Глава 19
Трагедия на улице Членов, занимала все средства массовой информации
страны. Многочисленные религиозные издания, каждый на свой лад, толковали
таинственную историю, предсказывая конец света или серьезные катаклизмы в
ближайшем будущем. Зловещие темные слухи расползались по Тель–Авиву.
Говорили, что в городе появились свирепые каннибалы, похищающие детей и
поедающие взрослых. Говорили также, что зарезанная мертвецом няня по ночам
плачет под дверью Шварцев и, наконец, утверждали, что генерал Хильман,
будучи военным человеком, в первую очередь уничтожит Армию и уж, затем
примется за инфраструктуру в центральных регионах страны.
А пока Хильман бездействовал, полиция изолировала от представителей
прессы супругов Шварц и наложила вето на информацию, касающуюся этого
загадочного дела. Журналисты, снующие по бурлящему городу в поисках
сенсаций, повсюду натыкались на вежливый отказ и нежелание высших
чиновников, включая пресс–секретаря министерства по внутренней
безопасности, вдаваться в подробности засекреченного дела «Во всяком
случае, до поступления специальных распоряжений от самого министра " –
такова была официальная версия отказа каких–либо контактов с
представителями местной и центральной прессы.
Министр гордо хранил молчание (как язвительно выразился о нем знаменитый
журналист Факельман), дожидаясь, вероятно, новостей от всезнающего
комиссара тель–авивской полиции, но и увертливому комиссару нечего было
сказать о таинственных мертвецах; вторую неделю он беспомощно топтался на
месте, не имея никакой возможности распутать эту дикую историю. Появлению
нелепых толков и пересудов способствовало также негласное захоронение
телохранителей погибших в неравной схватке с чудовищем. Обычно о
трагической гибели полицейских, павших при исполнении служебных
обязанностей, в стране говорили напыщенно и много. На сей раз, однако,
истерзанные трупы полицейских были захоронены скромно едва ли не тайком.
Подобная неоправданная непонятная конспирация не укрылась от пронырливых
журналистов, некоторые из них стали писать недвусмысленные заметки о дурно
пахнущем «Деле о призраках», которое столь бездарно ведет тель–авивская
полиция. Отыскать пропавших детей, не удавалось, правдивая информация о
покойниках активно замалчивалась. Дело начало принимать скандальный
характер, и молчать далее, становилось небезопасно: народ, встревоженный
смутными слухами и догадками, заволновался, ропща и упрекая власти в
неумении оградить население от нашествия мертвецов. Город стал походить на
кипящий котел. Радио и телевидение подогревало без того накаленные
страсти, и свою лепту в общую суматоху внесли «озабоченные ситуацией»
народные избранники. Эти и шагу не ступали без того, чтобы не
покрасоваться перед публикой своим жертвенным служением на благо
отечества. Почти все сто двадцать депутатов кнесета с утра и до вечера
делали срочные запросы министру по внутренней безопасности с требованием
представить широкой общественности сведения – «О беспорядках, имеющих
место в Тель–Авиве – с тридцатого марта сего года и по сей день
включительно»
* * *
Нестабильная обстановка во втором по значению культурном центре Израиля
вынудила министра безопасности в спешном порядке пригласить на экстренное
совещание представителей высшей духовной власти, озабоченных массовыми
волнениями в ортодоксальных кругах. На заседание собрались комиссар
тель–авивской полиции, члены парламентского Комитета по национальной
безопасности, а также главные ашкеназийский и сефардский раввины страны,
больше всех, проявляющие нервозность.
После сжатого экспрессивного вступления о возникшем в городе непростом
политическом моменте, Эммануил Когаркин, – министр по внутренней
безопасности, славившийся умением произносить пространные речи, приступил
к изложению сути дела:
– Господа, – сказал он и выдержал внушительную паузу, долженствующую, как
он полагал, придать его экстренному сообщению соответствующий вес и
значение, – к сожалению, нежелательная и в корне искаженная информация о
происшествиях на кладбищах Гуш–Дан просочилась за пределы Главного
полицейского управления.
Тут он сделал вторую паузу, чтобы как можно мягче сформировать то, что, в
сущности, все уже давно знали. Затянувшиеся паузы министра вызвали
недовольство ашкеназийского рава:
– Что вы тут нам заливаете, милостивый государь, – сердито вставил он, –
в народе ходят слухи, будто мертвые, восстали из могил, правда, это или
нет?
– Именно, – уважаемый рав Гросс, – со скорбной физиономией отвечал
министр, – именно слухи, распространение которых создает немалые трудности
в нашей повседневной и, я бы сказал, самоотверженной работе
– Господин министр, не бывает дыма без огня. – Вмешался главный
сефардский священнослужитель рав Ильяу А–коэн, – вы патрулируете кладбища,
оскверняете могилы, безнаказанно вскрывая их, хотя знаете, что подобные
действия противоречат Галахе и могут служить причиной нездорового брожения
в народе.
– Успокойтесь, уважаемый, ничего такого мы не оскверняем и менее всего
заинтересованы в брожении народных масс, – вежливо возразил министр.
– Да, но вы засекретили всю информацию, – сурово тряс бородой духовный
лидер, – я главный раввин страны и до сих пор не знаю, что происходит на
еврейских кладбищах, хотя об этом говорит весь город.
– Мы ничего не скрываем от общественности, глубокоуважаемый рав Ильяу, –
министр по привычке сделал очередную паузу, – дело это несколько странное
и, я бы сказал, непонятное с точки зрения современной науки.
Он знал, что его следующая пауза будет эффектнее предыдущей, но под
недовольным взглядом рава не решился делать ее, и сказал неожиданно просто
и без обычных риторических поз, – мы не станем распространяться о нем,
пока сами во всем не разберемся.
– Какими фактами вы располагаете? – нетерпеливо вклинился в разговор рав
Гросс. В отличие от своего сефардского коллеги он был настроен более
воинственно. Уже неделю по городу носились слухи о надвигающейся каре
божьей и очередной танахической катастрофе. Вопросы к нему сыпались со
всех сторон, но главный раввин не мог ничего сказать своей пастве, и это
ужасно тяготило его.
– Весьма немногими, – печально отвечал Когаркин, – но их достаточно,
чтобы поднять панику в стране и даже в мире. – Он не удержался и,
несмотря на уничтожающий взгляд Гросса, сделал эффектную паузу, чтобы
подготовить аудиторию к резюме, которое должно было положить конец всем
недомолвкам и недоверию, возникшими между различными государственными
ведомствами.
– Именно этим, господа, объясняется наша излишняя, на ваш взгляд,
осторожность.
– Это, правда, что покойники вышли из могил? – напрямую спросил Рав
Ильяу. Драматические паузы этого мелкого позера, привыкшего к поклонению
публики, выводили его из себя. Комиссару полиции, наблюдающему со стороны
как «любимый» шеф отчаянно отбивается от духовенства, вопрос
распетушившегося раввина напомнил слова из знаменитого революционного
гимна – «Вышли мы все из народа» Будучи школьником, Иуда Вольф разучивал
его в далекой российской глубинке и изредка напевал в одиночестве, в
своем рабочем кабинете, гордясь тем положением, которого он, жалкий
эмигрант, добился в этой маленькой гордой стране.
– Единственное, что я могу сказать по данному вопросу – печально отвечал
министр, – это то, что за последние две недели сотрудниками тель–авивской
полиции зарегистрировано два случая оставления мертвыми могил. До сих пор
мы полагали, что неизвестные лица вскрывают захоронения с целью посеять
панику среди гражданского населения и возложить вину за свои преступления
на покойников, но с недавнего времени у нас появились серьезные основания
считать замешанными в беспорядках самих покойников.
– Значит, восстали таки мертвые из могил! – впал вдруг в необъяснимую
экзальтацию рав Гросс и возвел скорбные очи к потолку, обращаясь к Богу.
– Восстали, почтенный рав, восстали, – нехотя подтвердил Когаркин.
Главный ашкеназийский раввин побледнел и еще более разволновался.
– Но это может быть только в случае прихода Мессии. Неужто свершилось
чудо, Господи?!
– Верно уважаемый, – возвратил его на землю сефардский коллега, – но в
случае прихода Мессии, мертвые, как вам известно, восстанут для
наступления царствия небесного.
– Эдакого коммунизма на местах, – с усмешкой сказал комиссар, и
вспомнил следующую фразу из своего унылого советское прошлого – «Никто не
даст нам избавления ни Бог, ни царь и ни герой». Это была строка из
другого революционного гимна, особенно ценимая им в его светлом
капиталистическом настоящем.
– А эти мертвецы, согласно полученным нами сведениям, поедают живых
людей, – подхватил министр, – и похищают несовершеннолетних детей.
Слова озабоченного министра окончательно спустили раввина с небес:
– Вы уверены, что именно мертвые поедают людей? – гневно спросил он
собеседника.
– В этом нет никакого сомнения, уважаемый рав, – сказал министр и кивнул
комиссару, который, поспешно поднявшись с места, стал громко и четко
докладывать уважаемому собранию:
– На прошлой неделе, господа, один из так называемых мертвецов загрыз
пожилую женщину, убил двух полицейских и похитил малолетних детей, о
судьбе которых нам пока ничего не известно.
– Я вам не верю! – запальчиво сказал Гросс, – его красивая мечта о Мессии
рассыпалась у всех на глазах.
Комиссар, привыкший ежедневно отдавать приказы своим бестолковым
подчиненным, не любил когда гражданские рыла противоречили ему;
автоматически он едва не сказал раву, нечто вроде «Сам дурак», но не
каждый день ему приходилось беседовать с такими важными птицами, и он
взял себя в руки:
– Ваша честь, – нагло усмехнулся он, – столь звериную и бессмысленную
жестокость, проявляемую мертвецами, я не припомню за всю свою долгую
нелегкую службу в органах.
– Это еще не доказательство того, что кто–то кого–то поедает! – взвизгнул
рав Ильяу, стукнув в бешенстве кулаком по столу.
– Не надо волноваться, господа, – встревожился министр, менее всего он
хотел ссориться с духовенством, – вам будут представлены неопровержимые
факты в самое ближайшее время...
– Что вы намерены делать с мертвецами? – спросил рав Гросс поникшим
голосом.
– Мы будем, искать их! – с апломбом заверил его комиссар.
– Ищите, – желчно проскрипел рав, – но оставьте в покое упокоенных. Не
испытывайте терпение страждущих и верующих своими посягательствами на
святые могилы предков.
– Этого я вам обещать не могу! – решительно заявил министр, – ожившие
мертвецы, похищающие детей, требуют нашего непосредственного
вмешательства, Ваша честь.
– Дайте, по крайней мере, нам перезахоронить их, – неохотно уступил рав
Ильяу, – иначе ваши действия оскорбят религиозные чувства ортодоксов, и
гнев их будет непредсказуем...
– Было бы что хоронить, так дали бы – усмехнулся комиссар, – а то ведь –
ищи ветра в поле.
