Пролог
Мальчик сидел за сундуком, где пахло пылью. Портьеры, прикрывавшие
окно, поднимались над ним, как массивные пыльные колонны; в луче солн
ца кружилась, растерявшись, белесая бабочка–моль.
За окном бряцало железо и топотали копыта. За окном говорили «вра
ги» и говорили «война»; здесь, в доме, были отец и мать, домашние и
надежные, как эти столбы солнца, подпирающие потолок...
Но старика он боялся. Старик был чужим и непонятным; в его при
сутствии даже родные люди казались не такими, как прежде. Мать и отец
не обращали на сына внимания – будто старик был тучей, заслонившей от
мальчика солнце. Они тоже боятся старика – зачем же отдавать ему ЭТО?!
Мальчик плакал и слизывал слезы. Та вещь... Та замечательная вещь.
Неужели ее больше не будет? И не будет праздников, когда, вытащив ее
из шкатулки, мама позволит ему – в награду за что–нибудь – одним толь
ко пальцем ПРИКОСНУТЬСЯ? И смотреть, смотреть, и следить за солнечным
зайчиком на потолке...
Они говорили – что–то о ржавом пятнышке, которого, кажется,
все–таки нет. И еще о войне; мальчик представил себе целый лес копий,
узкие флаги, раздвоенные, как змеиные языки... Очень много красивых
всадников, и приятно пахнет порохом... И его отец всех победит.
Но почему старик только молчит и кивает?!
Мокрым от слез пальцем мальчик рисовал на сундуке злые рожицы. Его
ругали, когда он рисовал злых. А теперь он с особым удовольствием вы
водил косые, с опущенными уголками рты и нахмуренные брови: ну и отда
вайте... ну и пусть...
А потом золотая вещь блеснула на чужой ладони, на длинной ладони
старика; тогда мальчик не выдержал, с ревом выскочил из своего укры
тия, желая выхватить игрушку и не в силах поверить, что на этот раз
его каприз окажется неутоленным...
– Луар!!
На щеках матери выступили красные пятна; что–то строго говорил
отец – но мальчик и сам уже пожалел о своем порыве. Потому что старик
посмотрел на него в упор – долгим, пронзительным, изучающим взглядом.
Странно еще, как штанишки остались сухими.
По дну прозрачных, будто стеклянных глаз пробежала тень; кожистые
веки без ресниц мигнули. Мальчик съежился; старик перевел взгляд на
его мать:
– Вы назвали его в честь Луаяна?
За окном грохотали кованые сапоги, и грозный голос выкрикивал
что–то решительное и командирское. Старик вздохнул:
– Когда один камень срывается с вершины... Всегда остается надеж
да, что он угодит в яму. И лавины не будет. Мы надеемся. Всегда.
Мальчик всхлипывал и тер кулаками глаза, и цеплялся за рукав отцо
вой куртки – а потому не видел, как удивленно переглянулись его роди
тели.
Старик печально усмехнулся:
– Твое семейство по–прежнему мечено, Солль. Судьбой.
Мать испугано вскинула глаза; отец молчал и держался за щеку, буд
то бы мучаясь зубной болью. Старик кивнул:
– Впрочем... Ничего. Ерунда. Забудьте, что я сказал.
Лишь когда за старцем закрылась дверь, к чувству утраты прибави
лось еще и облегчение.
Теплая ладонь, в которой целиком тонет его рука. У тебя будет мно
го других игрушек. Не грусти, Денек.
