* * *
Праматерь дверей.
Грань между миром и тем, что Вне.
Праобраз твой – у каждого порога. За порогом – Дверь.
И на пороге – Привратник.
Я хочу услышать, как скрипят твои петли.
Я хочу увидеть, что будет с миром и что станет на его месте.
Я хочу...
НЕ ОБОРАЧИВАЙСЯ. ТАМ ПЕПЕЛИЩЕ. ПОЗДНО.
...Обуглившийся сад с горелыми трупиками соловьев. Так устроены
пауки, живущие в этой банке, такой огромной, что горлышко ее кажется
небесами... Вот тянется доверчивая рука, желая, может быть, коснуться
или погладить – и вот ее прижигают каленым железом. Вовеки... Ибо тот,
кто я, никогда не будет понят тем, кто не–я. И каждый из нас – иголка
в теле другого, иголка, способная испытывать боль...
Подушечка со смеющейся рожицей. Иглы в щеках, иглы в глазах...
С тех пор, как я потерял себя... Я потерялся. Часть меня осталась
там, в залитой солнцем комнате, где можно петь, смеяться и плакать,
зная, что тебя услышат...
Чего стоит мир, если запереть ту комнату вместе с солнцем?! Что
останется, если вырвать из моей груди тот орган, которым я видел всех
их? Которым я болел, и которым я чувствовал, и вот он остался без де
ла, рви же с корнем...
...И он лежал на спине, раскинув руки, а рядом, за стеной травы,
играли и баловались его родители. Зеленые метелочки стелились, приги
бались к земле, чтобы потом медленно распрямиться.
Черные волосы матери сплетались со стеблями, с длинными острыми
листьями, с желтыми, как пуговицы, цветами; отец смеялся, ловя ее за
пястья, опрокидывая в зеленое месиво трав и падая сам, сплетая со
стеблями уже свои, светлые, как у Луара, волосы...
Луар бездумно улыбался и смотрел, как у самого его лица вьются по
бесконечной невидимой спирали две красно–черные, будто атласные, ба
бочки.
Отец и мать кружились в плотном, почти осязаемом облаке; маленько
му Луару казалось, что это облако пахнет, что у него дурманящий запах
пыльцы... Он лежал и смотрел в голубое небо, украшенное склоненным
стебельком и желто–зеленой гусеницей на его вершине. Ему представля
лось, что гусеница – пряжка на небесном платье...
А потом сквозь стену трав протянулись две руки – одна тонкая, бе
лая, с прозрачными ниточками вен, другая жесткая, сильная, загорелая;
одна рука легла Луару на лоб, другая деловито почесала его за ухом.
Отец и мать, оказывается, держали в зубах каждый по травинке. Не
говоря ни слова, Луар сорвал пушистую метелочку и тоже сунул в рот...
Облако накрыло и его тоже. Будто одеялом...
Они лежали в траве, и подушкой Луару служило плечо матери, а ложем
– спина отца.
Бесконечная песня кузнечиков и чей–то заблудившийся поросенок на
краю поляны...
...Как тяжело идет засов. Как тяжело ты дышишь – там, за дверью;
ты устал ждать? Ты проявляешь нетерпение? Ты, у кого в запасе веч
ность?
ВЕЧНОСТЬ – КАК ПУСТАЯ КОМНАТА. УНЫЛОЕ ЗАНЯТИЕ – СЛОНЯТЬСЯ ТАМ ИЗ
УГЛА В УГОЛ.
У меня дрожат руки... И тоже не терпится. Маленький червячок в ду
ше – тот самый. Мышка... Палач, сын палача...
А почему ты ДО СИХ ПОР не здесь? Столько раз являлся? И никто не
открыл?
МГНОВЕНИЯ – КАК ПЕСОК. ВЧЕРА Я ВОЙДУ, ЗАВТРА РОДИЛСЯ ТЫ. РАЗЛЕТЕ
ЛИСЬ СЕРЫЕ ТЕНИ, КТО ВВЕРХ, КТО ВНИЗ, А КТО И ОКОЛЕЛ.
Никто не возжелал править миром? Вместе с тобой? «И Привратник
откроет, и станет ей слугой и наместником»? Где твои наместники, Сила?
ТОЛЬКО ДВАЖДЫ. ТРЕТЬЯ ПОПЫТКА – ВОЛШЕБНАЯ.
Ты шутишь... Ты не любишь магов. Они противны тебе... Но я ведь
так и не стал магом до конца. Я – маг–не маг... Как тот...
ОГНЕННУЮ ЛАВУ ОН ПРОМЕНЯЛ НА СЛЕЗЫ И СОПЛИ.
Что ты понимаешь в слезах и соплях, ты, пришелец Извне?
ЧТО ЗНАЧИТ ПОНИМАТЬ? ПОНИМАЕШЬ ЛИ ТЫ?
Если я не пущу тебя... Ты придешь снова?
ПУСТИШЬ. ТЫ ДЛЯ ЭТОГО РОЖДЕН. У ТЕБЯ НЕТ ДРУГОГО ПУТИ. СКОРЕЕ.
Признайся – придешь?
Я ВОЙДУ. Я ВОЙДУ! КТО БЫ НИ БЫЛ... ТЫ ИГРАЕШЬ НЕ С ОГНЕМ ДАЖЕ,
А... НЕ ШУТИ. СКОРЕЕ, ЛУАР.
Не злись... Конечно, я открою. Конечно. Но засов...
Черная кровь на белых руках. Очень трудно, чтобы без крови... Но я
ведь не боюсь, ты знаешь. Лучше кровь на руках, чем на лице...
Один только раз оглянуться.
НЕ ОГЛЯДЫВАЙСЯ. ТАМ ПУСТО.
Один взгляд в эту пустоту, которая когда–то была жизнью.
НЕТ.
Один взгляд...
Луар, Луар, Луар...
Один...
НЕТ!
Там...
НИЧЕГО. ПЕПЕЛИЩЕ. НЕТУ! НЕ...
Там.
Взрыв.
Треснула пленка. Треснула и расползлась, скатываясь трубочками,
оседая, уходя...
У ног моих упал зазубренный осколок зеркала, и в нем отразился
сначала белый, далекий потолок, а потом половина моего лица с безумным
черным глазом.
Луар.
Он обернулся.
Призрак ладони на залитом дождем стекле. Ниточка дыма над погасшим
светильником. Влажный песок, ноги проваливаются по щиколотку, книжная
пыль, звон клинков... Узкий гроб, плывущий над лестницей, башни, отра
жающиеся в реке, мокрый флаг, облепивший лицо знаменосца...
Белая до голубизны подушка. Складка...
Морщина на ее лице. Хрупкие суставы белых пальцев.
Из последних сил протянутые руки. Дотянуться...
Смятая трава. Щепка в потоке...
Луар!!
– ...Спаси! – кричала я.
Губы Скитальца беззвучно шевелились, и я понимала слова. Два пути.
Только два... Впустить или умереть. И если он изберет...
Луар.
Каждое утро, когда теплые лучи, когда теплые губы, когда рука, от
кидывающая занавеску... Каждый вечер, когда костер во дворе, когда
книги и лампа, голоса, желтый свет твоих окон... И все это...
Два пути.
Нет.
Засов замер, потом в последний раз скрежетнул...
...и упал, освобождая вход.
