
кажется, что они помирились – и то, бывают же они вместе на небосклоне.
Правда, Месяц так и не смог отмыть с лица пятен, причиненных грязным
покрывалом Мораны и ее поцелуями. Он теперь далеко не столь яркий и ясный,
как прежде, и вид у него, если хорошо приглядеться, испуганный и
печальный. Но главное – с тех самых пор начал он, раскроенный секирой
Перуна, уменьшаться на небосводе и совсем пропадать, потом снова расти.
Так отозвалась ему давняя измена, давний сором. Люди верят, что
истончившийся, старый Месяц надеется умереть и снова родиться – чистым,
как прежде, обрести полноту лика и не терять ее больше. Но не может. Вот
почему про начавший убывать Месяц так и говорят – перекрой. Вот почему
новорожденное дитя непременно показывают растущему Месяцу, чтобы справно
росло, и новый дом начинают строить при молодом Месяце, а не при ветхом,
когда видно, что его надежда опять не сбылась. А вот лес для постройки
рубить лучше всего в новолуние, чтобы не велась гниль, чтобы не ел его
червь.
...Злая Морана и беззаконный Чернобог еще немало времени хоронились
во мраке сырых пещер, не смея высунуться на свет, сбросить змеиные чешуи.
Поняли, что светлые Боги умеют быть грозными, умеют наказывать.
А Перуну, уже созывавшему гостей на желанный свадебный пир с молодой
Богиней Весны, пришлось надолго все отложить. Ведь он залил кровью
священную золотую секиру, осквернил, оскорбил ее видом Землю и Небо.
Оставил Перун замаранную колесницу, выпряг крылатых коней, пешком пришел в
кузницу Кия, давнего друга. И целый год махал молотом, не разговаривая
почти ни с кем, не вкушая общей еды. Вот так пришлось ему очищать себя от
скверны убийства, хоть Месяц и возвратился к живым. Смерть получает власть
над пролившими кровь, хотя бы даже свою. Подле них истончается грань между
мирами умерших и живых, клубится невидимый водоворот – затянет, если не
оберечься! Вот почему боязливые дети со всех ног разбегаются от
поранившегося в игре, и только твердят – мы не видели, не знаем, мы тут ни
при чем. И воины, вернувшиеся из похода, подолгу не смеют сесть в доме за
стол, обнять жен, пойти в святилище молиться Богам. Убивший – нечист. Он
висит между мирами, и нужно много омовений в бане и долгий пост, прежде
чем живые возмогут опять считать его своим.
