Черный Человек - Василий Головачев - Книжная Полка

Глава 5

Кратер был огромен – около тысячи километров в диаметре! – и почти полностью заполнен слоистым туманом. Но не это заставляло зрителей замирать от благоговейного восхищения и ломать голову в поисках причин явления – главное чудо кратера состояло в том, что он был бездонным!

Когда Хранитель сказал Джуме об этом, безопасник не поверил, но старый орилоун не обиделся, не зная таких человеческих слабостей, как обман и обида. Проверить сообщение Джума не мог, как и представить кратер без дна.

– Дырка там, что ли? – спросил он даже, опешив. – Жерло кратера пронизывает всю планету?

– Нет, – ответил Хранитель. – На планете когда–то провели эксперимент по расщеплению кварка, с тех пор она мертва. А кратер... от Паломника я узнал интересную гипотезу: эксперимент удался, но канал, связавший макромир галактик с микромиром элементарных частиц – кварков, преонов, глюонов, – остался.

– То есть кратер – это и есть канал связи макро– и микромиров? Действительно, экзотическая гипотеза. А вы точно знаете, что цивилизация погибла... из–за эксперимента?

Орилоун промолчал. Для него вопрос был риторическим. Джума тоже помолчал немного.

– А кто такой Паломник?

– Один из путешествующих по нашему участку метро. Говорят, он – одна из многомерных реализаций существа второй волны разума..

Джума подождал продолжения, однако Хранитель не стал пояснять сказанное. Тогда безопасник еще раз вылез из пещеры орилоуна на его крышу и долго любовался кратером, диким неземным пейзажем в противоположной стороне и сплюснутым синим солнцем над горизонтом. Планета во многом напоминала Землю, имела почти тот же газовый состав атмосферы и ту же силу тяжести, но живых разумных существ уже не кормила...

Проснулся Джума с чувством утраты и печали.

Часы в потолке спальни показывали шестой час утра, в комнате было светло, и за стеной кто–то напевал. Вставать не хотелось, но Джума вспомнил, что в семь придет Ромашин, и заставил себя прервать привычную цепь утренних ассоциаций, непременно приводящую к воспоминаниям о Карой. Она все еще работала с ксенологами над Маатом, звонила редко и то лишь для того, чтобы перекинуться парой ни к чему не обязывающих фраз. В таких случаях Джума всегда вспоминал великолепное высказывание Элберта Хаббарда: «Не понимающий вашего молчания, вероятно, не поймет и ваших слов». Карой не понимала молчания Джумы, и надеяться на восстановление прежних отношений было все трудней.

Час безопасник потратил на зарядку и обычную утреннюю программу тэквондо, принял душ и приготовил завтрак на двоих. Ромашин позвонил ровно в семь, ни секундой раньше, ни секундой позже.

– Как спалось?

– Нормально, – сказал Джума, впуская гостя. – Один я всегда сплю как младенец. Под утро видел сон, будто я снова смотрю на глубокий кратер. Видимо, причина его появления потрясла меня больше остальных чудес, вот и снится.

В гостиной он кивнул на столик, накрытый для двоих.

– На всякий случай я приготовил завтрак и на вас.

– Не откажусь, – кивнул Ромашин, осматриваясь.

В квартире безопасника он оказался впервые.

Сверхсовременный мебельный гарнитур Хана создавал неожиданные пространственные и цветовые эффекты: иногда комната будто таяла в искристом мерцании, открывала «дальние дали» или «окна в космос», затем сжималась в тесный кокон из сверкающих паутинных полотнищ и золотых сетей и снова распахивала дверь в «иные миры». Почти все предметы гарнитура – от кресел, дивана, стенных панелей до приставки «домового» и видео, книжных полок – меняли форму в зависимости от игровых комбинаций, управляемых «домовым», и лишь два из них оставались неизменными при всех превращениях: столик с завтраком и витейр в рост человека – объемное голографическое фото Карой Чокой. Ромашин задержал на нем взгляд. Помолчав, спросил:

– Почему вы разошлись? Если вопрос неприятен...

– Отчего же? Все очень просто: я не понимал, что нельзя быть умным, – Джума улыбнулся, – в постели. Впрочем, в этой шутке есть доля истины. Кроме того, я не знал, что между «да» и «нет» не существует границы.

Ромашин с любопытством оглядел погрустневшее лицо хозяина, хотел что–то сказать, но передумал.

– Самое жуткое из ощущений – чужой! – продолжал Джума Хан, уходя в свои мысли, и с видимым усилием возвращаясь к действительности. – Но я это пережил. Садитесь, Игнат.

Ромашин еще раз, более внимательно, посмотрел на безопасника и перевел разговор на другую тему.

– Мне тоже иногда снятся забавные картинки, из тех, что успел увидеть. Как говорится, песнь обманчивых снов. А ведь мы с вами лишь прикоснулись к тайнам инобытия, постояли на перекрестке неузнанного и непостижимого.

– У меня ощущение, что туда нам уже не попасть никогда.

– Представьте, у меня тоже.

Устроились у столика в удобных креслах, принимающих по желанию седока любую форму. Завтрак Джумы состоял из салата, жареных шампиньонов, гренок и кофе.

– А что вы думаете об эффектах, сопровождающих... э–э... контакты Шаламова с нашими доблестными пограничниками и безопасниками?

– Ничего удивительного, – сказал Джума; ел он быстро, но красиво и даже артистично. – Даниил владеет мощным знанием «черных людей» и научился им пользоваться. Мне только странно, что сами маатане почему–то практически не демонстрировали нам свои возможности, за редким исключением. Ксенологи на этот мой вопрос не ответили.

Безопасник покосился на Карой, глядящую на него с насмешливым вызовом, поколебался и, проведя рукой над пластинкой витейра, убрал изображение.

– Давайте о деле. Я без вас кое–что разузнал и проанализировал, и у меня складывается некая мозаика, в которой не хватает некоторых деталей. Может быть, вместе мы ее сложим и найдем Аристарха. Мне хочется верить, что он жив.

– Мне тоже. Более того, один человек уверен в этом твердо.

– Не Забава Боянова?

Глаза Ромашина заискрились весельем.

– А я думал, только я такой догадливый.

Джума Хан не поддержал шутки.

– Мне стало известно, что Железовский вышел на центр, координирующий работу сил, которые готовят нечто вроде переворота власти и «охоты на ведьм», то бишь на интрасенсов. Но, как и все дилетанты, решил проверить расчет лично, понадеявшись на свои способности. В результате, хотя завод, изготавливающий оружие для перечисленных акций, раскрыт, центру удалось перебазироваться. Уверен, что координаты нового местоположения центра хранятся в информсетях, но не имею ни малейшего понятия, как это выяснить. Был бы Железовский с нами, он бы смог, но...

– Наверное, может и Шаламов.

Джума допил кофе, оценивающе заглянул в спокойные глаза Ромашина.

– Что вы хотите сказать?

– Надо найти Даниила и попытаться уговорить его помочь. Если откажется, поищем другой путь.

Джума задумчиво покачал головой.

– Идея почти неосуществимая, но, надо признаться, красивая. Вопрос лишь в том, где искать Шаламова.

– Он на Меркурии. Увел у пограничников когг и прячется где–то в больших разломах ночной стороны. Думаю, что–то его тянет к «сфере Сабатини», и он ищет возможности подобраться поближе. Мыслит он нестандартно, во всяком случае, не совсем по–человечески, и стоит этим воспользоваться, пока его не накрыли наши коллеги.

– Могут, – согласился Джума. – Опер кримрозыска Столбов очень способный парень... что отметила даже Боянова.

По губам Ромашина скользнула легкая улыбка. Он тоже знал, что Власта неравнодушна к Столбову, хотя и скрывает это от всех. Знал Игнат и об отношениях комиссара с командором погранслужбы.

– Но я не выслушал вас, – деликатно напомнил он.

– Собственно, мои расчеты касаются непосредственно Железовского. – Джума вопросительно взглянул на Ромашина, допившего свой кофе. – Еще?

– Нет, спасибо.

– Дело в том, что Аристарх не обычный интрасенс, если здесь применим термин «обычный». То есть он интрасенс, который решил пойти дальше, развивая природный дар. Помните его рассуждения? Человечество вырождается, и появление интрасенсов – реакция популяции хомо сапиенс на вырождение.

Ромашин кивнул с улыбкой.

– Сказано это было с апломбом и великолепным самомнением, но в чем–то Аристарх прав.

– Этим он мне и нравится, – улыбнулся и Джума. – И он не одинок в своем мнении. Ученые тоже согласились, что десятки тысяч лет назад возникший принцип «не убий» привел к прекращению индивидуального развития вида хомо. Человек остановился морфологически и стал развиваться в общественной среде, формировать общественные структуры. Мозг его тоже перестал развиваться биологически...

– И с появлением интрасенсов наступил черед нового витка эволюции, – подхватил Ромашин с едва уловимой иронией. – Вы правы, Аристарх в своих постулатах не оригинален, хотя приоритет в этой области вряд ли ему необходим.

– И все же он пошел дальше. Наряду с некоторыми не очень симпатичными чертами характера у него есть одно важное качество – самоактуализация [Стремление человека к возможно более полному выявлению и развитию своих личностных возможностей.], поэтому я иногда завидую ему.

– Знаменитые «три эс» Аристарха: самоанализ, самоконтроль, самосовершенствование. И что же? Каким образом знание черт характера поможет нам найти его?

– Помните, он водил нас на экскурсию, вернее, показывал сверху бывшие промышленные зоны? «Черные социумы», как он их называл. В них почти никто не живет, зоны эти имеют свой животный и растительный мир, возникший в результате мутаций и значительно отличающийся от видов ареала... В общем, это идеальные места для любых заговорщиков и для монтажа схронов, где можно прятать что угодно и кого угодно.

Ромашин задумался.

– Мысль понятна, однако реализовать идею сложно. Площадь «черных социумов» на Земле составляет чуть ли не четверть всей поверхности, не считая горных областей, это миллионы квадратных километров, и обследовать их... все равно, что ложкой черпать облака.

Хозяин приподнял бровь.

– Ну что вы, Игнат, я и не собирался обследовать зоны сам, есть другая идея: привлечь к этому Боянову.

– Комиссара, лично? Или службу?

– Ее сестру, Забаву. Она интрасенс, к тому же неравнодушна к Аристарху и учует его быстрее, чем кто–либо другой... – Джума не закончил, потому что зазвонил видео.

– Включай, – скомандовал безопасник, обращаясь к «домовому».

Домашний комп послушно развернул объем передачи. На мужчин взглянула смуглая женщина необычайно тонкой красоты, и даже Джума не сразу признал в ней бывшего нейрохимика Карой Чокой – так она изменила прическу. Теперь у нее была толстая черная коса, перекинутая на грудь, а волосы собраны и тщательно прижаты к голове, открывая лоб.

– Привет, хирург. Аль не узнаешь? – сказала она певуче, наслаждаясь эффектом. – Здравствуйте, Игнат. Освободишься – позвони мне, Джу, хорошо? Что–то мне тревожно.

– За кого? – промолвил Джума хрипловато.

Карой усмехнулась, но взгляда не отвела.

– За тебя тоже, безопасник. Будь осторожнее.

Виом погас. Наступило молчание.

– Девица–краса, черная коса, – глубокомысленно изрек Джума Хан, глядя перед собой остановившимся взглядом, в котором стыла тоска. Очнулся, виновато посмотрел на Ромашина. – Извините. Говорила она, конечно, о Мальгине.

– Я знаю, – кивнул Ромашин сочувственно и добавил с философским хладнокровием: – Amantes – amentes, влюбленные – безумные. А женщина она красивая, надо признаться. Итак, план принимается. Пока – ваш, не выйдет – мой. Звоните Забаве.

– А может быть, вы? – нерешительно произнес Джума.

– Что, неужели трусите? – развеселился Ромашин.

– Не трушу, но... побаиваюсь. Я встречался с Забавой дважды, и каждый раз у меня складывалось впечатление, что она видит меня насквозь. А я этого не люблю. Ибо таится и в нас нечто уступающее низменным инстинктам, противящееся интеллекту, в культ возводящее успех [А. Камю.].

Ромашин знал автора последнего изречения, но промолчал.

– Хорошо, звоню.

Однако Джума не успел дать команду «домовому», чей–то вызов снова опередил его. К изумлению приятелей, звонила сама Забава Боянова, словно подслушала их разговор.

– Доброе утро, джентльмены. Не помешала? Если вы всерьез намерены заняться поисками Аристарха, то я знаю, где он.

Немая сцена была красноречивой.

Забава невольно улыбнулась сквозь печаль и озабоченность.

– Профессионалы в растерянности? Может быть, я не по адресу?

– Дело в том, что мы только что говорили о вас, – произнес пришедший в себя Ромашин. – И хотели просить помощи именно по этому поводу – поиск Аристарха.

– Извинения излишни. Сколько вам потребуется времени на сборы?

– Три минуты.

– Тогда жду вас у метро–два Гомеля.

Виом собрался в тлеющий уголек, погас.

– Мне кажется, – задумчиво сказал Ромашин, глядя на мигающую полусферу «домового», – что Аристарх не прав, отталкивая такую красоту. И верность.

– Молодой, полный сил, энергии и замыслов... – Джума подумал и мрачно добавил: – Козел! Итак, коллега, наша экипировка?

– Я одет. – Ромашин коснулся рукой воротника своего серо–белого кокоса. – Вам нужен такой же, с ПР и Умом [ПР – пси–рация, Ум – усилитель мышц.]. Оружие вряд ли понадобится, но на всякий случай я захватил вот это. – Эксперт сделал быстрое движение, и в его руке оказался необычной формы и цвета – алый, словно сделанный из раскаленного металла или стекла, – пистолет.

– Что за шпалер? – заинтересовался Джума. – Суггестор?

– Нет, эта штука к психотехнике не имеет отношения. Это «строевик».

Джума присвистнул.

– Слышать – слышал, но никогда не видел.

«Строевиком» на жаргоне тревожных служб назывался демонстратор фазового поворота, как его окрестили ученые, оружие, создающее узкий канал особого вида микроволновых взаимодействий, в результате которых атомы воздуха и любых встреченных на пути луча препятствий начинают двигаться в одном направлении, «строем». Физика явления была известна издревле, однако экспериментальные образцы демонстраторов появились недавно.

– Ну и связи у вас, эксперт!

– Пустяки, – скромно потупился Ромашин.

Через несколько минут они уже садились в такси. Оба отличались сдержанностью и спокойствием, хотя Ромашину эта черта характера была дарована природой, а Джуме Хану – тренингом, натура у него была увлекающаяся, веселая, жизнерадостная, поэтому разговаривали – демонстрируя сдержанность – мало. Каждый думал об удивительной силе, которая зовется любовью женщины и которая толкает ее на самоотверженные, порой непредсказуемые поступки вопреки обстоятельствам и логике. Забава Боянова, историк с мировым именем, социолог–исследователь, интрасенс, любила Аристарха Железовского и была достойна ответной любви, но вряд ли она оценивала себя с этих позиций. И оба еще не знали, что через много лет судьба поменяет их местами...

У метро развлекалась толпа молодых людей, одетых пестро, экстравагантно и вызывающе. Многие из них носили значки в форме человеческого сердца, не стилизованного, а натурального, с надписью: «Я люблю себя!" – это были дилайтмены, а у нескольких рослых юнцов была выбрита левая бровь – признак «касты» «эскадронов жизни».

– Вот кого не люблю, так не люблю, – проворчал Джума, определяя по привычке массу агрессивности толпы и главаря.

– Ребятишки ищут острых ощущений, – вполголоса ответил Ромашин. – Пусть веселятся в пределах допустимого, здесь есть кому за ними приглядеть.

– Кого вы имеете в виду?

– Посмотрите на крайнего слева.

Джума увидел высокого, хорошо сложенного мужчину с брезгливо–сонным лицом, на лацкане куртки которого голубел значок инспектора–социоэтика.

– Странно, что он не вмешивается, ребята уж слишком расшумелись. Или он уже вызвал подмогу? Подождите, спрошу.

Джума Хан решительно двинулся к меланхолически любующемуся происходящим инсоэтику, в то время как веселящиеся парни толкали пассажиров метро, задирались и отпускали грязные шуточки.

– Не пора ли вмешаться?

Соннолицый смерил Джуму взглядом, процедил неохотно:

– Не вижу смысла.

– Но ведь это ваша обязанность, – удивился безопасник. – До конфликта – пара шуток!

– А плевать! Кстати, какое вам–то до этого дело? Иди своей дорогой, сейфмен.

– О! – сказал Джума, поднимаясь. – Да вы, оказывается, хам, милейший! Не уважаете себя, дело ваше, не уважаете свою работу – уходите на другую, но не уважать незнакомого человека – нехорошо! – Он сжал пальцами плечо инсоэтика, лицо которого перекосилось от боли.

– У нас проблемы, Джума? – раздался сзади тихий голос Ромашина.

– Хамит, – коротко ответил Хан, неохотно отпустил плечо инспектора. – Оказывается, среди социоэтиков тоже попадаются некомбатанты. Парень, уходи из комиссии сам, иначе я позабочусь, чтобы от тебя избавились.

– Когда для дела нужны трое, двое не ссорятся, – миролюбиво заметил Ромашин. – Говорят, там внутри кто–то пристал к девушкам, надо помочь.

– Этот не помощник. – Джума окинул презрительным взглядом инспектора–социоэтика, державшегося за плечо, и направился ко входу в метро, потом вернулся, сорвал значок социоэтика и сунул в карман. – Это тебе не понадобится, слизняк.

В зале метро с линией кабин было почти пусто, кабины работали в основном на финиш, и выходящие пассажиры торопились удалиться, заметив группу разрисованных под тигровую шкуру мускулистых громил с бритыми головами. Их было человек восемь, и они, выстроившись кругом, с хохотом толкали в круг двух девушек. Одна из них, маленькая брюнетка, вскрикивала и плакала, а вторая, высокая красивая блондинка, закусив губу, отбивалась молча и яростно.

– Брейкеры, – хмуро сказал Джума. – А вот этих я уже ненавижу!

Сленг брейкеров состоял из дикой смеси языковых искажений, понять которую было очень трудно. Впрочем, весь смысл их разговора сводился к оценке девичьих фигур и перевода не требовал.

– Эй, орлы! – окликнул их Хан, подходя к группе вдоль металлического никелированного поручня с завесой турникетов, регулирующего вход–выход. – Не надоело?

Парни оглянулись. На их лицах отразилось недоумение, потом появились ухмылки. Девушки в это время попытались вырваться из круга, но двое парней схватили их за руки, притянули к себе. Блондинка, чем–то похожая на Карой, вскрикнула от боли.

– Отпустите! – негромко сказал Джума, темнея лицом. В ответ раздались смех, возгласы, циничные остроты, советы, самыми благопристойными среди которых были: «А не пошел бы ты..." Перед безопасником пенилась тупая и воинствующая наглость. Что ей увещевания, призывы к совести, добрые уговоры? Ей всегда были понятны только кулаки и зубы.

Джума вдруг коротко, почти без размаха, ударил ребром ладони по поручню, смяв и прогнув трубу. Смех мгновенно стих, парни молча переводили взгляд с трубы на фигуру безопасника, готового к прыжку.

– Покалечу! – тихо, но внятно предупредил Джума. – Отпустите их.

– И покалечит, – философски заметил, подходя, Ромашин. – Он может. – Эксперт напрягся, раздался стон металла, труба поручня медленно выгнулась в обратную сторону. Ромашин полюбовался ею, погладил вмятину, сжал ладонью, отпустил, и все увидели, что деформация поручня почти исчезла.

– Идите, мальчики. – На лице Ромашина появилась добродушная улыбка. – Пошалили и хватит. Вопросы есть?

– Трезверы, – с разочарованием проговорил один из бритоголовых. – Линяем, любы!

Парни отпустили девушек, упорхнувших к свободным кабинам метро, и потянулись к выходу, бормоча невнятные угрозы, а когда из кабины в конце зала вышли трое молодых людей в форме линейной службы общественной безопасности – кто–то, очевидно, вызвал контроль порядка, – брейкеры ретировались с завидной быстротой. Снаружи послышались свист, крики, топот.

– Надо рассказать им... – начал было Джума, но Ромашин потянул его за рукав.

– Опаздываем, сами разберутся.

В кабине метро Джума взял Ромашина за руку, внимательно осмотрел ладонь, хмыкнул.

– Как вы это проделали? Я имею в виду поручень.

– Ловкость рук и никакого мошенства, – улыбнулся эксперт, вытащил из кармана нечто вроде тонкой перчатки телесного цвета с металлическими нитями вдоль пальцев.

– Понятно, – кивнул безопасник. – Я не заметил, когда вы его надели.

Это был экзоскелет для кисти руки, пользовались такого рода усилителями мышц обычно скалолазы и спасатели, но этот был изящнее и почти незаметен.

Еще через несколько минут они выходили из зала второй станции метро Гомеля. У четырехместного нефа с голубой мигалкой на зализанной крыше их ждала Забава Боянова, тоненькая, очаровательно грациозная в белом кокосе с нашивкой: «Всемирный институт истории и социологии». Поздоровались.

– И на этой банке вы хотите найти Аристарха? – иронически осведомился Джума, хлопнув рукой по блистеру кабины.

Боянова с недоумением взглянула на него.

– Но ведь это удобная скоростная машина... А, поняла: мигалка? Разве она помешает? Машина техслужбы транспорта...

– Все равно надо бы антиграв понезаметней, а мигалка может насторожить.

– Что же делать? – растерялась девушка.

Ромашин едва заметно улыбнулся: Забава была похожа на сестру не только внешне, но Власта никогда не терялась в подобных обстоятельствах.

– Снимем мигалку, – сказал он, – всего–то и забот.

– А не боитесь гнева моей сестры? Она почему–то сердита на вас за какие–то проступки.

– Во–первых, одним проступком больше, одним меньше – не велика разница, а во–вторых, волка бояться...

Забава подняла брови, задумчиво разглядывая бывшего начальника службы безопасности.

– Вы такой, каким я вас и представляла. Не пугайтесь, это похвала.

– Не сомневаюсь, – наклонил голову Ромашин.

Демонтаж лампы–вспышки занял две минуты, и неф взлетел, имея на борту добровольную дружину риска по розыску товарища. Из всей троицы больше других, как ни странно, волновался Игнат Ромашин, как всегда предельно собранный и внимательный, опирающийся на точный прогноз событий и огромный опыт работы в отделе безопасности. Компас интуиции никогда его не подводил, а сейчас он предсказывал бурю.