Раздел 21.
– Время, – тихо провозгласил инквизитор. – Все, кто не успел ко
сроку, ответят позже по всей строгости Договора.
Присутствующие поднялись на ноги. И Темные, и Светлые. И сотрудники
Дозоров, и судьи. И Гесер, и Завулон, о котором все думали, будто его
нет в Москве. И инквизитор Максим, и двое инквизиторов–наблюдателей,
облаченных в серые балахоны. Все, кто собрался в башенке главного здания
Московского Университета. Маленькое помещение пятиугольной формы
невидимым сумеречным этажом накрывало музей землеведения, и служило
исключительно для нечастых заседаний трибунала Инквизиции. В
послевоенные годы сумеречные помещения строили довольно часто, это
обходилось дешевле, чем постоянное противодействие ГБ и милиции,
постоянно сующим нос не в свое дело. Было прекрасно видно, как на
востоке из–за горизонта наползает алое сияние восхода, и с каждой
минутой блекнут феерические сполохи, все еще пляшущие над зданием МГУ со
времени концерта Жан–Мишель Жарра на московском юбилее. Иным следы
лазерного представления будут видны еще долго, даже без входа в сумрак,
где цвета блекнут и исчезают. Очень уж много людей восхищенно смотрели
за красочным представлением, выплескивая свои эмоции в сумрак.
Максим, облаченный в обычный деловой костюм, а не в балахон, как
другие инквизиторы, мановением руки развернул в сумраке серое полотно,
испещренное пылающими красными буквами. Три десятка голосов стали
нараспев читать:
«Мы – Иные. Мы служим разным силам. Но в сумраке нет разницы между
отсутствием Тьмы и отсутствием Света...»
Огромному городу и огромной стране было невдомек, что почти все, кто
определяет судьбы России, собрались сейчас здесь, а вовсе не в Кремле. В
запущенной тесной каморке под самым шпилем здания МГУ, где прямо в
лежалую пыль поставлены стулья, легкие креслица, даже пляжные шезлонги
– кто что сподобился принести. Столом никто не озаботился – его и не
было.
Иные не очень чтят дешевые ритуалы – суд это действие, а не действо.
Поэтому никаких мантий, париков и скатертей. Лишь серые балахоны
наблюдателей, но никто уже толком и не помнит почему инквизиторы иногда
носят эти балахоны.
«Мы ограничиваем свои права и свои законы. Мы – Иные...»
Алые буквы Договора горели в полумраке, олицетворяя Истину и
Правосудие. И звучали голоса:
«Мы – Иные...»
Три десятка голосов:
«Время решит за нас.»
Договор был прочитан и начался, собственно, трибунал. По традиции –
с наименее важных дел.
Судья, один из облаченных в балахон инквизиторов, не вставая с
вертящегося рояльного табурета, без всякой торжественности, вполне
будничным тоном объявил:
– Дело первое. Браконьерство со стороны Темных. Введите виновную.
Даже не подозреваемую – виновную. Вина уже доказана. Свидетели лишь
помогут уточнить обстоятельства и степень вины. А суд вынесет приговор.
Безжалостный и справедливый.
– К сожалению, прибыли не все свидетели. Не хватает Виталия Рогозы,
Иного, зарегистрированного в Николаеве, Украина, и временно
зарегистрированного в Москве, отсутствующего по невыясненной причине; а
также Андрея Тюнникова и Екатерины Сорокиной, погибших в результате дел,
которые будут рассматриваться несколько позднее...
Суд был кратким и жестким:
– Виктория Мангузова, Иная, Темная, зарегистрирована в Москве,
виновна в рецидиве нелицензированной охоты. Подлежит развоплощению. Есть
ли возражения и дополнения к приговору со стороны Дозоров?
Возражений не было ни у Темных, ни, разумеется, у Светлых.
– Приговор привести в исполнение незамедлительно, – сказал
Инквизитор. Посмотрел на Светлых – традиционно приговор исполняли
сотрудники самих Дозоров.
Илья встал, поправил очки. Внимательно посмотрел на вампиршу – та
взвыла, понимая, что спасения нет. Во взгляде мага не было ни ненависти,
ни радости. Ничего, кроме собранности. Он протянул руку, и коснулся
сквозь сумрак регистрационной печати на груди вампирши.
Через мгновение Виктория осела на пол. Она не истлела, как случилось
бы с более старой вампиршей, ее тело еще не прожило свой срок. Но то,
что заменяет вампирам жизненную силу, то, что годами отбиралось у людей,
бесследно растворилось в сумраке. В комнате стало чуть–чуть холоднее.
Илья поморщился, и еще одним скупым жестом отправил тело в сумрак.
Навсегда.
Так вершится суд Иных.
– Дело второе. Убийство неинициированного Иного Иной–оборотнем,
Темной. Введите виновную...
Вопросы. Ответы. Короткое совещание инквизиторов.
– Оксана Дацюк, Иная, Темная, зарегистрирована в Москве. Признана
невиновной в умышленном убийстве; действия классифицируются как
самозащита. Признана виновной в превышении пределов необходимой обороны;
подлежит лишению охотничьей лицензии сроком на десять лет. В случае
рецидива или любого нарушения до пятого уровня силы включительно
подлежит немедленному развоплощению. Есть ли возражения и дополнения со
стороны Дозоров?
Илья посмотрел на Гесера, и снова поднялся:
– У нас есть возражения. Жизни Иной ничто не угрожало. В убийстве
человека необходимости не было. Мы требуем увеличить срок лишения
лицензии до пятидесяти лет.
– До тридцати, – ответил Максим, будто заранее ожидал такого
требования. Впрочем, он его и ожидал...
– До сорока, – холодно сказал Гесер, не вставая. – Предоставить
все необходимые обоснования?
– До сорока, – согласился Максим. Посмотрел на Темных – но те не
вмешивались, справедливо полагая, что судьба оборотня не стоит спора.
– Освободить подсудимую из–под стражи...
Перед бледной испуганной девчонкой распахнули дверь. Она бросилась
прочь, счастливая, и еще не понимающая, что в сущности ее, все–таки,
казнили. Сорок лет – очень большой срок для оборотня, берущего силу
лишь из человеческих жизней. Она успеет одряхлеть, а возможно – и
умереть, не имея возможности противостоять надвигающейся старости.
– Дело третье. Нападение на Иного, Темного, сотрудниками Ночного
Дозора. Ввиду отсутствия потерпевшего суд считает уместным провести
перекрестный допрос уцелевших виновных и руководства Ночного Дозора,
допустившего несанкционированное применение силы против Иного, Темного.
Все протесты со стороны Светлых заранее отклоняются.
Гесер поморщился; Завулон позволил себе сдержанно улыбнуться.
Светлана Назарова, Светлая волшебница, обеспокоено взглянула на
часики. Она нервничала из–за опоздания Антона Городецкого, Светлого
мага.
– Может быть, целесообразнее установить причину отсутствия троих
приглашенных? – осторожно спросил Гесер, невольно подхватывая
официальность речи у судей. – Поверьте, я вовсе не пытаюсь выиграть
время. Меня тревожит отсутствие сотрудника Ночного Дозора и одного из
главных возмутителей спокойствия последних недель.
Инквизиторы переглянулись, словно беззвучно принимая общее решение.
– Инквизиция не возражает, – бесстрастно сказал Максим. –
Разрешается необходимое магическое воздействие.
Наблюдатели от инквизиции качнули балахонами, перемещая охранные
амулеты. Может быть, поэтому они и носят балахоны, чтобы никто не мог
видеть как они работают с амулетами и с какими именно амулетами? У
инквизиции свои методы, свои законы и свое оружие...
В воздухе развернулся наблюдательный шар. Серая мгла, пронизанная
извилистыми линиями. Большая часть из них исчезла, остались лишь три.
Три нити судеб, сошедшиеся недавно в одной точке. Одна нить
поблекшая, еле тлеет. Иной ранен...
– Это Шагрон, – выдохнул сложивший с себя полномочия заместителя
шефа Темный маг Эдгар. – Это же Шагрон!
Две других нити разошлись, но вот–вот должны были встретиться –
прямо перед зданием Университета.
Стычка. Снова стычка Темных и Светлых, и снова жертва. Пока еще не
смертельная.
– Ночной Дозор просит инквизицию вмешаться! – рявкнул Гесер. –
Максим, Оскар, Рауль, они же поубивают один другого!
Сказать «друг друга» Гесер, конечно же, не решился.
Рядом с шефом Ночного Дозора встала женщина – Иная, Ольга, недавно
вновь обретшая способности волшебницы, причем очень сильной, поэтому
утратившая право на фамилию, но еще не получившая право на сумеречное
имя. Она коснулась локтя Гесера и вопросительно посмотрела на судей.
Светлана побледнела – казалось, ее лицо стало восковым.
Темные молчали. Завулон задумчиво почесывал кончик носа.
– Трибунал запрещает вмешательство, – сухо объявил один из судей.
– Почему? – бессильно спросила Светлана. Она попыталась подняться
из легкого плетеного креслица, но у нее не хватило сил. Физических сил.
Настоящая сила, магическая, сила Иной, Светлой волшебницы, непроизвольно
начала закручиваться вокруг Светланы в тугую объемную спираль.
Иные в гневе и вообще в экстремальных ситуациях, как и люди, зачастую
сильнее самих себя спокойных.
– Почему? – голос Светланы звенел. – Везде, где появлялся этот
Темный потом умирали Иные или люди. Он убийца! Вы позволите ему убивать
и дальше?
Судья оставался невозмутимым.
– Виталий Рогоза, Иной, Темный, за время пребывания в Москве ни разу
не нарушил ни единого уложения Договора и ни разу не превысил пределов
допустимой обороны. Он чист перед Инквизицией. Мы не имеем никакого
основания вмешиваться.
– Когда основания появятся, будет уже поздно! – резко сказал Гесер.
Инквизитор лишь пожал плечами.
– Он будет мстить за Шагрона, – негромко сказал кто–то из Светлых и
закашлялся.
Двое магов – Светлый и Темный – приближались ко входу в здание МГУ,
и по мере того, как между ними таяло расстояние, у всех присутствующих
на трибунале крепла уверенность, что в башенку поднимется только один из
них.
Вот только кто?
Не знаю уж зачем, но из машины я вышел метров за триста до входа в
университетский корпус. Я видел над зданием мельтешение цветных пятен,
лучей и объемных фигур; я чувствовал, что некая непонятная мне сила
сдерживает обычную высшую магию, не позволяет ею воспользоваться. И еще
чувстовал, что там, на самой верхотуре, откуда начинает расти острый
шпиль московского небоскреба, набухает светло–серое облако,
ассоциирующееся у меня с бомбой замедленного действия.
Оглядевшись, я зашагал по тротуару. По идее мне следовало торопиться,
но шел я в среднем темпе. Так, наверное, было нужно.
Только не спрашивайте – кому?
Плейер сочился очередной мелодией; она мне не понравилась, и я на
ощупь коснулся скип–сенсора. Что на этот раз?
– Мое имя – стершийся иероглиф,
Мои одежды – залатаны ветром...
Что несу я в зажатых ладонях
Никто не спросит, и я не отвечу...
«Пикник». «Иероглиф». Это годится – неторопливая мелодия для того,
кто все равно уже опоздал, и кому остается только сосредоточиться и
обрести всеобъемлющую невозмутимость восточных мудрецов.
Интересно, среди восточных мудрецов встречались Иные? Или вопрос
следует задавать не так – встречались ли среди них люди?
Интересно было бы узнать...
Заморочить вахту мне удалось – видимо, простейшие «бытовые»
заклинания разрешались даже во время работы трибунала.
Я подошел к лифтам – вестибюль был странно безлюден. Может быть
подсознательно люди чувствовали присутствие рядом всех сильнейших Иных
Москвы, и старались не появляться здесь? Нажал на кнопку, и сразу же
открылась дверь одного из лифтов. Я вошел, машинально оглянулся: не
спешит ли все–таки кто–нибудь к лифту...
И увидел Антона. Только что прошедшего мимо все еще бездействующей
охраны.
Интересно, как он меня нагнал? Тоже реквизировал мокик или мотоцикл?
Я стоял, ожидая. Антон смотрел на меня, будто раздумывая, и тоже
ждал.
После некоторой заминки я нажал на кнопку и двери лифта сошлись. Я
начал подниматься наверх. Но не сразу на самый верх, а примерно на две
трети высоты здания. Оказалось, что еще выше возможно подняться только
на другом лифте, который действует исключительно на верхних этажах. А
туда, куда мне было нужно, и вовсе вела лишь широкая мраморная лестница
со старыми пятнами известки на ступенях. Лестница приводила к двери,
открытой в сумраке, но, естественно, наглухо запертой в обычном мире.
Перед лестницей как раз подошло к концу священнодействие «Пикника» и
плейер случайным образом выбрал очередную песню.
– Мне снятся собаки, мне снятся звери,
Мне снится что твари, с глазами как лампы,
Вцепились мне в крылья у самого неба
И я рухнул нелепо, как падший ангел...
Раньше я слышал эту песню «Наутилуса» лишь мельком, но теперь она
вдруг отозвалась в самой душе. Поднимаясь к запертой двери и ныряя в
сумрак, я напевал ее вместе с Бутусовым.
– Я не помню паденья, я помню только
Глухой удар о холодные камни.
Неужели я мог залететь так высоко
И сорваться жестоко, как падший ангел?
Прямо вниз, туда откуда мы,
Вышли в надежде на новую жизнь.
Прямо вниз, туда откуда мы,
Жадно смотрели на синюю высь.
Прямо вниз...
Бутусова и меня мог слышать любой Иной, невзирая на то, что реальный
звук рождался лишь в крохотных бусинах наушников и таял до полной
неразличимости уже в шаге от меня.
Мы вошли в помещение, где вершился трибунал, вместе. Я – и падший
ангел.
– Я пытался быть справедливым и добрым,
И мне не казалось ни страшным, ни странным,
Что внизу на Земле собираются толпы
Пришедших смотреть, как падает ангел...
Гесер. Завулон. Инквизитор Максим. Темные – с кем мне последние дни
приходилось и пить кофе, и вести беседы: Эдгар, Юрий, Коля, Анна
Тихоновна... Светлые – с кем мне последнее время приходилось и драться,
и пикироваться на грани фола: Илья, Гарик, Толик, оборотень–медведь.
Незнакомые Иные, тоже Темные и Светлые, причем кое–кто явно не имеет
отношения к Дозорам. Двое в балахонах – кажется, инквизиторы.
И – Светлая волшебница с искаженным лицом. Такие лица бывают у людей
и у Иных, когда у них отнимают близких.
– И в открытые рты наметает ветром
То ли белый снег, то ли сладкую манну,
То ли просто перья, летящие следом,
За сорвавшимся вниз, словно падший ангел...
А затем меня неудержимо поволокло вверх по призрачным ступенькам, на
вершину неведомой пирамиды, по которой я все это время взбирался; и
практически одновременно с этим двое в балахонах сняли запрет на высшую
магию. А Светлая обрушила на меня то самое, готовое в любой момент
лопнуть и взорваться облако. Сгусток силы, перед которым меркнут и
кажутся сущим пустячком мегатонные заряды.
Время остановилось.
А я понял все. Все, что происходило; все, что происходит сейчас; и
все, чему суждено произойти в ближайшее время. Понял, и сглотнул
судорожный ком, враз народившийся в горле.
Я стал самым сильным магом на Земле. Магом вне категорий. Халифом на
час... да нет, на миг... Единственным в этой обветшалой круглой зале, у
кого не было будущего.
У некоторых Иных не бывает будущего...
Зеркало! Я всего лишь зеркало. Зеркало мира. Гирька, бросаемая
сумраком на подвешенное блюдце весов, когда нарушается равенство сил
Света и сил Тьмы.
У Света появилась Великая волшебница. У Тьмы столь же сильного адепта
не появилось. Свет получил шанс расправиться с Тьмой раз и навсегда.
Но Света без Тьмы не бывает. И поэтому сумрак породил меня. Нашел
странного Иного, так и не склонившегося ни к одной из сторон, Иного с
девственно чистой аурой, и окрасил ко Тьме. Отобрал прежнюю память, и
наделил способностью отражать и впитывать чужую силу. Чем сильнее меня
бьют, тем сильнее я становлюсь. Прыгаю на очередную ступеньку. А когда
прыгать становится некуда – вершина, а выше только вечность и сумрак –
в Зеркале пропадает нужда. Потому что Зеркало становится способным в
свою очередь нарушить равновесие.
Меня ждет сумрак. Сумрак навсегда. Не знаю, что будет с телом Виталия
Рогозы, до недавнего прошлого – Иного без судьбы. Не знаю, что будет с
его памятью и личностью, в каждый приход Зеркала все складывается
по–разному. Я знаю только то, что тот я, который осознал себя в стылом
николаевском парке по пути к поезду на Москву, исчезнет навсегда,
обратится в бесплотную и беспомощную тень, в призрачного обитателя
сумрака.
Или просто в часть сумрака... не такого уж инертного сумрака, как все
привыкли считать...
Я понял все это в краткий миг перед тем, как впитать всю, без
остатка, мощь Светланы, вообразившей, что потеряла Антона Городецкого.
Вообразившей из–за странного каприза реальности, из–за того, что я вошел
в зал трибунала с точно таким же плейером, как у Антона, с копией его
диска в плейере, и с любимой песней Антона на устах и в душе. А еще я
понял, что Инквизиция знает правду. Но никто из инквизиторов не
произносит ни слова, чтобы успокоить Иных Москвы – поверивших в мою
гипотетическую схватку с самим Антоном, и в то, что в этой схватке Антон
погиб.
Светлые знали его любимые песни...
– Умри!
Я не умру, Светлана. Вернее, умру, но не сейчас. Я – Зеркало.
Пытаясь меня уничтожить ты слабеешь, а я лишь становлюсь сильнее. Я уже
вижу, что ждет тебя – медленное, растянутое лет на тридцать–пятьдесят
восстановление так бездумно растраченных сил. По крохам, по крупицам
предстоит тебе собирать потерянное. Три, а то и больше, десятка лет –
время, вполне устраивающее Тьму, время, позволяющее подготовиться к
следующей попытке равновесие нарушить, неясно пока – какой стороной.
Тебя ждут годы, за которые ты можешь обрести счастье с Антоном, а можешь
и не обрести.
Но, во всяком случае, эти годы вы будете равными.
Пусть ты лишаешься сил, но я даю тебе шанс... шанс, которого нет у
меня.
Затихла музыка – плейер не выдержал магического удара, техника
вообще плохо реагирует на сильную магию, и брызнул мелкими
пластмассовыми осколками. Шапка улетела куда–то к выходу, а куртка
лопнула сразу в нескольких местах.
Я еле устоял на ногах, но все–таки устоял.
– Зеркало! – воскликнул Гесер с целой гаммой непередаваемых чувств
и интонаций в голосе. – Третий раз, и третий раз к Темным!
– А мы не устраиваем глобальных социальных экспериментов, коллега!
Завулон. Шеф Дневного Дозора, не скрывающий торжества.
Сегодня он среди победителей. А Светлые – среди потерпевших
поражение.
Впрочем, сколько раз случалось и так же, и совсем наоборот?
А Светлана, опустошенная и ошеломленная, еще миг назад раздавленная
горем, а теперь не умеющая скрыть радость, закричала:
– Антон!
Он стоял у входа. Антон Городецкий. Светлый маг. Живой и невредимый.
Он пришел следом за мной.
– Спасибо, Антон! – обратился к нему невообразимо довольный
Завулон. – Ты как нельзя лучше выполнил мое поручение. Надеюсь, тебя
устраивает награда?
– Поручение? – воскликнул Гесер. – Антон?
Завулон мелко рассмеялся, вставая. Шеф Ночного Дозора лишь мельком
посмотрел на упивающегося победой противника и вновь взглянул на Антона.
А тот подошел к Светлане, счастливой и ничего не понимающей, обнял,
прошептал: «Сейчас» и приблизился ко мне.
Несколько секунд мы глядели друг другу в глаза. Друг другу. Враг
врагу. Иной не–Иному. Даже не знаю, как сказать, чтобы это звучало
правдиво. Ведь правд всегда, как минимум, две.
– Возьми, – сказал Антон.
И протянул мне свой плейер взамен погибшего.
– Спасибо, – прошептал я. Снял с пояса остатки собственного. Молча
вынул свой диск и вставил в подаренный плейер, будто это было самым
важным сейчас. И подумал: «Сейчас поднимется инквизитор, и скажет, что я
могу идти.»
Конечно же, я угадал. Маги такого уровня не ошибаются, даже если они
и не–Иные.
– Именем Договора, – как всегда сухо и бесстрастно объявил Максим.
– Поскольку достоверно выяснено, что Виталий Рогоза не являет собой
Иного в обыденном понимании этого слова, действия Ночного Дозора в
отношении Виталия Рогозы не являются предметом разбирательства
Инквизиции. Виталий Рогоза также не попадает под действие Договора. Он
предоставлен своей судьбе.
Можно подумать, что она у меня когда–нибудь была! У меня, у Зеркал,
приходивших прежде, у мальчишки–Егора, чье время еще не настало...
– Инквизиция завершила рассмотрение дел, – Максим обвел взглядом
магов. – Есть ли у Дозоров замечания или предложения?
Нажав на «Play», я развернулся и побрел прочь. Разорванная куртка
делала меня похожим не то на бомжа, не то на заурядное пугало. Но кого
это заботит?
Подаренный плейер работал в режиме случайного выбора. И снова
вычленил из десятков треков нужный. Кипелов и Маврин. «Смутное время».
Все, что мне остается – это петь.
И я запел.
