* * *
Эти желтые цветы не требуют ухода – они, как сорняки, глушат любую
траву; Луар знал это, когда еще весной посадил здесь чахлый желтенький
кустик. Теперь среди деревьев лежало рыжее, как лисья шкура, пятно – и
могила теперь укрыта будто ковром, желтый холм среди рощи, кто–то, мо
жет быть, обратит внимание – пусть... Никому не запрещено сажать цветы
где бы то ни было...
Он сидел в траве, скрестив ноги. Рядом лежал серый плащ.
Впервые за долгое время он наслаждался если не покоем, то хотя бы
иллюзией покоя; здесь были он и его непонятный отец, да десяток кузне
чиков, да длинная, как чулок, зеленая гусеница; а в отдалении, в огра
де кладбища, где покоятся добропорядочные горожане, стояла перед
чьей–то могилой красивая девушка в синей косынке на плечах.
Луар стряхнул муравья, залезшего ему в рукав. От этого небрежного
расслабленного движения под рубашкой качнулся медальон.
Пестрая бабочка села на серый плащ. Красивое зрелище – ночной кос
тер, только вот бабочки сгорают...
...Но сейчас день, и мотыльку ничего не грозит. Серая ткань кажет
ся ему огромной пыльной равниной...
Луар провел пальцами, разглаживая складки. Бабочка улетела прочь,
как уносимая ветром конфетная обертка...
Собственно, он хотел это сделать давно. Там, в кабинете – не ре
шился. В комнатушке, которая служила ему домом, было в том числе и
зеркало – но он постеснялся надевать реликвию перед зеркалом, это по
казалось ему пошлым и смешным...
Ткань скользила. Руки удобно вошли в рукава – точно по росту, и по
ширине плеч; он поколебался и накинул капюшон. Цветущий мир оказался
как бы заключенным в рамку – серо–стальную рамку из прикрывающей лицо
ткани.
Луар стоял, чувствуя, как ветер лениво теребит широкие полы. И
ведь точно по росту – видел бы Эгерт Солль...
Желтые цветы пахли чуть различимо. Золотые чашечки с коричневыми
комочками пчел, а по краям, там, где желтый ковер смыкался с зеле
но–коричневым покровом земли – там могила Фагирры была похожа на ржа
веющий медальон...
Пластинка оказалась у Луара в руках. Он сам не помнил, когда успел
ее вытащить. Солнце било в прорезь, и Амулет отбрасывал на Луарову ла
донь маленькую тень с пятном в центре – светлым пятном замысловатой
формы...
Он ощутил мгновенное головокружение. Опустился на колени; не глядя
протянул руку – в его ладонь немилосердно впилась потревоженная пчела.
«Больно?»
По Луаровому лицу медленно прокатилась крупная капля пота.
«Не ищи вопросов там, где их нет».
Луар запоздало зажмурился; в его красной темноте загорелись и рас
ползлись пятнами три желтых огня. Жгучая боль в ладони – и присутствие
собеседника, такое же явное, как солнце и пчелы. Привкус железа во
рту...
«Не спрашивай. Ответы найдутся сами».
– Но мне надо спросить, – прошептал Луар, сжимая Амулет в кулаке и
тем самым подхлестывая боль. – Мне нужно...
«Все, что нужно, у тебя уже есть. У тебя есть ОН...»
– Он ржавеет...
«Да. Да. Замолви за меня словечко».
Луар покачнулся. Широкий капюшон опустился ему на глаза, заменив
голубое небо серым, проведя перед его взглядом новую линию горизонта;
посреди этого другого, внезапно возникшего мира Луар увидел высокий
дом с крыльцом, и на ступенях дома стоял он сам, в непривычного покроя
щегольской куртке, в высокой шляпе без полей и со шпагой у пояса. Кар
тина резко приблизилась, будто сам Луар был осенним листком, брошенным
в лицо юноши на ступенях; налетая на фигуру стоящего и пролетая сквозь
нее, Луар успел понять, что нет, это не он, у того человека другое
имя...
Потом он увидел низкий потолок, и под ним круглощекого старика с
набором игл для татуировки, и свою собственную руку, лежащую перед ним
на столе; рукав был поддернут до локтя, рука лежала расслабленно, но
ожидание боли выдавало себя «гусиной кожей», и какое счастье, что в
подвале холодно и можно списать свою слабость на эту зябкую, пронизы
вающую сырость... Старик поднимает бровь: зарабатывать на жизнь шпагой
– благородно. Но ты не наемный убийца, сынок, ты – учитель фехтова
ния... И теперь ты принадлежишь к цеху. Теперь ты в полном праве...
Старик преобразился, покрывшись вдруг белым седым волосом, отчего
голова его сделалась похожа на выдолбленную изнутри луну; черные глаз
ки этого нового старика сверлили, как два буравчика – но на дне их жил
страх, и Луар испугался тоже, встретившись взглядом с человеком в се
ром плаще, светловолосым и светлоглазым, с татуировкой на запястье –
знаком привилегированного цеха...
Ответь мне, беззвучно закричал Луар. Зачем?! Зачем ты призвал Мор,
зачем ты искал Амулет, ответь мне, ты, зачавший меня в камере пыток,
или ты тоже от меня отречешься?!
Тот, кто стоял перед ним со стальными клещами в пробитой груди,
излучал бешеное желание жить. Воля его подобна была железной хватке –
Луар отшатнулся, парализованный натиском этой воли:
«Я тебя не оставлю».
– Тогда ответь! – беззвучно закричал Луар. – Или и мне проклинать
тебя, кого проклинают все?
Чужой натиск ослаб: «Я не совершил злого».
– Ты?! – Луар оскалился.
«Я не совершил злого. Поймешь».
Онемевшей щекой он ощутил прикосновение травы. Капюшон сосколь
знул, открывая его лицо солнцу – и чужим взглядам...
Впрочем, рядом никого и не было.
Только в отдалении, у городской стены, стояли в густой тени трое
или четверо угрюмых мужчин. Глядели, сузив холодные глаза, на одинокую
фигуру в сером плаще и слушали сбивчивые объяснения кладбищенского
сторожа.
Но Луар их не видел.
