Глава 6
Свет был прозрачный, невесомый, лунный и лился со всех сторон,
растворяя в себе голову, руки, все тело. Перед глазами сформировалась
плоскость, похожая на мыльное зеркало, и на этой плоскости проступила
вязь каких–то знаков и символов. Железовский мысленно вошел в зеркало,
которое обернулось вокруг него пленкой, отграничив растворяющий свет,
черные знаки и символы с зеркала проникли в кожу, поплыли к сердцу по
руслам вен, окунулись в сердце и, подхваченные потоком артериальной
крови, вонзились в мозг, вспыхнули сотнями зеленых искр, будто
взорвалась ракета фейерверка...
Аристарх осознал себя сидящим в кресле, тряхнул головой,
окончательно приходя в себя. Сеанс включения в общее поле парасвязи,
соединяющее всех интрасенсов, закончился. Теперь математик мог в любой
момент воспользоваться интеллектуальным потенциалом товарищей или
попросить помощи, зная, что она придет вовремя. Правда, случалось это
редко, интрасенсы в силу развитого индивидуализма прибегали к «общей
волне» с неохотой. И все же бывали моменты, когда требовалось привлечь
внимание всей «экстра–популяции», особенно если дело касалось
безопасности существования или принятия какого–то важного решения.
Железовский принял тадасану – позу горы, способствующую
концентрации покоя, и в течение нескольких минут дышал по особой
системе, добиваясь предельной ясности сознания. Этот прием входил в
комплекс психофизической тренировки, направленной на изменение психики
за счет предельно высоких степеней концентрации внимания, и Аристарх
пользовался им каждый день. Он с гордостью в душе произносил, что сам
создал себя – от мускульного каркаса до интеллектуального наполнения,
и был прав; интрасенсорные способности развились в нем во многом
благодаря целеустремленности, терпению и колоссальной
сосредоточенности на решении поставленных задач. В иерархии характеров
Железовский был лидером, если не вдохновителем, то
лидером–исполнителем и, обладая огромной работоспособностью, считал,
что не должен отвлекаться ни на какие уводящие в сторону желания, в
том числе и чувства. Именно поэтому он «задавил» в себе интерес к
Забаве Бояновой, не дав разгореться костру любви в самом начале,
возведя в ранг закона свою знаменитую формулу «трех эс»: самоанализ,
самоконтроль, самосовершенствование. О том, что он теряет при этом,
Аристарх со свойственным ему максимализмом не думал. Со своими
друзьями он шутил, что в его роду не было Тура – славянского бога
сладострастия, зато был Световид – бог солнца и войны...
Кто–то позвал его.
Железовский поймал импульс: слепящий просверк снега под алмазным
лучом солнца – и ответил порывом ветра с запахом ландыша, что
означало: «все нормально». Звала Забава. Привычно погасив встречный
порыв души (в голове потом долго звенела печальная нота), Аристарх
закончил туалет и принялся колдовать с аппаратурой, встроенной в стены
квартиры. У него был установлен большой инк типа «эксперт» по имени
Дервиш, с которым он мог заниматься математическими расчетами почти
любой степени сложности. Кроме того, инк исполнял обязанности
«домового», что для него было несложно. Включив диалог, Железовский с
неприятным удивлением узнал, что в памяти компа кто–то жестоко
покопался: Дервиш был буквально выпотрошен, утратив способности к
анализу и вообще к связному разговору. Пришлось заняться лечением, и
прошло достаточно много времени, прежде чем инк заговорил и сообщил
приметы того, кто работал с ним в отсутствие хозяина.
Хмыкнув, Аристарх посидел в гостиной, потягивая тоник, поздравил
себя с тем, что догадался поставить блокер–контроль на глубокой памяти
инка, не позволивший агрессору стереть память компа полностью, и снова
надвинул эмкан на лоб. Хотелось записать все, чему он стал свидетелем
во время своего путешествия в систему орилоунского метро, вернее
вылазки, потому что математик, по сути, не был нигде! Кроме трансфера,
разумеется, куда раздельно вывел всю четверку шаламовский «эскалатор».
Железовский невольно глянул на нишу шкафа в стене, за стеклом
которой подмигивал свернутый в нечто черное кокон «эскалатора».
Входили в кокон (как в столб нагретого воздуха) по очереди, и
точно так же по очереди выходили в зале трансфера. Тогда они еще не
знали, что каждый видит этот зал по–своему. Железовскому он явился в
виде многогранника, каждая грань которого представляла собой икону в
серебряном или золотом окладе. «Бред сивой кобылы!" – подумалось ему.
Откуда здесь иконы?! И тотчас же помещение превратилось в
перламутровую чашу, окруженную тающими в оранжево–желтом мареве
сложными конструкциями – так прореагировала техника зала на фантазию
математика, подсознательно пытавшегося представить чужую техническую
организацию этого места.
Из всех четверых первым разобрался в чудесах орилоунского
трансфера – по сути, распределителя линий метро – Мальгин, который
видел колебания остальных (он был единственным, кто видел всех сразу)
и ушел не останавливаясь. Железовский же решил задержаться в зале, где
всласть наигрался новой для него игрушкой, загоняв местную
интеллектронику до «седьмого пота», и смог–таки определить принципы
работы трансфера, сложнейшей пространственной машины, действующей на
основе еще не известных земной науке законов физики, создающей так
называемую Булгаковскую метрику – удивительное многообразие
взаимодействий пространств с разным количеством измерений.
Для проверки выводов Железовский сделал два челночных выхода из
трансфера: сначала в центр Галактики, где был выращен один из
орилоунов, затем «за тридевять земель», то есть куда–то в такую
область метагалактического домена, откуда ячеистая структура
Метагалактики была видна с потрясающей четкостью. Потом, обнаружив,
что времени прошло гораздо больше, чем он думал, Аристарх решил
вернуться и вышел из «эскалатора» на «складе» управления, откуда и
позвонил комиссару, чтобы уладить начавшийся конфликт...
Проголодавшись, Железовский вспомнил о своих обязанностях
математика ИВК, испытал укол совести, но со звонком начальству решил
повременить: хотелось закончить расчеты, которые он начал по заданию
Бояновой, поработать над задачей многократного дублирования личности.
Хотелось также встретить Шаламова и сообщить Мальгину, что бывший
спасатель – на Земле. Хотелось многого, однако Аристарх еще не умел
раздваиваться, как Майкл Лондон, и делать сразу несколько дел,
приходилось выбирать. Зато грех было жаловаться на неинтересную жизнь.
Звонок личного видео, код которого знали только очень близкие
друзья, застал математика в позе отдыхающего. Звонил Заремба.
– А вот перед вами фигура «Зевающий Геракл»! – провозгласил
нейрохирург вместо приветствия, словно обращаясь к невидимой
аудитории. – Как видите, скульптор приложил немало усилий, чтобы
выделить рельеф фигуры, особенно в области тазобедренного сустава...
– Шалопай, – добродушно прервал Ивана Железовский. – Ты не
меняешься. Что случилось? Ты какой–то встрепанный.
– Неужели заметно? Понимаешь, тут у нас побывал Шаламов, по–моему,
искал встречи с Климом, а поскольку того не оказалось, побеседовал со
мной... врезав напоследок по кумполу. Нет–нет, не физически, –
поспешил добавить Заремба, видя, что глаза друга становятся круглыми,
– суггестивно, взглядом. Хотя нокаут натуральный. Слава Богу, «сын
сумерек» был в благодушном настроении и не стремился отправить меня в
объятия Морфея надолго, я пролежал всего три с половиной часа и почти
все запомнил.
– «Сын сумерек»?
– Так Шаламова назвали безопасники, мне об этом на ухо шепнул один
приятель–безопасник.
– А с чего он вспылил? – помедлив, спросил Железовский. – Ни с
того ни с сего нанес пси–удар...
Заремба пожал плечами. Этот жест, как и руки в карманах, был его
«фирменным» и мог выражать что угодно.
– По–моему, я неосторожно брякнул какую–то фразу о Купаве, не
помню, что именно, но в связи с Мальгиным. Вот Даниил и взбеленился.
Ну а ты где был? – В глазах молодого нейрохирурга загорелся жадный
интерес. – Говорят, вы нашли–таки вход в орилоунское метро. Расскажи,
а?
– Позже. А кто говорит?
Заремба уныло вздохнул.
– И ты стал, как Клим. Тот в последнее время дважды обещал
рассказать о своих похождениях и не нашел времени. А еще человек–да.
– Расскажет, раз обещал, – успокоил друга Железовский.– Я, честно
говоря, и не был почти нигде, изучал трансфер, нечто вроде
переключателя каналов метро. Потенции у этой машины колоссальные! Мне
показалось, что ее «струнная» сеть уходит и во времени, в прошлое и
будущее.
– Давай проверим! – загорелся Заремба.
Железовский засмеялся – словно в огромной пустой бочке гулко
загрохотали, перекатываясь, камни.
– Надо бы, да у меня пока обязательства. Закончу работу –
посмотрим. Кстати, этот приятель твой не говорил, где они засекли
Шаламова? Не в квартире Клима?
– Чего не знаю, того не знаю. Помню, что Даниил зачем–то вдребодан
разнес гостиную шефа, потом пошел к себе и там устроил шабаш... но
подробностей не ведаю.
Железовский кивнул, заторопился.
– Ты по делу? Извини, мне пора уходить.
– Да в общем–то хотел узнать, как дела, и вообще... А где Клим?
Разве он с тобой не вернулся? Уходили–то вместе.
– Он далеко. – Математик подумал. – Изучает ветвление
Метавселенной. Пока, Иван, позвони вечером или заходи, чаю попьем.
Выключив виом, Аристарх быстро закончил анализ задачи, перевел
данные расчета в глубокую память Дервиша, за барьер блокировки,
написал для себя: «Снижение уровня неопределенности» – и помчался в
душ. Он купался три, а то и четыре раза в день. Вытираясь насухо,
услышал звонок, мысленно попросил Дервиша дать картинку, но виом не
сработал – абонент с той стороны не включил обратку.
– Слушаю, – сказал Железовский, выжидательно глядя в глазок виола.
Что нужно хотя бы накинуть халат, он не подумал.
Звуковой канал видео донес чье–то сдавленное восклицание, и виом
погас, так никого и не показав. Пожав плечами в манере Зарембы,
Железовский оделся и с удовольствием отшагал два километра до метро по
липовой аллее: жил он в экополисе Пушкино, недалеко от всемирно
известного Болдинского хутора, где когда–то обитал великий поэт. Все
время, пока шел, не покидало ощущение, будто ему в шею дышит невидимый
и неосязаемый, но тем не менее опасный хищник.
Из метро вышел в Брянске и до красивого, выстроенного в стиле
«виноградная гроздь» дома Шаламова шел пешком, оглядываясь на
прогуливающихся по бульварам–аллеям древнего города его жителей и
гостей. Ощущение «дышащего в шею зверя» сменилось ощущением тяжелого,
липкого взгляда, хотя никто из отдыхающих особенно к математику не
присматривался. Железовский редко тревожился по какому–либо поводу,
однако в ощущения свои верил и не анализировать причин не мог. Судя по
биоэху, квартира Шаламова была пуста. Открыть дверь удалось со второй
попытки, автомат впустил гостя после мысленного приказа и угрозы
«взломать ящик»: запирали дверь безопасники и кодировать замок не
стали.
Подарки, принесенные Шаламовым, Железовский обнаружил по «запаху
инородности»: мозг отреагировал на колебания полей, звуков и запахов,
которые обычный человек почувствовать не сумел бы и при концентрации
их, в тысячи раз большей. Оглядев коллекцию, Аристарх покрутил
головой, не ожидая такого улова, и осторожно разложил все найденные
предметы по карманам. Он помнил предостережение Лондона, да и сам
чувствовал, насколько они опасны. Шаламова, видимо, эта их
характеристика не пугала, он не думал об опасности и преследовал
какие–то свои цели, что в гораздо большей степени доказывало его
деградацию и распад личных ценностных ориентировок.
Вне здания снова вернулось ощущение взгляда в спину. Случайными
подобные ощущения быть не могли, и Железовский насторожился, что
позволило ему в дальнейшем включиться в предлагаемое действие в режиме
опережения. Размышляя, вернуться ли домой или сначала отнести подарки
Шаламова в управление, под надежную опеку бункерной автоматики,
Аристарх вышел из метро в Пушкине и машинально выбрал путь к дому
напрямик, по тропинке через заснеженный лес, балку и речушку Сосьву,
невидимую подо льдом. А на деревянном узорчатом мостике через балку,
которому, по легенде, шла третья сотня лет, его встретил развязный
юнец в немыслимом рванье, означающем, что он принадлежит к гильдии
хочушников из клана самого невероятного племени людей, ставивших целью
всей жизни получение удовольствия и не признающих никакой морали. На
рубахе юнца выделялась крупная надпись на английском и русском языках:
«Плевать!»
Юнец сплюнул жвачку под ноги Железовскому и сказал невнятно:
– Гони, что у тебя в карманах, сейфмен, тебе оно не понадобится.
Железовский, сам будучи творческой личностью, постоянно ищущей и
стремящейся к полной самоактуализации, со свойственным ему
максимализмом и уверенностью в справедливости своих оценок, что
называется, на дух не переносил «голых» потребителей с их культом
«абсолютной свободы от любого вида ответственности», считая, что они
достойны разве что презрения и жалости, но он никогда не видел в них
угрозы ни себе, ни обществу, в тоне же этого парвеню явственно
прозвучали агрессивные нотки.
Аристарх, зная, что молчание – самая совершенная форма лаконизма,
легонько отодвинул юношу и пошагал дальше по мостику, предчувствуя
продолжение. И оно не заставило себя ждать. Юнец свистнул, и навстречу
математику из зарослей лещины и ракитника выбрались четверо молодых
людей в черных очках на пол–лица. В руках металлически отсверкивали
какие–то необычного вида устройства. Железовский пожалел, что не надел
свой рабочий кокос с персональным компом, было бы с кем
посоветоваться.
Чувство опасности спустило курок включения экстренного резерва,
время замедлило свой бег, появилась возможность мыслить одновременно
тремя уровнями сознания, что намного увеличивало скорость решения
задач и реактивность их выполнения. Железовский сразу определил типы
устройств в руках парней – два из них принадлежали к классу
психотехники внушения: суггестор–моно и «пси–4», еще два были
парализаторами «Дерк» и «Дега». Хорошо, хоть «василиски» не взяли,
подумал Железовский с веселой злостью. Однако надо выпутываться, их
много, а я один и без тельняшки...
Ему повезло: нападавших действительно было много – четырнадцать
человек, и вожаки двух «охотничьих» групп решили покуражиться; по их
мнению, жертва уйти не могла, и времени на развлечение хватало.
– Давай, давай, сейф, не жадничай, – прожевал речь «плевака»
первый молодой сорвиголова, ухмыляясь. – Бугай ты, конечно, здоровый,
но мы тебя... – Улыбка вдруг сбежала с его губ, глаза расширились. Он
увидел, как лицо «жертвы» налилось розовым свечением, а с ладоней на
мостик сорвались тающие капли электрического сияния.
Железовский пошел на него, и юнец, пискнув, сиганул с мостика в
сугроб. Теперь дорогу назад к метро преграждали трое, а четверо на той
стороне двинулись к мостику, и еще семь человек – отряд подстраховки –
крались по кустам справа и слева.
Первым шагнул навстречу математику вожак «группы захвата»,
высокий, хорошо сложенный парень, с капризной складкой губ, одетый в
подогреваемый костюм «норд». Он был самым умным из всей компании, но
чрезвычайно высокомерным, что сказывалось и на уровне его мышления. Но
он знал кое–какие приемы и держал наготове парализатор.
– Только–то? – сказал он пренебрежительно, имея в виду свечение
кожи. – Это все, что умеют интрасенсы?
– Не все, – пробасил Аристарх коротко, встретил удар ладонью,
ответил на второй, отнял парализатор, развернул парня боком и сбросил
с мостика в тот же сугроб, где барахтался «плевака».
Двое тут же насели на него, памятуя наказ «пощупать интрасенса
кулаками», но Железовский в совершенстве владел славяно–горицкой
борьбой, основанной на технике владения телом и знании нервных центров
на теле человека. Спустя десяток секунд оба были оглушены и оружие
применить уже не могли. Это быстро поняли четверо в арьергарде, с ходу
открывшие «пальбу» (стреляли пистолеты бесшумно). Железовскому
пришлось в течение минуты показывать искусство «качания маятника»,
прежде чем он добрался до стрельцов и предложил им отдохнуть, выбросив
оружие в снег. И все же один удар он пропустил: кто–то из страхующей
семерки свалился на него сверху и врезал ногой в поясницу, попав точно
в один из подарков, которые принес Даниил Шаламов из своего
путешествия.
Железовский успокоил и прыгуна, однако вдруг с удивлением
почувствовал резкий укол холода: впечатление было такое, будто к
оголенной коже на боку притронулся кусок льда.
Интуиция сработала прежде, чем Аристрах понял, в чем дело. Рука
сама нырнула в карман, нащупала «кусок льда» и метнула его на
заснеженно–ледяную гладь реки.
– Уходите! – рявкнул математик так, что с деревьев и кустов
посыпался иней, отмахнулся от одного из засадников и бросился прочь от
этого места.
В точке падения «льда» выросло копье пронзительного синего света,
ударило в зенит, пробив облака, сжалось в прозрачный шар, снова
развернулось лучом. В спину дохнуло жутким холодом, словно сюда, в
этот лесной уголок земной природы, занесло кусочек космической
межзвездной пустоты с ее «абсолютным нулем» температуры – минус двести
семьдесят три градуса [По Цельсию.].
Железовский прибавил ходу, боковым зрением отметив, что испуганные
участники засады ломятся по кустам и месят снег следом, почти не
отставая. Сзади раздавались странные звуки: звонкие, гулко–струнные
удары поодиночке и хором – это лопались от холода стволы деревьев.
Остановился Аристарх уже у метро, оглянулся, но за деревьями
ничего не было видно, кроме уплотняющейся белесой дымки, словно пейзаж
начинал затягивать неожиданный для зимы туман.
Кто–то позвал его, нежный и далекий, раз, другой... Перед глазами
проявилось колеблющееся, как монета на дне ручья, полупрозрачное
девичье лицо... Забава... Неужели почувствовала?
Железовский спохватился, послал мысленный импульс–успокоение и
вызвал по видеобраслету дежурную бригаду УАСС, коротко объяснив, в чем
дело.
Похолодало и возле строения метро, хотя спешащие по делам люди ни
о чем еще не догадывались, принимая похолодание как само собой
разумеющееся явление.
Зачирикал личный вызов. Железовский со вздохом повернул браслет
квадратиком видео вверх. Но это оказалась не Забава, а ее сестра,
комиссар безопасности Власта Боянова, недоумевающая, сердитая,
неприветливая.
– Что там у вас стряслось? Мне звонила Забава, утверждала, что на
вас покушались... от моего имени подняла по тревоге обойму ВВУ... в
чем дело?
– На меня напали. – Аристарх коротко рассказал о своих
приключениях и добавил: – Боюсь, что одна из игрушек Даниила сработала
по назначению, нечто вроде генератора холода, срочно шлите бригаду
научников и специалистов. Кроме того, я передам вам еще несколько
игрушек, им нужна надежная охрана. Жду.
Выключив видео, он стал ждать прибытия вызванных групп. Мороз
крепчал, и белое облако тумана, сконденсировавшегося от резкого
падения давления в зоне похолодания, придвигалось все ближе...
Произошло «событие уровня 1», как обозначались подобного рода
происшествия со внеземной машиной холода, и Боянова готовилась к
выступлению на Совете безопасности.
С момента происшествия прошло двенадцать часов, однако бригадам
управления до сих пор не удалось подобраться к генератору холода и
выключить его. Ни ученые, ни эксперты–инженеры ничего не могли
посоветовать, не собрав необходимой информации, и количество гипотез о
сути явления росло как на дрожжах. Последним позволил себе сделать
заявление Аристарх Железовский, прямой виновник торжества, и хотя
Боянова едва сдержалась, чтобы не нагрубить ему и выключить связь, по
ее мнению, математик подошел к решению проблемы ближе остальных.
Впрочем, он знал об «игрушках» Шаламова больше всех.
– Это не генератор холода, – сказал он без выражения. Эта его
манера «бога бесстрастия и неподвижности» бесила Боянову, но запретить
Железовскому тренировки по контролю чувств она не могла.
– Судя по спектру побочных излучений, это нечто вроде излучателя
отрицательной энергии, – продолжал математик, не замечая выражения
лица женщины. – Вещь, совершенно немыслимая в нашем мире, вернее,
мыслимая лишь математически. Зато теорией совершенно точно предсказано
поведение такого излучателя: в нашем континууме он должен понижать
температуру, причем до цифр фантастических – гораздо ниже абсолютного
нуля, до минус десятков, а то и миллионов градусов.
Железовский помолчал.
– Нам еще повезло, что этот излучатель маломощный, в противном
случае произошел бы взрыв холода, эквивалентный атомному, если учесть,
что вся эта энергия была бы поглощена.
Боянова представила масштабы «взрыва», и ей стало зябко.
– Что вы предлагаете? Как остановить этот ваш... излучатель?
– Проще пареной репы, – безмятежно пробасил Железовский. –
Выключить эту штуковину вряд ли удастся, да и не имеет смысла искать
выключатель, она сама перестанет работать, когда закончится ресурс.
Лучше всего удалить ее с Земли на Луну, например, или на Солнце.
Уже в который раз Власте приходилось в душе признавать, без
удовольствия, но с уважением, что мыслит математик рискованно.
– Почему на вас напали именно в тот момент, когда вы возвращались
от Шаламова?
– Похоже, знали, что иду не пустой, а может, догадывались. И акция
готовилась тщательно, сами пацаны не додумались бы использовать две
группы, основную и поддержки, обычно гедонисты–хочушники резвятся
толпой. Кстати, мы до сих пор не получили официального ответа на наше
послание.
– Кто мы?
– Интрасенсы. Общественной организации, представлявшей бы наши
интересы, мы не имеем, как и руководящих лидеров, но совместные
решения принять можем.
– Ваш запрос будет решать Совет безопасности. Как продвигается
ваша работа? – Боянова имела в виду задание, которое согласился
выполнить математик.
– Спасибо, начальство не жалуется. – Железовский сделал вид, что
не понял вопроса. – Скоро отправлюсь на Маат в составе второй
экспедиции.
Власта поняла: разговор шел по консорт–линии, Аристарх не доверял
инконике связи, ключ к которой, хотя бы и теоретически, но можно было
подобрать.
– Не ввязывайтесь в... драки. По вашему сигналу криминальные
подразделения способны остановить любых резвящихся... шутников. До
свидания.
В понимающем взгляде Железовского промелькнула ирония, но, слава
Богу, он промолчал.
Однако перевести дух Бояновой не удалось – позвонил Столбов.
– Власта, мы потеряли Шаламова.
– Не поняла, инспектор, как потеряли? Он что, иголка?!
– Он разделился и исчез. То есть мы предполагаем, что он
использовал динго, полностью копирующий его внешность, и ребята
клюнули на эту уловку, пошли за двойником. Тот сел в такси, добрался
до метро и... пропал. – Столбов в замешательстве почесал горбинку
носа. – Здесь есть одна загадка: динго не может передвигаться без
создающей голографический мираж аппаратуры, но мы такой аппаратуры...
– инспектор кашлянул, – не нашли.
– Великолепно! – Тон комиссара стал ледяным. – Дмитрий, вы сейчас
не просто опер. То есть оператор тревоги по форме «ЗОВ». Неужели мне
надо учить вас работать по таким фигурантам, как Шаламов? Не обычный
псинеур – чужой псинеур! А значит, работать по нему надо нестандартно,
нестереотипно, без привлечения штатных режимов, понимаете?
Столбов побледнел, но глаз не отвел.
Боянова сжала зубы, перекусывая раздражение, которому не было
оправдания. Инспектор ей нравился, а признаваться в этом ей не
хотелось, даже себе самой.
– Используйте опыт ИВК, эм–синхро, предельные возможности машин...
и людей, но Шаламова мне найдите! А когда установите контакт, я
встречусь с ним.
Столбов молча наклонил голову. И осталось между ними, как всегда,
недосказанное что–то...