3
На следующий день Эсмиель проснулась довольно поздно. Особых планов не
было, а после вчерашнего буйного веселья все тело ломило. К тому же утро
было серым, дождливым, и даже Трегги, ужасно породистый гончий лис,
известный всему дому своим веселым нравом, только тихонько подошел, лизнул
ее в щеку и мрачно удалился в свой любимый угол, где грустно растянулся,
разбросав длинные, мощные лапы на пушистом ковре. Короче, день ни на что не
годился, кроме как поплакать и потосковать о загубленной молодой жизни. Но
плакать девушке решительно не хотелось. После вчерашнего вечера осталось
сладостное ощущение какой–то приподнятости, даже счастья, какового ей уже
очень давно не приходилось испытывать. А посему ей было решительно наплевать
на погоду. За последние два года она уже привыкла сама формировать свое
настроение. После того как Эсмиель покинула институт, изрядно попортив кровь
преподавательницам своим неуемным характером и рано прорезавшейся
самостоятельностью во взглядах и суждениях, она вдруг с удивлением
обнаружила, что внезапно оказалась полностью предоставлена самой себе.
Девушка рано осталась без родителей – мать умерла при родах, а отец, адмирал
и командир эскадры, геройски погиб в битве при Тавории. Тетушка, назначенная
императором опекуншей сироты, скончалась перед самым выпуском, так что после
двенадцати лет неусыпного контроля она вдруг оказалась совершенно свободной
от чьего–либо внимания. К этому прилагалась яркая красота и огромное
богатство. То есть на нее внезапно рухнула голубая мечта любой юной девушки
любого мира. А много ли на свете людей, которые смогут выдержать немедленное
и полное воплощение собственно голубой мечты? Эсмиель выдержала, хотя и не
без потерь. То, что делала Эсмиель, было бы вполне приемлемо, если бы она
хотя бы внешне соблюдала приличия, ну, скажем, что ей стоило бы, отправляясь
в путешествие по планетам–провинциям, взять в сопровождающие одну из
родственниц или хотя бы женатого родственника – дядю или кузена. А выходка с
участием в межорбитальных гонках, когда она почти две недели находилась одна
в компании двадцати мужчин своего экипажа? Да мало ли чего можно вспомнить?!
Однако особых проблем у нее не было. Она не стала героиней ни одного
скандала, не растратила капитал, не устраивала бурных оргий, и вся неприязнь
по отношению к ней была вызвана скорее завистью молодежи и раздражением
старших, чем какими–то более серьезными причинами. «Леди Эсмиель ведет себя
неподобающим образом», и точка! И вот наконец похоже, в глухой стене
отчуждения наметилась трещина.
Эсмиель спрыгнула с кровати и, быстро накинув на плечи длинный,
прозрачный пеньюар, протанцевала в ванную комнату. Прежде чем принять душ,
девушка скинула пеньюар и рубашку и долго рассматривала себя в зеркало. При
этом у нее в ушах гудел нудный и противный голос институтской
воспитательницы: «Эсмиель, как ты можешь быть такой бесстыдной, немедленно
оденься, что подумают другие девочки, если увидят тебя в таком виде!" – и
то, что все эти занудности вот уже четыре года не имели к ней никакого
отношения, только прибавило ей хорошего настроения.
После скудного завтрака она на три часа заточила себя в тренажерный зал
(ничего не поделаешь – расплата за вчерашние пирожные), из которого выползла
совершенно обессиленная, но страшно собой довольная. Больше до обеда делать
было решительно нечего, поэтому после душа она некоторое время повалялась в
постели, просто наслаждаясь покоем. В голову лезли нескромные мысли по
поводу кузена вперемешку с воспоминаниями о том гвардейском капитане, с
которым она познакомилась на курорте. Эсмиель рассердилась на себя и,
решительно поднявшись с постели, подошла к зеркалу. Еще раз окинув себя
критическим взглядом, она показала язык своему отражению, а потом
пробормотала, подражая голосом густому басу леди Эноминеры:
– Да, милочка, тебе уже двадцать четыре, пора бы уж и рожать. – И, не
удержавшись, фыркнула, а потом быстро оделась и сбежала вниз.
К обеду принесли свежую почту. Когда горничная вывалила перед ней кучу
конвертов, девушка изумленно распахнула глаза и весело рассмеялась. Похоже,
после вчерашней ночи высший свет сделал вывод, что она заняла вакантное
место нового увлечения императора, а потому большинство хозяек модных
салонов спешили ухватить кусочек ее ставшего столь драгоценным времени и
лечь костьми, но добиться от нее непременного посещения их блистательного
заведения. Эсмиель принялась разбираться в ворохе посланий. Судя по их
количеству, стена отчуждения, окружавшая ее последние, два года, рухнула
окончательно, но девушку это сейчас совершенно не интересовало, она искала
нечто другое. Ожидания ее не обманули, и в большом официальном почтовом
конверте обнаружилось не менее официальное приглашение на завтрашнюю конную
прогулку по аллеям Садов Эоны, однако на его обратной стороне знакомым
нервным почерком было написано: «Эй ты, покатаемся?" Эсмиель издала победный
вопль, отшвырнула остальные приглашения и, взлетев на третий этаж, ворвалась
в свою гардеробную. Легким прикосновением отключив дезинфектор, она не стала
дожидаться, когда деокомплекс приведет в норму воздух в гардеробной, и,
морща носик от запаха озона, принялась лихорадочно перебирать свои костюмы
для верховой езды. Спустя полтора часа Эсмиель укрепилась во мнении, что
все, что у нее есть, не лезет ни в какие рамки и просто жизненно необходимо
срочно обновить гардероб. Сердито отшвырнув последний из примеренных
костюмов, девушка несколько мгновений колебалась между срочным вызовом
своего портного и посещением магазина, но потом вызвала горничную.
Через сорок минут Эсмиель в сопровождении горничной уже торопливо
выпорхнула из боллерта напротив распахнутых дверей самого шикарного
универмага столицы. Прибытие ее боллерта, украшенного гербом королевского
дома, естественно, не могло остаться незамеченным. Ее встретил сам старший
управляющий. Противный дородный тип с крашеными волосами. Она прервала его
бурное приветствие и резко приказала:
– Мне нужен костюм для верховой езды, что вы мне можете предложить?
Управляющий в приступе рвения от желания угодить столь высокородной
особе буквально взвился на месте:
– О леди! Как раз сегодня у нас огромный выбор костюмов. Мы только что
получили несколько эксклюзивных моделей с улицы Ремиоли. (На этой улице
находились самые знаменитые и респектабельные Дома моделей империи.)
Разрешите мне лично проводить вас. – И он умудрился одновременно чудовищным
образом изогнуть свой позвоночник в умопомрачительно угодливом поклоне и в
то же время сделать приторно–радушный жест в сторону арки VIP–гравилифта.
Спустя полтора часа непрерывных примерок девушка наконец отобрала пять
костюмов, которые в общем–то заслуживали некоторого внимания, но главная
трудность состояла в том, что для завтрашней прогулки ей нужен был только
один из них. Она помучилась еще некоторое время, но так и не пришла к
однозначному мнению, а посему не мудрствуя лукаво решила купить все пять и
хорошенько подумать над этим вопросом уже дома. Отправив горничную вниз со
свертками, Эсмиель оделась и, достав косметичку, собралась привести себя в
порядок, как вдруг почувствовала, что в примерочной кто–то есть. Несколько
мгновений она не обращала на это внимания, решив, что зашел кто–то из
персонала, но вошедший почему–то молчал. Девушка замерла и медленно
обернулась. Рядом с ней стоял молодой мужчина с холеным, немного женственным
лицом, одетый в изящно пригнанный мундир одного из гвардейских полков, и
сверлил ее злобным взглядом. У Эсмиель испуганно сжалось сердце, и она
отшатнулась, но незнакомец был готов к этому. Он шагнул вперед и, схватив ее
за волосы, зажал ей рот, потом притянул ее вплотную к своему лицу и, обдав
перегаром, злобно прошипел:
– Не верти хвостом перед императором, сучка, а то ведь не так сложно
попортить личико. – Произнеся это, он больно рванул ее за волосы и опрокинул
на колени. Несколько мгновений насильник держал ее так, наслаждаясь
страданием, написанным на ее лице, а потом снова, рванув за волосы,
отшвырнул в сторону. Эсмиель откатилась к стене, больно стукнувшись локтем,
но не вскрикнула, а замерла у стены, зажмурив глаза и оцепенев от ужаса. В
примерочной еще несколько мгновений слышалось его распаленное дыхание, потом
скрипнули сапоги, и все стихло. Когда она наконец собралась с духом и
осмелилась открыть глаза, в комнате уже никого не было. Девушка обмякла,
судорожно всхлипнула, потом приподнялась на дрожащих руках и села у стены,
подтянув ноги и обхватив руками колени. Несколько мгновений она молча сидела
с помертвевшим лицом, а потом спрятала голову в коленях и разрыдалась.
Домой она приехала совершенно больная. Верный Смей уловил, что хозяйка
чем–то сильно огорчена, но спросить ни о чем не решился. Эсмиель охватил
приступ горячей благодарности к нему и за искреннюю тревогу, разлившуюся в
его глазах, и за то, что не нужно ничего объяснять. Но потом пришла мысль о
том, насколько она, оказывается, одинока, если единственным человеком,
который искренне тревожится за нее, является охранник–простолюдин. И на нее
вновь накатила горечь. Ведь для леди совершенно невозможно поплакаться в
жилетку охраннику.
Когда за кормой боллерта бесшумно захлопнулись массивные ворота
усадьбы, Эсмиель откинулась на подушки, с удивлением осознав, что всю дорогу
просидела забившись в. дальний угол салона и напряженно согнувшись. Отослав
недоумевающую и перепуганную горничную, она поднялась к себе в спальню и,
забравшись в теплую постель, принялась тихонько плакать над своей
беззащитной и загубленной молодой жизнью.
Однако на следующее утро Эсмиель поднялась, полная решимости. Этот
насильник в примерочной впервые за долгие годы заставил ее почувствовать
себя беззащитной, и ей совсем не понравилось это ощущение. И она с женской
непосредственностью решила, что, поскольку ей нужен мужчина, который бы ее
защитил, то никто не сможет выполнить эту роль лучше самого императора. А из
этого следовало, что она должна сделать так, чтобы кузен Эоней влюбился бы в
нее без памяти, для чего, как она не без оснований считала, у нее были все
шансы. И Эсмиель принялась со всем своим жаром воплощать в жизнь это
решение.
За два часа до назначенного времени, когда массаж, пиллинг и деованны
были уже позади и специально приглашенная визажистка заканчивала наносить
последние штрихи, Эсмиель почувствовала, что уже окончательно отошла от
вчерашнего кошмара. Кто бы ни был тот человек, который столь нагло обошелся
с ней в том магазине, он был всего лишь пешкой, а она сейчас готовилась
ударить по его хозяину. И пусть он начинает молиться всем обитателям темной
бездны.
Когда неизменный Смей молодцеватым движением распахнул дверцу ее
боллерта и Эсмиель появилась в проеме двери, все невольно замерли, а в
глазах кузена Эонея, до того что–то увлеченно обсуждавшего с лордом
Эомиреном, полыхнуло восхищение. Несколько мгновений император, замерев,
рассматривал ее, а потом, даже не извинившись перед собеседником, двинулся к
ней.
– Кузина, вы сегодня еще более неотразимы, чем были на бале. Хотя я
думал, что у меня есть все основания считать, что подобное невозможно, –
произнес он, галантно подавая ей руку.
На что Эсмиель, улыбнувшись нарочито надменно на случай, если хозяин
того типа из универмага находится здесь, гордо ответила: – В тот вечер я
приехала в Сады Эоны только повеселиться, а сегодня собираюсь блистать, сир.
Император вскинул брови, а потом деланно недоуменно вздохнул:
– О леди, сегодня вы со мной почему–то более официальны, и это
разбивает мне сердце. – Он поднес ее руку к своим губам. – Хотя должен
признаться, что из желания видеть вас рядом я готов простить вам и большие
прегрешения, но все же позвольте поинтересоваться: чем вызвана подобная
перемена целей?
Эсмиель тонко усмехнулась и, мягко высвободив свою нежную ручку из рук
императора, кокетливо произнесла:
– В этом виноваты только вы, кузен. Если раньше я была всего лишь одной
из десятка ваших сестриц, причем не самой заметной, то вчерашней ночью вы
обрушили на мои хрупкие плечи почти официальную придворную должность. – Она
лукаво блеснула глазами и закончила: – Ведь, судя по бешеному количеству
приглашений, которые я получила уже ко вчерашнему обеду, все считают, что я
– ваше новое и весьма серьезное увлечение. А фавориткам приходится блистать,
– и она весело и в то же время чарующе рассмеялась.
Император на несколько мгновений прикрыл глаза, а потом с улыбкой
покачал головой и опять повторил:
– Вы неотразимы, леди Эсмиель. – Он снова поднес ее руку к своим губам
и все с той же улыбкой закончил: – Ну что ж, кузина, тогда не будем никого
разочаровывать. – И, повернувшись к заполнившим Поляну прибытия гостям,
громко произнес: – Господа, прошу вас пройти в выводной дворик дворцовых
конюшен, мы отправляемся немедленно.
Вскоре длинная кавалькада всадников покинула огромный императорский
крытый манеж через гигантские двустворчатые ворота и неторопливым аллюром
направилась вдоль северной опушки Тенистого леса в направлении Серебристых
озер, широким полукольцом охватывающих Сады Эоны с северо–восточной стороны.
Впереди на двух подобранных в масть стройных нумийцах ехали император и
леди Эсмиель.
Высочайше одобренный маршрут большой обеденной конной прогулки был
опубликован заранее в ежедневном придворном вестнике, но тем, кто получил
приглашение, не было нужды заказывать его распечатку. Ибо его красочная
голограмма имелась на самом бланке приглашения. Впрочем, таких маршрутов
было всего пять, так что многим из присутствующих они были достаточно хорошо
известны и уже успели изрядно наскучить. Но для Эсмиель было внове
обозревать местные красоты с высоты седла. Густые заросли семилистника
внезапно уступали место диким скалам, с которых в небольшие прозрачные озера
с ярко–голубой водой обрушивались рокочущие водопады, а за поворотом тропы
вдруг обнаруживалась сбегающая с пологого холма роща стройных сосейер,
тревожно шумящих маленькими, аккуратными кронами, вознесенными на огромную
высоту.
Спустя час они выехали на поляну, уставленную небольшими столиками с
кувшинами и вазами, наполненными фруктами и легкими закусками. Навстречу
кавалькаде тут же бросились толпы грумов, которые сноровисто подхватили за
уздцы разгоряченных лошадей и быстро вывели их за окаймлявший поляну
кустарник. Эсмиель с разгоряченным от скачки лицом и сверкающими от
возбуждения глазами ловко соскочила с лошади, слегка опершись на руку кузена
Эонея, и, повинуясь приглашающему жесту императора, гордо проследовала к
единственному столику, рядом с которым стояло два изящных деревянных
раскладных стульчика. Остальным гостям предстояло разместиться на компактных
силовых подушках, что выглядело, конечно, менее изящно, но с практической
точки зрения было почти так же удобно. Когда девушка устроилась на
стульчике, элегантно откинувшись на спинку, император с улыбкой протянул
руку к небольшому серебряному блюду и, на мгновение задержав руку на крышке,
с заговорщицким видом приподнял ее вверх. Эсмиель вытянула шею и... ахнула
от восторга:
– О кузен, неужели вы все еще помните?!
Император рассмеялся:
– Если быть честным, то мне пришлось обратиться к эксперту.
Девушка непонимающе посмотрела на него.
– Ну, кузина, неужели вы забыли? Кто же еще может делать такие
сливочные ягоды?
– Тетушка Нег! – ахнула Эсмиель.
Император кивнул с довольным видом:
– Да, это она. Тетушка уже давно ушла на покой и редко появляется на
дворцовой кухне, но когда я вчера зашел к ней спросить о твоих любимых
блюдах, она раскудахталась как наседка и тут же разожгла дровяную плиту,
заявив, что ни один из нынешних поваров, использующих эти новомодные
шипелки, не сможет приготовить их так, как тебе нравилось. – Он сделал
паузу и добавил несколько задумчиво: – Оказывается, ты была любимицей очень
многих, моя шаловливая кузина.
Но девушка уже не заметила этих задумчивых ноток, она вовсю уплетала
любимое лакомство.
Когда они въехали под своды манежа, вечернее небо уже было усыпано
гроздьями звезд. Несмотря на усталость, Эсмиель чувствовала себя на седьмом
небе. А когда император с сожалением в голосе произнес: «Как жаль, что до
конца месяца я буду слишком занят, чтобы уделить вам достойное внимание,
кузина», – она пришла в полный восторг.
Когда боллерт, набирая высоту, сделал круг над Садами Эона, она снова,
как и два дня назад, свесилась из окна и впервые почувствовала, что смотрит,
возможно, на свое будущее жилище. Она все еще задумчиво смотрела назад,
когда какой–то боллерт, вынырнув снизу, пронесся в такой близости от ее
машины, что пилоту, для того чтобы уйти от столкновения, пришлось заложить
достаточно крутой вираж. Но даже это досадное недоразумение не смогло
испортить ее настроения. Она и не подозревала, что в пролетевшем мимо
боллерте разговор шел именно о ней.
– Ну, что ты теперь скажешь, отец?
Тон лорда–наследника был на грани непочтительности. Лорд Эомирен
насупился и судорожно сжал руками жезл спикера сената, который неизменно
сопровождал его на протокольных мероприятиях. Несколько мгновений в боллерте
стояла напряженная тишина, а потом старый лорд неохотно разлепил губы и
процедил:
– Пожалуй, стоит подумать, что с ней делать, если она превратится в
серьезную проблему. – Потом бросил на сына суровый взгляд и добавил: – Но
только подумать, ты понял?
