42. Роман Савельев, капитан, Homo, крейсер Ушедших.
Когда хватило сил открыть глаза, оказалось, что я лежу на полу.
– Очнулся! – облегченно сказал кто–то. Я не сумел понять – кто.
– Рома! – надо мной склонилось чье–то узкое лицо. Вскоре я понял
кто это – Мишка Зислис. – Рома, ты как?
– Вроде цел, – пробормотал я. Разговаривать лежа было странно и я
попытался сесть. Мне с готовностью помогли.
Тут оказалось, что я до сих пор раздет. Совсем. Спасибо, кто–то
хоть прикрыл рубашкой самую интересную область.
– Помогите одеться, – пробормотал я.
Помогли – Чистяков и Зислис. Я сразу почувствовал себя увереннее и
лучше. Вот ведь психологические гримасы...
Я находился в большом сферическом зале; пол был совершенно
прозрачными, отчего казалось, что пульт, несколько кресел, я и все,
кто сгрудился около меня, парят в воздухе. А за пределами зала светили
мириады звезд.
И я не отыскал ни одного знакомого созвездия.
Я вздохнул.
– Чувствую, что меня вот–вот спросят: а что я помню? Так вот,
предваряю. Помню я все. Ну, почти все. Что мы все были кораблем, и
хорошо вломили зелененьким – всем без разбору. А потом куда–то
перенеслись. Правильно?
– Правильно, – подтвердил Зислис. – А потом ты упрыгал в астрал,
Роман Леонидыч...
– И долго я... витал?
– Да не особенно. Вот, мы только успели отключиться и добежать из
соседних рубок.
Я огляделся – знакомых лиц было много, но попадались и незнакомые.
Невозмутимый Курт Риггельд и рядом с ним Юлька отчаянная со
счастливым лицом (не видать тебе сына, дядя Рома, от этой мамы...).
Смагин. Яна Шепеленко. Хаецкие. Зислис. Суваев. Фломастер... как его
фамилия–то? Пере– чего–то–там. Не помню. А впрочем – неважно.
Сержанты–патрульные, Ханька и Яковец. Мустяца. Прокудин. Маленко из
директората – единственный с достаточно высоким уровнем доступа.
Мы снова стали людьми, едва вылезли из шкафов–скафандров,
догадался я. И снова я понятия не имел как действуют механизмы моего
корабля, хотя я смутно помнил, что совсем недавно повелевал ими.
И еще я помнил, что у всех нас теперь нет дома, потому что
старушка–Волга не выдержала испытания нашей мощью и раскололась на
тысячи осколков.
Мы сами убили свою планету.
Во имя спасения.
– Значит, мы победили? – спросил я неуверенно.
– В том бою – да. Но сомневаюсь, что чужие оставят нас после этого
в покое, – глухо сказал Зислис и похлопал себя по карманам комбинезона
– зажигалку искал, что ли?.
– Значит – будут еще бои, – сказал Суваев и отстраненно улыбнулся.
– Дьявольщина! Да я жду не дождусь момента, когда снова влезу в шкаф и
сольюсь с этим кораблем!
Я скользнул взглядом по лицам – и понял, что с Суваевым согласны
абсолютно все. Кроме Смагина, Янки, Чистякова и Юльки отчаянной,
которые еще не познали всепоглощающее чувство единения с кораблем и
экипажем.
– Не думаю, что ждать этого придется особенно долго... –
пробормотал я.
И еще подумал, что же мне делать со знанием, которое свалилось
только на меня – как на капитана.
Тяжелое это было знание.
Я снова должен выбирать. И выбор оставался прежним.
Смерть или слава. Ты был прав, отец. Нам больше не из чего
выбирать. Только смерть и только слава.
Я встал и сунул за пояс бласт, который подал мне Костя Чистяков.
Вы знаете, что написано на его рукоятке.
