Глава Четвертая
* * *
Ясным и солнечным, по–весеннему теплым днем Флобастер объявил,
что завтра – завтра! – мы покидаем город и трогаемся в путь.
Фантин обрадовался, как ребенок. Бариан все знал заранее, Муха до
вольно шмыгнул носом, а Гезина загадочно улыбнулась. Одна только я
стояла с деревянным лицом, будто сельская невеста, которой уже на
свадьбе показали наконец жениха.
Вечером все вместе отправились в трактир – пить и веселиться, ра
доваться весне и предстоящим странствиям. Я сидела в углу, цедила кис
лое вино и смотрела в стол.
Трактир был еще полон, когда Флобастер железной рукой отправил
всех спать – рассвет ждать не будет, ворота открывают на заре, дорога
не снизойдет к жалобам сонных лентяев, дорога любит лишь тех, кто выс
тупает в путь затемно...
Я шла позади всех. Флобастер тоже чуть поотстал – и тогда я его
окликнула:
– Мастер Фло!
Вероятно, он ждал от меня выходки – обернулся нервно, даже нес
колько суетливо:
– Ась?
– Я не поеду, – сказала я.
Весь вечер я мучительно сочиняла эту короткую фразу. Весь вечер я
боялась вообразить, каким сделается лицо Флобастера; однако в переулке
было темно – и потому я так его и не увидела.
Долго тянулась пауза; голоса, смех Гезины, хрипловатый басок Мухи
отдалялись по улице.
– Он бросит тебя, – спокойно сказал Флобастер. – Он бросит тебя и
забудет. Ты наймешься служанкой в какую–нибудь лавку, всю жизнь будешь
мыть заплеванный пол и выслушивать брань. А когда жирный хозяин станет
тискать тебя где–нибудь в кладовке, ты будешь вспоминать своего благо
родного рыцаря и глотать слезы...
Мне стало холодно. Он говорил бесстрастно и в то же время убежден
но – как пророк.
– ...И может быть, тогда ты вспомнишь и меня. И скажешь своей мок
рой соломенной подушке, что старик, выходит, был прав... И кинешься
вдогонку – но только зря, Танталь. Потому что такое не прощается. Ни
когда.
Он перевел дыхание. Я стояла ни жива ни мертва.
– Знаешь, – он усмехнулся, – двадцать лет назад я сам мог стать
лавочником и обзавестись выводком детишек... Но талант не тряпица,
чтобы менять его на чью–то случайную ласку. Нашелся добрый человек,
который объяснил мне это... И я ему по гроб благодарен. Понимаешь?
Я молчала. От втянул воздух сквозь стиснутые зубы:
– А теперь скажи, что ты пошутила, и закончим этот разговор.
Где–то в темноте над нашими головами поскрипывал флюгер. Пронзи
тельно заорал гулящий кот, ответил другой, грохнул ставень, на крикуна
плеснули помои пополам с проклятьями – и снова тишина, нарушаемая те
перь звуком стекающих с крыши ручейков.
Мне хотелось провалиться сквозь землю. Потому что ответ мой был
предопределен. Потому что предстоит еще узнать, смогу ли я жить без
сцены и без труппы – но вот без Луара мне не прожить точно. А Флобас
тер этого не поймет. Я в его глазах... не хочется и думать, кем я
представляюсь в его глазах. Лучше мне было еще в приюте умереть от
скарлатины.
Кошачий концерт возобновился на соседней крыше. Флобастер громко
дышал в темноте.
– Я не поеду, – сказала я еле слышно.
Флюгер на крыше издал душераздирающую руладу.
– Как знаешь, – отозвался Флобастер глухо. – Прощай.
Повернулся и исчез в темноте.
