* * *
Погожим теплым днем мы с Аланой прогулялись на рынок в ближайшую
деревню; ей доставляло явное удовольствие глазеть на людей, в особен
ности на деревенских ребятишек, заинтересовавшихся Аланиной личностью
и сопровождавших нас на порядочном расстоянии. Моя строптивая спутница
ухитрилась показать язык самому здоровенному мальчишке, видимо, вожа
ку; тот скорчил ответную рожу, но дальше этого дело не пошло.
На распутьях чесали языки: Сова–де пойман, зато в городе свирепс
твует неведомый убийца, удушающий детей колодезной цепью. Первое из
вестие показалось мне слишком благостным, а второе слишком кровожад
ным; я не поверила ни тому, ни другому.
Рыночная суета неожиданно растревожила меня. Тут и там представля
лись подмостки, и я невольно выбирала лучшее место для повозок и при
кидывала, какой на эту публику пошел бы репертуар; грезы ушли, оставив
разочарование и тупую боль. Я как могла быстро закончила покупки –
полная корзина у меня и маленькая корзинка в руках Аланы – и поспешила
обратно.
По дороге домой Алана предложила сделать привал и поиграть в Луара
и волшебника; Луаром, конечно, была она, мне же выпала роль злого кол
дуна.
Побросав корзины, мы выбрали себе оружие на куче хвороста. Алана
имела неплохое представление о том, как фехтуют – во всяком случае она
знала об этом больше, чем я. Раздухарившись, она выкрикивала оскорбле
ния в адрес колдуна и наседала, как бешеная, мне оставалось только пя
титься и жалобно просить пощады...
Наконец, я упала на траву и скончалась в судорогах, после чего мы
возобновили путь, вполне довольные друг другом.
Но отступившие было мрачные мысли явились снова; входя во двор, я
до мелочей вспомнила и расположение повозок, и смех гостей, и последо
вательность пьес, и неудачный дебют Луара... Или такой дебют вправе
считаться удачным? Спектакль в спектакле: сыграем, Алана, в «отречение
от сына» или в «смерть Флобастера»...
Нянька не могла нарадоваться, принимая от нас покупки; я дожда
лась, пока она соберет на подносе приготовленный для Тории обед – и
неожиданно для себя попросила:
– Дайте мне.
Слова мои оказались тихими, как пение мухи – но старушка услыхала
и вздрогнула:
– А... Ты?
Я неуверенно кивнула:
– Попробую... Если нет, то... Но вдруг?
– Как бы хуже не было, – нянька в задумчивости покачала головой.
– Куда уж хуже, – сказала я шепотом.
Нянька поколебалась – и неохотно протянула мне поднос.
...Путь наверх оказался неожиданно долгим; остановившись перед за
крытой дверью, я долго переступала с ноги на ногу и слушала скрип по
ловиц. Страшная женщина – Тория Солль. А сумасшедших я вообще боюсь...
Так зачем, спрашивается, напросилась?!
«Пойди к ней, а я не могу... Пожалуйста».
На подносе остывала похлебка. Все равно, подумала я жестоко. Пусть
стынет, Тория все равно не будет ее есть...
– Войди, – сказали за дверью, и я чуть не выронила поднос.
Дверь оказалась незапертой; я толкнула ее носком ноги и неуклюже,
боком, протиснулась внутрь.
– Поставь на пол.
Тория сидела у окна. Я видела ее спину и черные, бессильно рассы
павшиеся по плечам волосы.
Стакан качнулся и чуть не упал. Звякнула тарелка; я задержала ды
хание.
– Тебе лучше уйти, – голос Тории казался тусклым, как старая брон
за. – Здесь ничего нет.
– Здесь ребенок, – сказала я осторожно. Любое мое слово могло
обернуться необъяснимой и непредсказуемой реакцией; так ходят по боло
ту: кочка–кочка–трясина...
– У ребенка есть мать, – тусклый голос Тории не дрогнул.
Я молчала.
– Впрочем, как хочешь, – Тория опустила голову. – Иди.
Я шагнула прочь – и уже за порогом меня догнал вопрос:
– Он жив?
Я подавила в себе желание обернуться. Взялась рукой за дверной ко
сяк:
– Да.
– Это он просил тебя прийти?
Я мысленно заметалась в поисках ответа; и «да» и «нет» могли ока
заться одинаково губительными, никакая уловка не шла мне на ум, и тог
да, отчаявшись, я ответила правду:
– Он просил. И он тоже.
– Кто еще?
Мне показалось, что тут–то голос ее чуть переменился.
– И еще я сама.
– Все?
Снова мучительный поиск ответа.
– Да. Нет. Он обещал прийти. Скоро...
Напрасно я стояла в дверях, ожидая новых вопросов. Тория уронила
голову на руки – да так и застыла.
Спустя несколько дней мы с Аланой прибирали во дворе; топот копыт
заставил меня покрыться гусиной кожей. Не в силах притворяться спокой
ной, я выскочила за ворота. К дому галопом скакал небольшой отряд –
человек пять.
В голове моей не осталось ни одной мысли; отирая Алану, я потянула
на себя тяжелую створку ворот – и тут только заметила, что на всадни
ках красно–белые мундиры стражи. Озноб сменился горячим потом: не раз
бойники, и то...
Эгерт?!
– Девочка, а хозяйка дома ли? – крикнул старший, лейтенант, при
нявший, видимо, меня за прислугу.
Я кивнула. В горле у меня все равно пересохло: ни «да», ни
«нет»...
– А молодой хозяин? Не появлялся?
– А вам чего? – это, к счастью, пришла мне на помощь невесть отку
да возникшая нянька.
Лейтенант взмахнул перед нашими носами бумажным свитком:
– Приказ господина бургомистра, распоряжение господина судьи и
господина начальника стражи! Именем правосудия, впустите!
Попробовали бы мы их удержать...
Солдаты спешились; руки мои лежали на плечах Аланы. Девчонка мерт
вой хваткой вцепилась мне в юбку.
– Хозяйка никого не принимает, – сказала я хрипло. – А молодой хо
зяин в отлучке, и надолго...
Лейтенант нахмурил выстриженные, по обычаю, брови:
– У меня приказ... Доложите хозяйке, ты или ты... – он перевел
взгляд с меня на няньку и обратно и решил, очевидно, иметь дело с мо
лодежью. – Ты! – он ткнул в меня пальцем. – Поднимись и доложи, и жи
венько, время не терпит...
Я вспомнила, как два таких вот здоровенных лба ломали руки бледно
му Мухе.
– Никого не принимает, – процедила я сквозь зубы. – Никого. Скажи
те мне, в чем дело – а я передам...
Лейтенант нахмурился, решая, наказать ли меня за наглость или сог
ласиться на мои условия.
– Или господин Солль позволил вам насилие? – удивилась я и тем са
мым решила его сомнения.
Он соскочил с коня. Окинул меня скептическим взглядом; процедил
сквозь зубы:
– Читать–то умеешь?
Под самым моим носом оказалась мерзкого вида казенная бумага с пе
чатью. Если стражник хотел посрамить меня моей неграмотностью, то тут
он не преуспел.
«Именем закона... Задержание... повинного... творящихся бес
чинств... убийств,,, схватить... доставить в железе...»
– О ком это? – спросила я потеряно. Буквы вдруг слились перед мои
ми глазами.
– Доложи госпоже, – буркнул стражник неохотно, – что есть приказ
задержать Луара Солля как убийцу. «Убийцу с колодезной цепью».
Губы мои разъехались к ушам – нелепее усмешки следовало еще поис
кать.
– Кто?! – переспросила я, глупо улыбаясь.
Лейтенант сверкнул глазами:
– Доложи госпоже! Что сын ее, Луар Солль, разыскивается как убий
ца!
– Тот самый? – спросила я непослушным, все еще растянутым до ушей
ртом.
Рядом ахнула нянька.
Лейтенант отвел глаза. Вполголоса приказал своим людям:
– Обыскать дом...
– Не стоит, – спокойно сказали от дверей. Все мы – и я, и лейте
нант, и нянька, и даже Алана – обернулись, как ужаленные.
Тория Солль стояла в проеме – прическа уложена волосок к волоску,
на щеках синие тени, в глубоко запавших глазах – лед:
– Не стоит. Его нет здесь, Варто. Не говоря уж о том, что обвине
ние вздорно.
Лейтенант поклонился:
– Госпожа, я получил приказ.
Тория вскинула брови:
– Ты не веришь мне? Луара здесь нет.
Лейтенант поклонился почтительней и ниже; взгляд Тории действовал
на него, как на некоторых людей действует высота. Стражники молчали,
потупив глаза.
Плечи Аланы под моими ладонями вздрагивали; я тоже чувствовала
взгляд Тории – он будто заключал меня и девочку в прозрачный кокон.
Лейтенант опять же с поклоном протянул Тории бумагу, она пробежала
глазами по казенным строчкам – и, может быть, только я разглядела, как
расширились ее зрачки.
И тогда меня прорвало.
– У него алиби! – заявила я сдавленным, каким–то звенящим голосом.
– У него есть алиби и есть человек, который может его подтвердить! В
то время как ваш убийца уже душил, Луар Солль был в нескольких днях
пути отсюда, и я была вместе с ним!
Теперь все смотрели на меня, как за секунду до того – на Торию.
Алана глядела снизу, и в круглых глазах ее отражалось испещренное об
лаками небо.
– А кто ты такая? – медленно спросил лейтенант. И вслед за ним
спросил дом, спросила Тория, и спросило облачное небо: «А кто ты та
кая?»
– Я его свидетель, – ответила я, собравшись с силами.
Лейтенант усмехнулся:
– Заинтересованный свидетель... – он умело выделил слово «заинте
ресованный».
Губы Аланы шевельнулись – но я не разобрала слова.
– Когда начались убийства? – я прищурилась, как заправский допрос
чик. Лейтенант сквозь меня:
– В последние дни весны.
– Я пойду к судье, – мягко отстранив руки Аланы, я шагнула вперед.
– Я пойду к бургомистру... Пусть меня спросят. Я поклянусь жизнью, что
человек по имени Луар Солль не совершал тех ужасных преступлений, в
которых его обвиняют. Мало того, что он по природе своей не в состоя
нии быть убийцей – но в последние дни весны он был далеко, и я кровью
поклянусь, что это так! – я говорила все громче, и губы мои тряслись.
Лейтенант помолчал. Отвернулся:
– Мне приказано взять преступника... Не мое дело судить, виновен
он или нет.
– Возьмите меня с собой, – я ухватила лейтенанта за рукав. – Сей
час же. Я всем докажу... Пусть меня пытают. Я покажу под пытками. Ну?
Он стряхнул мои руки:
– Не мое дело. Если даже полковник Солль считает, что он вино
вен...
По неслышной команде стражники вскочили в седла. Я чувствовала
взгляд Тории; он походил на зависшую в воздухе мертвую птицу.
– Он невиновен!
– Должен предупредить вас, госпожа, – лейтенант обращался к Тории,
– что в случае, если господин Луар появится здесь, следует немедленно
дать знать... в город. Властям. Я рассчитываю на... ваше благоразумие.
Тория медленно кивнула – так, будто слуга просил ее о двухдневном
отпуске.
– Он невиновен!!
Всадники вихрем вылетели за ворота – а я бежала за лошадью лейте
нанта и даже запустила вслед ссохшимся комком земли, но, конечно, про
махнулась...
Я еще долго выкрикивала посреди дороги грязные ругательства – ког
да поняла вдруг, что за спиной у меня кто–то стоит. Подавилась очеред
ным проклятием; не оборачиваясь, поняла, кто это.
– Это неправда. Не верьте. Это ложь...
За моей спиной молчали. Я всхлипнула:
– Все... Его... я не верю, что господин Эгерт... Он не мог. Приз
нать Луара... Нет. Или он совсем рехнулся, – внезапно озлившись, я за
была, о ком говорю. – Своего собственного сына...
Я осеклась. Вот это оговорка, светлое небо... За такие оговорки –
сразу язык долой. Калеными щипцами.
– Да, – медленно сказал Тория. – Конечно, ты права.
Рука ее скользнула по моему плечу; обернувшись, я увидела, как она
уходит в дом – сгорбленная, будто старуха.
На другой день я, отягощенная думами, шлепала посреди двора мыль
ным бельем; Алана, молчаливая и сосредоточенная, пускала здесь же, в
корыте, деревянную лодочку. Под моими руками рождался пенистый шторм –
лодочка прыгала на волнах, и Алана деловито подправляла ее хворостин
кой.
Нянька возилась на кухне – одно время я слышала ее вздохи да гро
хот посуды. Потом в доме сделалось тихо; еще спустя минуту старуха по
явилась в дверях черного хода, и выражение ее лица заставило меня
прекратить работу.
– Деточка, – нянька неуверенно улыбнулась Алане, – поди–ка... Тебя
мама зовет.
Алана оставила свою лодку; перевела взгляд с няньки на меня. Неко
торое время мы неотрывно глядели друг другу в глаза.
– Я боюсь, – сказала она наконец. Нянька в дверях громко всхлипну
ла.
– Ерунда, – отозвалась я спокойно. – Ничего с твоей лодкой не слу
чится. Я посторожу.
На лице ее проступило недоумение; пытаясь разгадать мои слова, она
сама на минуту поверила, что ее страхи относятся именно к лодке.
– Беги, – не давая ей времени опомниться, я легонько подтолкнула
ее в спину. На платьице осталось мокрое пятно; машинально вытирая руки
о передник, я смотрела, как Алана идет к дому. Не раз и не два мне по
казалось, что она готова развернуться и задать стрекача.
Губы няньки шевелились; дверь за обоими тихонько затворилась, а я
присела на трухлявую плашку, как–то сразу ощутив немыслимую, многод
невную усталость.
Лодочка покачивалась на спокойной мыльной глади. Тугие бока пузы
рей переливались радужными пятнами и беззвучно лопались; пена в корыте
таяла, как весенний снег.
– Ты доволен, Луар? – спросила я шепотом.
Ответом был далекий стук копыт.
По моей спине пробежал мороз. Не двигаясь с места, я комкала в
пальцах мокрый передник: опять? Может быть, за мной? Как я сказала
вчера – пусть пытают... Я покажу под пытками...
Впору было бежать в дом – но я сидела, вцепившись в передник,
не пытаясь справиться с оцепенением. Тория... Они сейчас... Они вдво
ем, нельзя мешать... Этот новый визит, как некстати...
Стиснув зубы, я заставила себя подняться. Не следует мешать тем
двоим, что наконец–то соединились; встретить же пришельцев некому,
кроме меня.
Топот копыт приближался. Ковыляя к воротам, я поняла, что на этот
раз всадник один – а больше и не надо, одного конвоира вполне доста
точно...
Я уже огибала угол дома, когда в щель между створками неплотно
закрытых ворот просунулась рука. Ловко, привычным жестом отворила за
сов – я и рта не успела раскрыть, а половинка ворот уже качнулась,
распахиваясь, и в растущем проеме показалась сперва лошадиная голова с
пеной на губах, потом широкая вороная грудь и уже потом – всадник, на
этот раз без красно–белого мундира.
Человек резким движением откинул со лба слипшиеся волосы; глаза
его стремительно обежали двор и задержались на запертой парадной две
ри, на крыльце, с которого моими стараниями стерты были следы запусте
ния...
Меня он не заметил. Я стояла за углом, привалившись к стене, пото
му что ноги мои враз ослабели.
Он соскочил с коня и бросил уздечку. Два шага, и вот он уже на
ступеньках крыльца...
– Эгерт!!
Он обернулся; я споткнулась на бегу и растянулась во весь рост,
снеся головы с десятка белых одуванчиков.
В доме звонко хлопнула дверь и заскрипела лестница под торопливыми
шагами.
