*** *** ***
Афган все–таки свернул с бульвара, когда Цицаркин оттеснил его от
вокзальной площади, а Рихард отрезал путь на поперечную улицу. На
беду, свернул он во дворик, откуда было сразу два выхода, поэтому и
Цицаркин, и Рихард сунулись следом за ним, хотя по идее Рихарду
разумнее было бы обогнуть двор снаружи и подождать, пока афган не
покажется. Но поди угадай – откуда он вынырнет? Выхода–то два.
Дворик был узкий и длинный, как овраг. Толстые дома росли вплотную
друг к другу, образовывая нечто вроде частокола. Лет тридцать назад
как раз гуляла по Европе мода сращивать стволы соседних домов. Потом
мода как–то сама–собой улеглась, но домов таких по городам и весям
осталось предостаточно, и не только в Европе.
Афган, конечно же, выбрал ближний боковой выход, наиболее
неудобный для преследователей. Когда Цицаркин и Рихард подоспели к
низенькой арке, вытравленной меж двух срощенных стволов, они увидели
только стремительно удаляющийся экипаж. Рихард сунулся было ловить
такси, но Цицаркин ухватил его за рукав.
– Не стоит, Рихард... Погляди лучше туда.
Они стояли на улочке, которая ответвлялась от бульвара и огибала
вокзалы с востока. Цицаркин незаметно указал в сторону бульвара.
Там полиция оттесняла зевак от пивного ларька.
Рихард тихонько присвистнул:
– Е–мое, Юра! А ведь он его убил, скорее всего!
– Сходи, глянь, – велел Цицаркин. – Я у касс буду.
Рихард послушно кивнул, и направился на бульвар, к толпе. Уже
первого взгляда поверх голов хватило, чтобы понять: связной
действительно мертв. По поведению полицейских медиков это сразу
угадывалось, по мелкой суетливости, когда предательски подрагивают
руки и вдруг становится неуютно.
«Вот ведь странно, – подумал Рихард. – Им ведь не так уж редко
приходится сталкиваться с трупами. Правда, почти все умирают по
естественным причинам. Реже – от несчастных случаев. Неужели так важно
– кто направил роковую стрелу Аида, слепой случай или живой человек?»
Наверное, это действительно важно. Потому что «смерть» и
«убийство» – вовсе не синонимы, как может показаться иным
горе–мыслителям.
Инстинктивно Рихард приблизился к толпе с подветренной стороны;
еле знакомый запах редкого феромона сразу насторожил его. Он не сразу
узнал, что это за феромон, чувствовал только, что это запах какого–то
насекомого. Причем, не местного насекомого, не эндемика. А потом
поглядел на связного, и вдруг сразу узнал эту характерную скрюченную
позу, неестественную для живого человека. Сокращенные мышцы рук, ног и
спины... И Рихард понял чем это может быть вызвано. И еще понял, что
может за этим последовать. Одно неосторожное действие любого из
полицейских, и все. Еще один труп. А может и не один, прежде чем они
сообразят в чем загвоздка. И через три–четыре минуты после укуса у
жертвы точно так же скрючатся мышцы рук, ног, выгнется в судороге
спина...
И запах опасности вряд ли кто в состоянии различить: даже у
полицейских обоняние не чета истинно собачьему. А уж об обычных людях
и вспоминать в этом смысле не стоит.
Рихард лихорадочно соображал – что делать. Вмешиваться – нельзя,
полицейские его просто так не отпустят, а значит задание провалено. Но
и оставить все, как есть, казалось подлостью. Он, конечно, агент, и
все такое прочее. Но этому городку еще только предстоит выдержать то,
что некоторое время назад пережила Европа, особенно Берлин.
Смерть за смертью.
Но к счастью, один из медиков оказался на редкость глазастым.
Рихард заметил, как он вдруг замер, потом присел на лавочку рядом с
трупом, заглядывая ему за шиворот. Потом отшатнулся, и что–то негромко
сказал коллеге. Тут же прибежал располневший овчар начальственного
вида, и медики наперебой стали ему что–то доказывать, то и дело тыча
пальцами в сторону лавочки. Потом в руках медиков возник контейнер для
образцов, и Рихард понял, что ничего плохого уже не случится. Все, что
могло случиться плохого – уже случилось. Связной этой недели мертв, а
его убийца ускользнул.
Рихард еще некоторое время понаблюдал за манипуляциями полиции, и
ровным шагом направился к месту, где ожидал его Цицаркин.
Встретились они спустя четверть часа.
– Ну? – поинтересовался Цицаркин тихо.
– Труп, – отрапортовал Рихард. – Голодный кара–шакун за шиворотом.
Цицаркин поморщился:
– Господи, а это ты как выяснил? Полицейские, что ли, рассказали?
– Полицейские чуть сами на него не нарвались, – беспечно сообщил
Рихард. – Я, вообще–то, много занимался ядовитыми инсектоидами. В свое
время.
– Блин, чем ты только не занимался, – пробурчал Цицаркин. – Ладно,
поехали...
К счастью, очереди у касс не оказалось. В этих неразбалованных
рафинированной европейской цивилизацией краях все еще существовали
очереди.
Еще через четверть часа они тряслись в полупустом биобусе
«Алзамай–Шумилово». Биобус поскрипывал и натужно гудел. Цицаркин и
Рихард устроились особняком, на заднем сидении, в пыли и духоте.
– Ты успел его рассмотреть? – спросил Цицаркин, задумчиво
уставившись в окно.
Рихард сначала решил, что напарник спрашивает о мертвом связном,
но потом понял, что мысли Цицаркина последние минуты, конечно же,
занимал только удравший афган.
– Толком – нет, – покачал головой Рихард. Получилось это у него
очень смешно: головой Рихард качал из стороны в сторону, но прыгающий
по кочкам биобус подбрасывал его вверх–вниз, и оттого казалось, что
голова нескладного долговязого дога болтается, словно пестик в
колоколе, без всякой системы, сама по себе.
– Sarvipiru! – выругался Цицаркин по–балтийски. – Зачем ему
понадобилось убивать связного? Мог в конце концов просто оглушить,
увезти...
– Ты потише, Юра, – предупредительно понизил голос Рихард.
– Да не услышат они ни хрена, – отмахнулся Цицаркин и тяжко
вздохнул: – Мы ж на неделю без связи остались, ты соображаешь или нет?
С минуту они молча пялились в окна. Мимо тянулась заметно тронутая
цивилизацией пригородная тайга.
– Кто это был, как думаешь? – поинтересовался Рихард.
– Думаю, не сибиряк, – предположил Цицаркин. – Сибиряк убегать не
стал бы. Да вообще сибиряк не стал бы связного класть: нас бы всех
троих аккуратно упаковали, и все дела. Им сведения нужны, а не трупы.
– Не упаковали бы. Я ж следил.
– Да не в этом дело. Попытались бы упаковать. А афган только
вычислил – и сразу же этого, как его... таракана за шиворот.
– Скорпиона, а не таракана, – поправил Рихард. – Значит, он убирал
конкурентов, по–твоему?
– Тогда бы он от нас не убегал, – сказал Рихард. – Тогда бы он и
нас попытался убрать...
– Нас? – недоверчиво протянул Цицаркин. – Окстись, Рихард, три
«фитиля» в день – это верное сумасшествие. Да и, к тому же, разве он
не соображает, что мы тоже не ангелочки?
– Соображает, – успокоил его Рихард. – Но нас ему пока убивать
незачем. Скорее всего связной что–то знал, что–то важное. И ему очень
нужно было, чтобы мы этого не узнали. По сути, мы на неделю выпали из
игры, понимаешь? Нас и убивать теперь незачем. Понимаешь?
– Понимаю, – уныло пробурчал Рихард.
Биобус, все так же натужно гудел, и полз по плохой кочковатой
дороге к небольшой деревушке, которую уже смело можно было назвать
окраиной Алзамая.
А перед глазами Рихарда, то и дело сменяя друг друга, вставали две
картины: мертвый связной на лавочке и убегающий во двор гривастый
афган.
