Глава 62
Прием гостей был поистине великолепен. Его величество закатил светский
раут на природе с выпивкой и обильной закуской шотландской кухни. Богато
заставленные столы стояли на зеленой лужайке на фоне великолепного замка с
аркой, висячими садами и укромными колоннадами, где по приказу короля были
установлены бюсты богов, героев и великих людей античного мира.
«Одних фонтанов вокруг с добрый десяток» – с восхищением подумал Вольф,
подставив ладонь под тугую струю воды, падающей из огнедышащих ноздрей
дракона. «У нас бы такая домина стоила миллионов эдак в сто» – соображал
предприимчивый комиссар, прицениваясь к дворцу и, с сожалением вспоминая
руины своего, сгоревшего особняка.
Пока король важно беседовал с Василием, а Цион размышлял, почему это все
вокруг представляется ему в таком искаженном и фальшивом свете, Иуда ловко
опрокинул в себя внушительный рог с вином и с кислой миной стал
принюхиваться к вялой редиске, завезенной сюда из далекой Италии. Он
давно уже присматривался к гостям на лужайке, в надежде обнаружить свою
ветреную супругу; по временной связи она сказала ему, что придет на бал
ровно в два по местному времени. Часы показывали уже половину третьего, а
ее все нет.
Тяжело было у комиссара на душе. Он скучал по Тель–Авиву, по своей работе
и сибирским пельменям, которые обожал есть по субботам. Но еще больше он
скучал по жене, которую ненавидел и любил больше всего на свете. В
сущности, ради нее он и предпринял эту авантюрную поездку в незнакомую
далекую страну, кишащую криминальным сбродом. Он был профессионал и ему не
надо было особо напрягаться, чтобы распознать в придворных вереницу воров,
проституток и дегенератов, еще похлеще тех, что водились в его родной
стране. Если бы не Ривка с ее идиотскими причудами, он ни за что не
поменял бы даже трущобы южного Тель–Авива на эту волшебную, но нежеланную
его сердцу лужайку с ее дворцовыми колоннадами и расфранченными пугалами,
корчащими из себя важных аристократов.
Комиссару не нравилось в Прошлом. Он предпочел бы пить кока–колу в
Настоящем в постели с отзывчивой секретаршей, нежели дегустировать тонкие
вина в обществе короля Англии и его сомнительного окружения.
Печаль комиссара Вольфа была чем–то сродни затосковавшему вдруг Циону;
так же как и оруженосцу, все вокруг казалось ему напыщенным и неискренним.
Но Заярконский тосковал от боли в коленке, и недоверия к подобревшему ни с
того ни с сего лорду–распорядителю, а Вольфа продолжала мучить ревность,
доводившая его до безумия; он понимал, что люди поделом смеются над его
горем, но ничего не мог поделать с собой и думал о Ривке почти все время.
Кавалеры и дамы с удивлением оглядывали нескладную фигуру полицейского и с
опаской обходили его, чтобы невзначай не напороться на это безродное
чучело, не имевшее никакого понятия о придворном этикете; в потертом
кашемировом камзоле, сидевшем на нем мешковато, Иуда и впрямь выглядел
чужаком, случайно прибившимся к высшей знати.
В одной из придворных дам, он узнал вдруг свою легкомысленную супругу:
– Ривка ты здесь, – дрогнувшим голосом сказал он, – отыскивая глазами
герцога, – а где этот урод?
– У меня уже другой урод, – гордо отвечала супруга, – я оставила Балкруа
и теперь хожу в фаворитках у самого лорда–распорядителя.
Она игриво прижалась к сопровождавшему ее, разодетому в пух и прах лорду,
который глупо засиял от удовольствия, услышав свое имя.
– Как? – потрясено, воскликнул комиссар, – вчера еще ты была с этим...
– Сударь, – прервала она, – это по вашим меркам вчера, а у нас уже целая
вечность прошла. – Слово «У нас» больно резануло слух несчастного
рогоносца.
– Стерва! – глухо зарычал он и презрительно оглядел невзрачную фигуру де
Брука, – неужели этот пупс в шлеме чем–то лучше меня?
– Разумеется, – игриво помахивая веером, сказала Ривка, – он, по крайней
мере, знаком с природой клитора и не превращает секс в вольную борьбу.
Это был намек на то, что доминирующую роль в любви Иуда всегда отводил
своей особе. С секретаршей, правда, он был демократичнее, позволяя ей
раскрепощаться в интимные мгновения, но жене такой способ сексуального
самовыражения был заказан. В этом был весь комиссар – грубый мужчина,
самец и поклонник Макиавелли. Он считал нормальным, что каждая пятая
женщина в стране подвергается насилию со стороны мужа, но помалкивает об
этом, боясь огласки. Он никогда не высказывал эти мысли вслух (это было
несовместимо с его общественным положением), но думал и поступал
соответственно своим понятиям, приструнивая при случае любовниц, если они
лезли ему в душу. Исключение делалось одной лишь Ривке, которая сумела
отстоять свою независимость, если не в постели, то, по крайней мере, в
вопросах семейного бюджета.
– Милорд, – улыбнулся Вольфу смутившийся де Брук, – рад познакомится с
Вашей честью.
Обмениваясь любезностями, участники этого забавного треугольника не
обратили внимания на близкое присутствие взгрустнувшего короля; на
мгновение он потерял из виду свою божественную королеву и, желая поручить
ее поиски Лорду–распорядителю, невольно стал свидетелем супружеской
перебранки Вольфов. – «Почему мои придворные знают то, о чем неведомо
мне?" – с досадой спросил он Васю, слегка озадаченный словами жены
комиссара, высоко оценившей познания де Брука в области женской анатомии.
Размолвка между супругами кончилась тем, что несчастный Вольф напился
вдрызг шотландской браги и мирно заснул под ближайшим столом, заставленным
тонкими яствами, приготовленными искусными поварами из Антиохии.
«Назюзюкался регулировщик, – мстительно фыркнула Ривка, увидев комиссара
спящим в обнимку с бычьим рогом, – будет знать, непутевый, как со
студентками шашни крутить»
