Черный Человек - Василий Головачев - Книжная Полка

Глава 5

В один из моментов перехода от многодиапазонного мышления «черного человека» к нормальному человеческому он заметил, что за ним снова следует богоид.

За время скитаний по вселенным Шаламов не только полностью овладел запасами маатанских знаний, хранящимися в тайниках собственного мозга, но и сделал тысячи новых открытий, поразительных и необычайных, однако тайна миллионоглазого богоида осталась неразгаданной. Что или кто это такой – не знали ни орилоуны, ни «черные люди», которые создали собственный миф об этом загадочном объекте. Для маатан богоид был кем–то вроде воскресшего Христа для людей. Он появился во Вселенной вместе с Вершителями задолго до рождения Орилоуха и Маата – не только как цивилизаций, но и вообще как физических объектов, принимал активное участие в деятельности Вершителей, наблюдал за созданием «черных людей», потом исчез и снова появился в их поле зрения уже миллионы лет спустя, когда процесс эволюции этого домена Метавселенной привел к распаду «струнной» структуры мира, а также к исчезновению реликтовых «серых дыр» – выходов в иные домены–вселенные. Богоидом Даниил назвал миллионоглазого за практическую неуязвимость и граничащую с чудом способность находить его в самых разных уголках Вселенной.

Причин такой привязанности Даниил не знал, да и не пытался выяснить, но облако с глазами – в этом облике в основном и «обитал» богоид – могло выдать Шаламова, от него надо было избавиться во что бы то ни стало, и Даниил прибегнул к испытанному методу: нанес богоиду бешеный пси–удар, в котором смешались гнев, ярость и ненависть. Облако богоида побледнело, покрылось сеточкой «трещин», пропало. Шаламов расслабился, вспоминая, где он и что делает, направился к метро, оставив позади испуганных прохожих, которых зацепила слепая волна пси–излучения. Двое из них потеряли сознание, но Даниил не думал о последствиях своих действий, он давно привык идти к цели кратчайшим путем.

Из метро он вышел уже в здании УАСС. Кокон свернутого «эскалатора» находился где–то здесь, в здании, Даниил чувствовал пульсацию его сжатого поля: словно где–то в мозгу бестелесная бабочка складывала и раскладывала крылышки. Зайдя в сверкающий фарфором и хрусталем туалет, Шаламов изменил лицо, вырастил вместо прежнего кокоса белый костюм официала безопасности с ромбом члена Совета, привычно сосредоточился, прокачивая сквозь мозг и нервную систему все излучения и поля в здании. «Бабочка» в мозгу из прозрачно–слюдяной превратилась в радужную, чаще замахала крылышками, ответила на мысленный зов тонким звоном узнавания, после чего вычислить координаты местонахождения кокона не составляло труда. Однако над планом изъятия кокона «эскалатора» пришлось поразмыслить, потому что находился он не в лаборатории у экспертов, как надеялся Шаламов, а в сейфе спецхрана, доступ к которому был разрешен лишь группе работников отдела безопасности, обладающей квалитетом ответственности, то есть имеющей полномочия, подтвержденные Советом безопасности или СЭКОНом.

Если бы Шаламов рассуждал как человек, он удивился бы такому обстоятельству и насторожился: загадочные предметы никогда не прятались безопасниками от людских глаз, а передавались для изучения экспертам отдела. Но если у нормального человека основной конфликт – его двойственная природа – всегда решался в пользу положительных качеств души, то у Шаламова распад личности привел к тому, что из двух крайностей: агрессивной импульсивности и жажды порядка, разрушительного инстинкта и стремления к гармонии – он, почти не колеблясь, выбирал первые.

Спустившись на административный горизонт, Даниил зашел в бюро общей информации, выяснил имена руководителей службы безопасности и как они выглядят. После этого он снова уединился в туалете и трансформировался в Калину Лютого. Кроме того, он вырастил два динго–динамических голографических фантома – с лицами Алексея Шевчука и Рене Борда, не особенно озаботившись их телосложением. В голове начинал просыпаться «черный человек», приходилось удерживать сознание и не терять нити действия.

В двенадцатом часу дня в сектор особого режима службы безопасности, где хранились раритеты – документы специального учета и вещественные доказательства, по которым велось следствие, вошли трое: заместители комиссара Борда и Шевчук и начальник оперативного бюро космосектора Лютый. Охрану сектора осуществлял инк Добрыня, в распоряжении которого находились системы контроля и допуска, обслуживания, ремонта технологических линий и хранилищ, а также бригады киберов самого разного назначения. Участия человека для выдачи документации обычно не требовалось, инк справлялся со своими обязанностями практически без сбоев, предъявляя необходимое буквально за секунды.

Когда в помещение «склада», как его называли в управлении, вошла вышеупомянутая троица, Добрыня, как и любой киб–интеллект его класса, будь он на этом месте, ничуть не удивился и, возникнув перед гостями в человеческом обличье, вежливо осведомился о причине визита «высокопоставленных особ» (вопрос был задан не без юмора). Ответил «Лютый»:

– Выдай нам «предмет 141», срочно.

Шаламов уже успел мысленно войти в память компьютера и определить код выдачи и номер, под которым кокон «эскалатора» был отправлен на «склад». Но он не учел, что Добрыня имел указание тех, кто помещал кокон на хранение, о дополнительной проверке любого лица, вплоть до комиссара и даже директора управления.

Лицо фантома приняло озабоченное выражение: за доли секунды он связался с инком отдела безопасности Умником и выяснил, что ни Лютый, ни тем более Шевчук и Борда не имели отношения к найденному розыскниками следственного бюро загадочному объекту и требовать его изъятия из «склада» не могли: не было причин.

– Минуту, – сказал Добрыня. – Назовите код выдачи и подтвердите полномочия: данный предмет находится в зоне особого внимания службы Б.

Шаламов понял, что допустил промах. Усилием воли он увеличил чувствительность своего органа приема пси–излучения, процедил сквозь сети сознания всю оперативную память инка и нашел причину, из–за которой инк потребовал подтверждения полномочий.

Всплеск пси–поля был короток, но мощен: Добрыне «позвонила» комиссар отдела Боянова и приказала доставить предмет под номером 141 в лабораторию. Однако за мгновение до этого Умник сделал запрос Бояновой, получил короткое «нет» и включил тревогу. Добрыня, пребывавший в некотором затруднении, уже готов был включить транспортную линию для доставки требуемого предмета, когда сработал императив «Вор».

Шаламов не стал ждать развязки событий и, как быстро ни действовали киб–системы, с территории «склада» убрался своевременно. Обойма подстраховки – «живые» люди – прибыла на «склад» спустя две минуты после его исчезновения и работала несколько часов, пытаясь выяснить, кто же на самом деле хотел вынести «объект 141», но оживить Добрыню не удалось: память его оказалась стертой, будто инк попал под мощный электрический разряд, пробивший его многоконтурную защиту...

Неудача не то чтобы обескуражила Шаламова, но заставила задуматься. Он, конечно, мог бы добиться своего и забрать кокон из управления, уничтожив «склад» и оглушив людей из отряда охраны, но сработал какой–то человеческий «предохранитель», останавливающий нормального человека перед свершением аморального поступка, а тем более преступления. В глубинах психики все еще сохранились уголки нравственности, свойственные людям и не перерожденные памятью «черного человека», но день ото дня они сжимались, уменьшались, таяли, и вместе с ними таяли нравственные оценки собственного поведения Шаламова и возможности адекватного ответа на внешние раздражители.

Он вернулся в квартиру, которую снял под последним влиянием своего «я», и два часа «отдыхал», то есть находился в глубоком трансе, пока мыслил и действовал «черный человек». Очнулся Даниил в незнакомом месте, огляделся и через несколько мгновений понял, что «черный» привел его в институт травматической нейрохирургии мозга, где работал Клим Мальгин.

Благодаря встроенной в стены аппаратуре эмоционального съема, пси–настройки и видеопласта посетители центрального холла института видели и чувствовали то, что хотелось и что их успокаивало, поэтому для каждого холл выглядел по–своему; Шаламов оказался в дежурном зале СПАСкурьерской службы, интерьер которой всегда отвечал его внутренним представлениям о порядке и дисциплине.

Усмехнувшись попытке местной автоматики внушить ему бодрость, Шаламов обошел прозрачную центральную колонну холла – единственную деталь интерьера, которая не менялась в зависимости от внушаемых картинок, и вызвал дежурного. Внутри колонны проявился вежливый мужчина средних лет со строгим лицом, одетый в голубой костюм–динго институтского инка по имени Гиппократ.

Шаламов не стал тратить время на звуковой разговор, а сразу проник в память машины и выяснил, где находится лаборатория нейропроблем, которой заведовал Мальгин. Через несколько минут, мысленным усилием открыв замок двери, Даниил вошел в кабинет нейрохирурга, своего бывшего друга, единственного из всех друзей, кто видел в нем только пациента, несчастного человека, судьбой которого распорядился случай.

К удивлению Шаламова, киб–секретарь кабинета не содержал никаких сведений относительно своего господина, в его памяти не осталось ничего, что касалось личной жизни Мальгина, связей, планов или заметок, только данные по медицине катастроф и бланк сообщения об операциях, проведенных сотрудниками лаборатории. Единственное, что удалось выяснить, так это отсутствие хирурга на рабочем месте в связи с его просьбой об отпуске. Где в данный момент находится Мальгин, киб не знал, как, впрочем, и Гиппократ.

«С Купавой, конечно!" – мелькнула мысль, вызвавшая мгновенную вспышку ревности и бешенства, в результате которой киб–секретарь превратился в мертвый поликристаллический слиток, выдающий на выходе бессмысленный набор цифр и букв. И в этот момент в кабинет заглянул высокий, модно одетый молодой человек с вопросительно поднятыми бровями. Это был Заремба, уходивший с дежурства и толкнувший дверь ради любопытства.

Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом молодой нейрохирург прошептал, меняясь в лице:

– Господи, Даниил?!

Шаламов с трудом удержался от пси–выпада, почувствовав странный, внезапный, леденящий душу страх, хотя потом не смог отыскать видимых его причин.

– Где Мальгин?

– Чомор... – пробормотал Заремба, отгоняя пальцем нечистую силу. – Леший... Это ты, Даниил, или я сплю?

– Где Мальгин? – повторил вопрос Шаламов.

Заремба хлопнул себя по бедрам, засмеялся; судя по всему, беглого спасателя он совершенно не боялся.

– Надо же, как повезло! Сенсация! Шаламов, человек–химера, сам возвращается в институт, и я первым узнаю об этом!

– Барбос! – беззлобно усмехнулся Шаламов, успокаиваясь. – Где Клим, почему его нет ни на работе, ни дома?

– Он в бегах уже несколько дней! Отпросился у начальника в отпуск, утверждает, что ушел из института навсегда, но я ему не верю: потянет память – вернется. А ты какими путями здесь? Требуется помощь?

Шаламов едва успел подавить желание проникнуть в мозг Зарембы, выяснить все, что тот знает, и стереть воспоминания о встрече.

– Помощь не требуется.

– А Клим зациклился на твоей... – Заремба запнулся, – болезни и жаждет отыскать тебя, чтобы предложить операцию. Он даже смоделировал ее, рассчитал чуть ли не полтысячи параметров... Кстати, он тоже стал... в некотором роде... в общем... – Молодой хирург пошевелил пальцами. – Ну, примерно таким же, как и ты. Экзосенсом, короче. Я оперировал его, помогал переводить информацию маатан из глубин подсознания в сферу сознания, и теперь он, по–моему, хомо супер. – Заремба остановился у стола, засунув руки в карманы, покачался с пяток на носки. – Ну, сверхчеловек не сверхчеловек, тем не менее Клим смог сделать то, что на его месте не сделал бы никто другой. Ты слышал об этом? Он вытащил из глубокого транса твою жену... – Ивану показалось, что его ударили. Дальнейшее он помнил смутно.

Показалось, что на голову рухнул потолок, потом кто–то копался в мозгу – неприятное, холодно–скользкое впечатление, – перебирал мысли, образы, воспоминания, и, наконец, еще одна встряска организма запомнилась, как второй звонкий удар ладонью по уху. В голове потом долго плыл колокольный звон, отзываясь загоравшимися искрами боли под черепной коробкой. Очнулся Иван в кабинете Мальгина один, Шаламова уже не было, только запах сохранился – запах «лунной пыли», чужой этому месту.

«Черный человек» безошибочно вывел Шаламова из института и передал собственному «я», ущербному, инфантильному, то и дело спотыкавшемуся на эмоциях, но еще не полностью распавшемуся, в Смоленске, у дома Мальгина. Делать здесь было нечего, но у Шаламова возник соблазн еще раз пройтись по памяти мальгинского «домового», чтобы окончательно удостовериться в непричастности хирурга к исчезновению Купавы.

В квартиру он проник легко, тщательно обшарил все комнаты в надежде отыскать хоть какой–нибудь предмет из туалета Купавы, не нашел, вскрыл «домового», но память компа оказалась стертой. Раздраженный неудачей, Даниил сжег кристаллический мозг «домового» окончательно и бесповоротно, превратив его в камень, и удалился. Однако даже в таком состоянии он почти сразу же обнаружил за собой слежку. Для этой цели кто–то использовал исследовательских «пчел» – комплекс типа «Рой–100» – с микрооптикой и десятком датчиков, а также с двигателем, позволявшим «пчелам» перемещаться с приличной скоростью до трехсот километров в час.

Разбираться, кто следит и с какой целью, Шаламову было недосуг, и он сделал маневр, в результате которого «пчелы» помчались за его видеодвойником, севшим в такси.

Выспаться Бояновой не дали.

Сначала позвонил Столбов, предпочитавший докладывать о работе сам, а не через дежурных инков. Он сообщил, что «сын сумерек» вынырнул, причем трижды: первый раз в управлении, попытался проникнуть на «склад», где хранилась взятая из его квартиры «магическая сфера», второй раз в Институте травматологической нейрохирургии мозга, откуда ему удалось незаметно скрыться, и третий раз в квартире Клима Мальгина, находившейся под особым контролем.

– И что же? – спросила сонная Власта, отметив машинально, что проспала всего четыре часа.

– Разрушена инконика «склада», уничтожены компы в кабинете Мальгина и у него дома, работник института Иван Заремба получил слабый пси–шок.

Сон Власты сняло как рукой.

– Причины?

– Что? А, вот вы о чем, – догадался инспектор, делая вид, что ничего необычного в его раннем видеовизите нет. Внешних причин в общем–то и нет. Во всяком случае, для любого из нас, но не для Шаламова. Видимо, он чересчур резко реагирует даже на «малые возмущения среды» – слова, жесты, какие–то сведения, которые затрагивают его лично. Таков вывод наших пси–аналитиков. Но не это пока главное. Во–первых, он почуял слежку и попытался уйти, использовав динго–двойника. Во–вторых, за ним идет еще кто–то, кроме нас.

– Не поняла!

– За ним ведут наблюдение неизвестные нам силы, – терпеливо повторил Столбов. – Причем с применением тонкой молектронной и мощной оптической техники, установленной на спутниках. Чтобы не спугнуть этих «наблюдателей», мы вынуждены работать сверхосторожно, поэтому результатов нет. Шаламов же продолжает, как мы считаем, искать свою жену. Найти ее нам пока тоже не удалось, – упредил инспектор вопрос комиссара.

– Найдите! – с нажимом проговорила Боянова. – Она – не иголка. Шаламов становится делинквентом [Делинквент – субъект, чье отклоняющееся поведение в крайних своих проявлениях представляет уголовно наказуемые действия.] и может решиться на все. Перейдите от простой «дхияны» [Дхияна (санскрит) – созерцание; здесь: императив для службы наблюдения за опасными объектами.] к двойной.

Столбов наклонил голову, и связь прекратилась. Боянова проверила, как спит дочь, легла, несколько минут размышляла над услышанным, задремала было, но звонок видео заставил ее включить «домового» снова. Беспокоил Умник, которому полученная по сети «спрута» информация показалась настораживающей: ученые из Института пограничных физических проблем, которые занимались изучением «сферы Сабатини» на Меркурии, сделали вывод, согласно которому «сфера» неустойчива и в любой момент может выплеснуть в Систему океан энергии, уничтожив по пути ближайшую к Солнцу планету.

Но и после этого сообщения у Власты оставалась надежда доспать норму, требуемую организму – по рекомендации сестры, которая спала не меньше шести часов в сутки, несмотря на свои экстрасенсорные способности. Однако третий звонок в течение утреннего получаса эту надежду разрушил. На сей раз звонила Карой Чокой, бывший нейрохимик Евромеда, а теперь ксенолога «Эдип–2».

– Извините, если разбудила, но у меня странные предчувствия. Знаете, есть такая пословица: спящий под непрерывный шум просыпается от тишины. Так и я: все мои друзья вдруг замолчали, не звонят, и я подумала... где он?!

– Кто? – улыбнулась Боянова, изучая уверенное, гордое лицо красивой женщины. Она знала о взаимоотношениях Джумы Хана, Чокой и Мальгина и была уверена, что Карой спрашивает о бывшем муже. Однако ошиблась.

– Мальгин, – произнесла ранняя видеогостья.

Боянова мимолетно подумала, что ее проницательность, к сожалению, имеет пределы. Во всяком случае, в те моменты, когда дело касается логики женщин.

– Вероятнее всего Мальгин, как и его друзья – Ромашин, Железовский... Хан, путешествует сейчас по сети орилоунского метро. Есть подозрения, что они отыскали в него вход.

Выражение лица Карой не изменилось, но в глазах промелькнули недоверие и озабоченность.

– И Джума... с ними?

– С ними.

– Понимаю... извините, вы меня обескуражили... То есть вы не знаете, где они? На Маате не появлялись, мы бы заметили. На Орилоухе?

– Тоже нет. Ищем. Особой тревоги нет, все четверо профессиональные рисконавты и умеют постоять за себя.

– Понятно. – Карой медлила, собираясь что–то спросить, но так и не решилась. – Всего доброго.

Изображение превратилось в веер света, втянулось в глазок виома.

Комиссар полежала, размышляя над не решенной никем загадкой под названием «женская любовь», и встала.

Четвертый звонок за утро застал ее на кухне, когда она, успев сделать зарядку в стиле у–шу и принять душ, готовила завтрак. На этот раз видеовизитером оказался невозмутимый, с «блеском мудрости во взоре»... Аристарх Железовский!

– Вы?! – только и спросила Боянова, изменившись в лице.

– Бью челом, – прогрохотал математик, отмахиваясь от кого–то. – Что тут у вас творится? Где я вышел? Ребята какие–то нервные, возбужденные... из–за чего сыр–бор загорелся?

– Так вы на «складе»? – догадалась Власта. – Вышли из этого черного шарика – «магической сферы»?

– Это кокон «эскалатора», выводящего пассажира в зал трансфера, распределителя орилоунского метро. Да отстаньте вы от меня! – последние слова Аристарх произнес в сторону.

– Дайте старшего на связь, – потребовала комиссар, сожалея, что предстанет перед глазами подчиненного в домашнем виде. Изображение в виоме сменилось, на Боянову глянул командир обоймы охраны гриф Меринг, красный от злости; за глаза его прозвали «мерином», и прозвище свое он иногда оправдывал.

– Извините, Власта, мы тут хотели...

– Все в порядке, Джордж, отпустите его.

– Да пусть идет хоть в... болото! – буркнул Меринг. – Кто бы возражал. Но он хочет забрать с собой «объект 141».

– Да? Я поговорю с ним. Потом снимите блокировку «склада», отмените тревогу и выпустите его.

– Принял. – Командир охраны повернулся к Железовскому, на лице которого не дрогнул ни один мускул.

– И Джума... с ними?

– Зачем вам... э–э... кокон? – спросила Боянова.

– Включите консорт–линию.

Комиссар поняла, что Железовский не хочет, чтобы разговор был подслушан. Скомандовала «домовому» включить консорт–канал. Через две секунды скачок цвета – по лицу Железовского пробежала голубая волна – показал включение спецрежима связи.

– Кокон принадлежит Мальгину...

– Кокон принадлежит Шаламову, Мальгин просто забрал его из квартиры Даниила. Кстати, Дан уже приходил за ним. Его не ждали так рано и... отсюда и весь сыр–бор, как вы изволили выразиться. Зачем вам кокон?

– Так Шаламов на Земле?

– Риторический вопрос.

– Но я–то не знал. Он фрустирован, вы знаете? И случись что–нибудь, что ему не понравится, может стать... носорогом в посудной лавке.

– Догадываемся, потому и упрятали кокон там, где Шаламов не сможет его достать.

– Напрасно. – Железовский сдвинул брови. – Зачем его нервировать зря? Он спокойно перейдет границы допустимой обороны, а обвинят в этом вас.

– За то, что мы хотим помочь ему?

– А если хотите помочь, отдайте кокон мне. Во–первых, я при встрече с Шаламовым ничем не рискую, нанести мне вред он вряд ли сможет, да нам и договориться легче: мы с ним одного поля ягоды. Во–вторых, через этот кокон в любой момент может выйти Мальгин или кто–нибудь еще.

– Разве вы были не с ними?!

– Странным образом мы разошлись, хотя собирались идти вместе. Мне еще не вполне понятен механизм действия «эскалатора», здесь командуют законы иной физики, нежели наша, и объяснить что–либо нематематическим языком я не смогу. Во всяком случае, я не знаю, почему нас разбросало по сети метро. Может быть, орилоунская автоматика реагирует на желания каждого и выводит в нужное место поодиночке. Видимо, желания наши не совпадали... ибо человек есть цель в себе...

– Добавьте еще – и для себя. – Боянова закусила губу, сдерживаясь. – Вы вернулись первым. Почему? И где вы были?

– Отвечу, но позже, в приватной беседе, сейчас же очень спешу. Так вы прикажите своим нукерам выпустить меня с коконом, не хотелось бы делать это силой. – В тоне молодого математика проскользнула нотка превосходства, наверное, он чувствовал себя всесильным.

Комплекс превосходства свойствен обычно детям и еще никого не доводил до добра, подумала Боянова. Дай Бог, чтобы ты быстрей вырос, интрасенс. Что же в тебе нашла Забава, чего не вижу я?

Связь прервалась.

В гостиную вошла сонная Карина, протирая глаза кулачком.

– С кем ты так долго беседовала, ма? Я думала – с Железным Человеком. Ну и голосище!

Власта усмехнулась. Железный Человек был добрым персонажем знаменитого фант–сериала, покорителем племен разумных динозавров и жутких монстров из антивселенной и чем–то походил на Аристарха Железовского, хотя, по мнению Власты, в характере последнего было много лишнего.

– Выспалась, жаворонок?

– Ма, а что такое Апокалипсис?

– Апокалипсис? – удивилась Боянова, прижимая дочку к себе. – Где ты раскопала это слово?

– Вчера звонил какой–то дядя и сказал, что тебя ждет личный Апокалипсис. Это твой друг? Он добрый?

Несколько мгновений Власта смотрела на дочь потемневшими глазами, потом стремительно подошла к «домовому».

– Кто звонил? Когда? Я имею в виду человека, произнесшего «личный Апокалипсис».

– Абонент не идентифицирован, – проскрипел «домовой».