Экстренное заседание Комитета по национальной безопасности длилось более шести часов. Все уже порядком подустали, но никто не думал расходиться. Члены комиссии не были едины в главном вопросе – не является ли все то, что происходит сегодня в Тель–Авиве результатом диверсии со стороны иракских соседей?

Более всех упорствовал в своих, надоевших почти всем сомнениях, министр обороны Ицхак Мордехай.

– Я могу показаться коллегам навязчивым, – уже в который раз подступал он к профессору, – но готовы ли вы с абсолютной уверенностью исключить на сегодня применение вышеназванного газа Изатрон?

Профессор Хульдаи недовольно поморщился, но попытался обратить все в шутку:

– Мой коллега Сидор Ашкенази, – сказал он, – любил говорить в таких случаях – «Господа, сколько можно крутить муму " – мы, кажется, уже обсудили данный вопрос со всех сторон.

– Я, конечно, дико извиняюсь, – смутился министр обороны, – но тот же доктор Ашкенази сказал...

– Господин Мордехай, – внезапно вскипел Хульдаи, – доктор Ашкенази в данном случае частное лицо, тогда как я возглавляю Государственную комиссию по...

– Это всем известно, профессор, – с тупым озлоблением прервал ученого министр обороны.

– Что ж вам еще надо, недоверчивый вы мой...

– Я просто хотел сказать, что никто не имеет право сбрасывать со счетов мнение столь авторитетного специалиста, как доктор Ашкенази...

– В любом случае мнение это остается суждением частного лица, пусть и блестящего специалиста, а доводы, представленные мною есть результат исследований целого коллектива, не менее авторитетных специалистов...

– Да, конечно, нехотя соглашался министр обороны, и, тем не менее, доктор Ашкенази в своем выступлении сегодня по радио заявил, что выдвинутая им гипотеза о возможности посмертного сохранения психической и интеллектуальной сущности человека никакой связи с происходящими событиями не имеет, тогда как вы...

– Послушайте, господин Мордехай! – профессор Хульдаи не на шутку разозлился, – у доктора Ашкенази семь пятниц на неделе, то он носится со своей сомнительной идеей о посмертном сохранении духовной сущности человека, теперь, видите ли, он ее всенародно отрицает...

– Да, но и вы, кажется, прежде отрицали...

– Неправда! – вскипел Хульдаи, – при переселении душ, согласно моей теории, память человека уничтожается, а это автоматически исключает сохранение психической сущности человека после его смерти. Теория профессора Ашкенази ошибочна и порочна. Я утверждаю, что о посмертном сохранении не может быть и речи, сохраняется лишь нематериальная субстанция, именуемая душой, все прочее меняется и психика, кстати, тоже.

– Да, но доктор Ашкенази...

– Вам, господин министр, кажется, доставляет огромное удовольствие стравливать меня с доктором Ашкенази?

– Отнюдь, господин профессор, – совсем уж спасовал Ицхак Мордехай, – моя задача, как профессионала, состоит лишь в предотвращении вполне реальной военной угрозы, нависшей над нашим славным отечеством.

– Подите вы все к черту! – вдруг взорвался профессор Хульдаи, – если аудитория не созрела еще для восприятия объективных фактов, мне, господа, ничего не остается, как откланяться.

– Профессор, в этом нет особой необходимости, – сделал кислую гримасу Когаркин, – господин Мордехай просто перестраховывается.

– Выбирайте выражения, Когаркин, – возмутился Мордехай, – это вы у нас великий перестраховщик и любитель перекладывать с больной головы на здоровую.

От затевающейся очередной перебранки давних соперников, аудиторию избавил помощник министра по внутренней безопасности. Это был низкорослый, плюгавый человечек с крупной головой и треугольными ушами. Стремительно войдя в дверь конференц–зала, он бочком, между креслами, протиснулся к захваченному перепалкой шефу и горячо зашептал ему что–то на ухо. Всем в зале стало ясно, что ушастый пришел с важным делом. Выслушав озабоченного помощника, министр стремительно вскочил с места и почти побежал за своим подчиненным. Лишь только он вышел из кабинета, ему тут же подали в руки мобильный телефон:

– Алло, – сказал Когаркин в трубку и услышал ликующий голос комиссара полиции.

– Говорит Иуда Вольф, шеф, мне удалось взять Ахмада в дискотеке.

Новость показалась министру незначительной и неуместной на фоне тех серьезных вопросов, которые обсуждались в его кабинете. Не выбирая выражений, он стал упрекать комиссара в отсутствии умения принимать самостоятельные решения:

– Комиссар, – язвительно сказал он, намереваясь как можно больнее поддеть этого совершенно завравшегося кобеля, – я же не лезу в вашу машину, когда вы трахаете там баб?

О том, чем занимается Вольф в своем служебном «Форде», министру настучал, естественно, майор Петербургский.

– Но, господин, министр, я взял горяченьким самого Ахмада.

Это было не совсем так – «горячим» араба «слепил» лейтенант Кадишман, которому также как и Вольфу, понадобилось немало времени, чтобы втолковать своему шефу – кто такой Ахмад.

– Какого еще Ахмада?– сказал министр, вспоминая строчки из донесения Петербургского, подробно описавшего интимную позу, в которой он застал начальника полиции с очередной б...

– Покойник, сбежавший с лодского кладбища, – живо отозвался комиссар и в душе порадовался, что Петербургский, слава Богу, сдох, и закладывать его уже больше некому.

У министра перекосилось лицо, наконец–то он понял о ком идет речь.

– Гм, – сказал он, – вы уверены, что это действительно тот самый араб?

– Сомнений быть не может, господин Когаркин, во–первых, он воняет, как тысяча помоек вместе, во–вторых, у него бессмысленные глаза и совершенно бессвязная речь.

– Он сопротивлялся?

– Как раз наоборот, шеф, вошел в «Воронок» с большим удовольствием...

– Но что он делал в дискотеке в столь поздний час?

– Забрел туда пощупать еврейских баб, очевидно, наделал там переполоху...

– Вы установили с ним контакт?

– Пока не удалось, к сожалению, но он способный, гад, увидел танцующих краль, и сам стал плясать. Там такое поднялось – кое–кто из юнцов наложил в штаны.

– Есть пострадавшие?

– Никак нет! Только Альтерман надел на него наручники и получил ожоги третьей степени.

– Он агрессивен?

– Вовсе нет, шеф, он все больше молчит или воет себе что–то под нос...

– Ну что, ж, – сказал министр, задумавшись на мгновение, – по крайней мере, это единственный из этих „... трупов не замаравший себе руки кровью.

Настроившись на возвышенный лад, Эммануил Когаркин вернулся в кабинет с видом человека, которому удалось решить проблему государственной важности.

«Пока вы тут, сударики, чешете языками, гордо думал он, мои ребята взяли одного из этих гнилушек» Присутствующие вопросительно смотрели на него и министр, не удержавшись от соблазна, театрально продекламировал:

– Господа, хорошие вести! – Он выдержал внушительную паузу и, дождавшись пока аудитория окончательно созреет для восприятия сенсации, бросил в публику, словно кость изголодавшейся собаке, – рад сообщить вам, коллеги, об очередном успехе тель–авивской полиции.