7
Сына Альфреда Ястинского звали Манусом. Он проводил взглядом спину
отца и стал следить за движением секундной стрелки. Девять часов пятьдесят
две минуты, двенадцать и семь десятых секунды. Точная дата начала
величайшей войны. Секундная стрелка, как ни в чем не бывало, миновала
исторический момент и продолжила медленное кружение. Манус Ястинский
ничего не почувствовал. Тень будущего не затмила солнечный свет; все так
же спокойно журчал фонтан, в котором сорок дней спустя будет плавать
десяток пухнущих тел, пел искусственный соловей, неотличимый от
натурального. Соловья застрелит голодный рыжий детина и попытается его
сварить. И после будет долго проклинать причуды бывших хозяев усадьбы.
Соловьев в парке было два, электронный самец и электронная самка. Самку
застрелят, а надежно сделанный самец еще несколько веков будет прилетать к
фонтану и оплакивать свою подругу. Глупое устройство, оно не сможет
понять, что в мире есть смерть. Сто лет спустя не останется ни одного
жителя на двести километров вокруг. Ни одной птицы и не одного зверя. Ни
одного движущегося или летающего устройства, кроме соловья. Ни одного
целого здания. От усадьбы Альфреда Ястинского останется большая груда
развалин и большая часть делового крыла. Фонтан сохранится. Магнолии
сохранятся тоже. Чаша фонтана украшена гипсовым рельефом, который может
двигаться: еще несколько пустых веков будут двигаться никому не нужные
картины, пахнуть забытые магнолии, печальный соловей будет прилетать к
фонтану и плакать, а все пространства вокруг будут зарастать дремучим
еловым лесом. Время ослепнет и забудет о человеке. Остановятся часы,
неподвижно повиснут маятники, распрямятся пружины. И лишь несколько
поколений спустя сюда придут первые поселенцы. А через два века после
начала войны на месте бывшей усадьбы построят госпиталь. Как основу
госпиталя используют сохранившееся деловое крыло. Манус ждал десяти. В
десять ему будет позволено немного поиграть с Машиной.
Немного поиграть. Минут десять или двенадцать. Эти краткие минуты он
проведет за одной из игр, которые растягивают субьективное время: ты
погружаешься в такую игру и живешь в ней несколько недель, а когда
выныриваешь, то прошло всего лишь несколько минут. Лучшая из таких игр
называлась «Девять и один». В ней один ухитрялся убить девятерых. Были еще
и учебные программы, растягивающие время, но кому же захочется учиться
целый месяц подряд?
Без трех минут десять.
На аллее показался автомобиль.
Кто это еще? – не хватало, чтобы кто–то помешал.
Манус соскочил с гамака и поспешил в свою комнату, где его ждала
Машина, готовая играть.
