*** *** ***
– Вот такие пироги, братцы, – завершил свою речь Золотых. –
Стартуем через десять минут. Все документы по теме сдать в спецхран,
файлы – уничтожить. Пограничники уже на марше, они еще засветло
выехали.
– Значит, – спросил офицер–спецназовец, – внешнее оцепление снято?
– Конечно, – Золотых вопросительно поглядел на европейцев,
кучкующихся у левой стены конференцзала. – А смысл в оцеплении, если у
волков такой камуфляж? Они ж мимо постов впритирку гулять могут.
Сколько захотят, хоть целый день туда–сюда...
Европеец с сомнением покачал головой.
– Господин полковник, я считаю, что боевой волчий камуфляж – это
не повседневное оснащение их оперативников. По–моему, это дорогая и
штучная селекту... э–э–э... техника. Иначе она активно применялась бы
с самого начала. Да и здесь, в Алзамае, волки воспользовались ею
только один раз и все в одном месте. Не значит ли это, что мы крепко
прижали их к стене и вынудили прибегнуть к крайним мерам? Ведь и
раньше возникали ситуации, когда при наличии такой техники волки
решили бы свои сиюминутные проблемы с неизмеримо меньшим шумом и
прилагая меньше усилий. Однако они действовали обычным порядком, то
есть без камуфляжа.
– Ишь, чешет, – прошептал Коршуновичу Лутченко. – Как устав
цитирует, мухомор германский...
Коршунович взглянул на Лутченко строго. Тот с легким вздохом
умолк, но чувства вины на его лице Коршунович все равно не заметил.
– По крайней мере, – продолжал европеец, – одна попытка прорыва
через оцепление была совершена. Без камуфляжа. Неудачная попытка,
прошу заметить. А это значит, что в городе остается группа волков.
Сейчас она, конечно, сумеет беспрепятственно покинуть город. А между
тем, за этой группой можно было бы проследить, и потом не плутать по
тайге в поисках волчьей базы, а выйти к точно к нужному месту.
– Дельные соображения, – едко прокомментировал Золотых. – И
удивительно своевременные. Оцепление уже час с лишним, как снято, и из
города можно было за это время сто раз смотаться. Браво, лейтенант! А
теперь дельные мысли, если у вас таковые найдутся.
По конференцзалу прогулялся легкий шумок. Встал другой европеец –
капитан.
– Простите, полковник. Лейтенант ван Арнен уже высказывал эту
мысль ранее, но было как–то не до того.
– Ладно, вычеркнули. – Золотых тоже поднялся, показывая, что
последнее совещание перед началом операции «Карусель» завершено. –
Экипажи поданы на стоянку перед управлением. Прошу не задерживаться.
– Э, Семеныч! – запротестовал Коршунович. – А ужин?
Золотых хлопнул себя по лбу.
– Тьфу! Зарапортовался совсем! Конечно же! Простите, господа, в
буфете накрыт ужин на нашу команду. Хотя... – он взглянул на часы. –
Запланированное время мы все равно уже исчерпали.
Он на миг задумался.
– Ладно... Даю еще пятнадцать минут! Тряхнем стариной, вспомним
молодость! В молодости все, поди, на время столовались? В учебках?
Шум в конференцзале стал погромче, и не только потому, что люди
вставали и хлопали сиденьями кресел. Наверняка, всем – от рядовых
спецназовцев до полковника – было что вспомнить.
– От, спасибо, – тихо, чтобы никто не услышал, проворчал
Коршунович. – Пятнадцать минут! Хорошо, хоть буфет рядом с
конференцзалом...
Однако Золотых либо обладал полным слухом, либо слишком хорошо
знал своего российского коллегу.
– Палыч! А тебе я могу одолжить вставную челюсть, а то не
управишься за четверть часа–то...
Коршунович мысленно выругался и возблагодарил небеса за то, что
Золотых сказал это так же тихо. Чтобы никто не услышал.
Впрочем, на зубы Коршунович никогда не жаловался, а некая
вольность в отношениях сибиряка–контрразведчика с подчиненными ему
даже импонировала.
– Пошли, пошли. Осталось всего четырнадцать с половиной минут...
Удивительно, но к исходу назначенного Золотых времени все успели
проглотить снедь и, дожевывая на ходу, поспешно тянулись вниз. Этот
ужин снова на время согнал предстартовое напряжение и свел на нет
неизбежную нервотрепку. О чем можно нервничать после того, как
лицезрел торопливо поглощающего жаркое полковника?
Степа Чеботарев уже со знанием дела распоряжался внизу:
– Иркутск, сюда, вот ваши экипажи... Европа, налево. Эй, не сюда,
это оружейная. Группа «А»! Вон, «Ласки» вас дожидаются.
Золотых одобрительно хмыкнул при виде командующего зама. Водители
давно поджидали пассажиров; маршрут и порядок движения давно был ими
изучен.
– Константин Семеныч, кого в ваш «Егерь» подсаживать? Или никого?
– справился Степа.
– Да, вот, Вениамин Палыч, пожалуй, со мной поедет. Ну, и ты
садись, если хочешь. Ты где рассчитывал ехать?
– В штабной. Но могу и с вами.
– В общем, решай.
– Тогда с вами.
– Ну и ладно. Вперед сядешь.
– Понял, Константин Семеныч.
Коршунович, как раз подошедший и слышавший весь разговор, негромко
пробурчал:
– Что же это ты, Семеныч. Потенциального соперника к себе в
членовоз сажаешь? Думаешь, Сибирь поймет?
– Зато буду спокоен, что ты никакой пакости не устроишь, –
огрызнулся Золотых. – Лучше скажи Степе куда твоих орлов рассаживать.
– А у нас свой транспорт, – сказал Коршунович с некоторой
гордостью. – Но я, так и быть, уважу тебя, старика: поедем вместе.
– Вот, спасибо! – вздохнул Золотых. – Что б я без тебя делал?
Степа, уже из машины, заканчивал короткую перекличку по рации. В
руках он держал закатанный в прозрачную пленку список.
– Фагот, я Зебра, все готово. Разрешите старт? – спросил кто–то.
– Как, Семеныч? Стартуем? – спросил Чеботарев у полковника,
отворив окошечко в задний салон.
Золотых сверился с часами.
– Давай, Степа, – вздохнул он. – Авось, повезет.
Окошечко тут же снова захлопнулось и голос Чеботарева теперь
зазвучал из динамиков, встроенных в боковые панели.
– Зебра, я Фагот, старт разрешаю. Циркуляр: старт в основном
порядке, и не растягивайтесь там, на трассе. Связь на промежуточных
точках каждые двадцать минут. Внеочередная точка на выезде из города.
Пятиминутные остановки – каждый час. АР, гвардия...
– Ну и позывные у тебя, – негромко заметил Коршунович. – Зебра...
Ты бы еще диплодока вспомнил. Нет, чтобы родное что–нить. Белка, там,
или барсук.
– А я в детстве на фаготе играть учился, – ностальгически заметил
Золотых. – Лет в десять. Вот, вспомнил.
– Кстати, а что значит – АР? – Коршунович зачем–то перешел на
шепот.
Золотых поглядел на него подозрительно.
– А ты что, не знаешь? Во, темнота! Это значит: «Ответа не
требуется». Еще с телеграфной связи.
– А–а! – осенило Коршуновича. – Так это просто...
И он просвистел морзянкой ".–.–.»
– Правильно, – снисходительно сказал Золотых. – Еще не совсем
мозги у тебя засохли...
Коршунович хотел по обыкновению съязвить в ответ, но тут Золотых
откинул столик от передней панели, и достал из бара узкую высокую
бутылку с глянцевой этикеткой цвета беж.
– Это еще что? – подозрительно спросил Коршунович.
– Коньяк, – коротко объяснил Золотых. – «Ереван», тридцать
четвертого года. Давай, за удачу. Она нам понадобится...
Он наполнил два сферических бокала и постучал к Чеботареву. Тот
вторично отворил маленькое окошечко в передний салон.
– У тебя рация выключена? – спросил Золотых.
– Нет. А что? – Чеботарев ничего не понял.
– Выключи.
Тихое пение эфира в переднем отсеке тут же смолкло и теперь слышен
стал только шорох ходовой и тихое урчание привода.
Золотых подал Чеботареву свой бокал, а сам наполнил еще один.
– Давайте, хлопцы. За удачу.
И они сомкнули бокалы, старясь не пролить ни капли драгоценного
напитка. Коршуновичу пришлось для этого привстать, а Степе Чеботареву
– обернуться чуть не на сто восемьдесят.
Операция «Карусель» началась.
