Судьба Фильма Решается
Взглянув на Эллен, Престо понял, что она знает все. Этого надо было
ожидать. Рано или поздно она узнала бы...
– Нашей свадьбе не бывать, и я сейчас же уезжаю из вашего дома! –
воскликнула она, почти с гневом глядя на него.
Престо поднялся и стоял молча. Он понимал, что надо дать вылиться
этой вспышке негодования.
– Вы обманули меня! Не любовь заставила вас сделать мне предложение.
Вами руководили самые благородные, самые рыцарские чувства. Я понимаю это
и благодарю. Но не могу принять этой жертвы. Вы только пожалели меня, а
я... я поверила в вашу любовь...
Голос девушки прерывался, ноги не держали ее. В отчаянии она почти
упала в кресло и, закрыв лицо руками, зарыдала, как рыдают глубоко и
незаслуженно обиженные дети.
Престо смотрел на нее с глубокой печалью, но все еще молчал. Пусть
облегчит себя слезами. И только когда рыдания ее стали утихать, он подал
ей стакан воды.
– Выпейте и успокойтесь, – сказал он нежно, но в то же время строго,
как ребенку, которым она по своей натуре и была.
Зубы стучали о стекло стакана, вода проливалась на ковер, но она
отпила несколько глотков и успокоилась. Тогда Престо сказал:
– Вы глубоко оскорбили меня, мисс Эллен!
Тонио достиг цели: она ждала с его стороны оправданий, защиты, а он
сам перешел в наступление, обвинял ее. Эта неожиданность заставила ее
сосредоточиться. Теперь она была способна слушать и понимать, что ей
говорят.
– Я? Вас? – спросила, недоумевая, девушка и перестала даже плакать.
Она продолжала только всхлипывать.
– Да, вы меня глубоко оскорбили, – повторил Престо.
Он вынул из верхнего бокового кармана шелковый синий платок с белыми
горошинками и вытер ей глаза. Эта вольность тоже поразила ее, и она не
знала, как на нее ответить. А Престо продолжал:
– Не будем больше плакать. Слезами не помочь. Поговорим серьезно. Вы
оскорбили меня тем, что усомнились в моей любви к вам. Я не чудовищный
преступник, каким изображают меня газеты, но уж и не такой рыцарь, как вы
себе представляете. Я горячо воспринимаю всякую несправедливость, но,
поверьте мне, не поспешил бы делать предложение первой обиженной, если бы
в этой обиде был даже сам косвенно виноват. Признаюсь, не будь этих
омерзительных газетных статей, я сделал бы вам предложение не сегодня, а
завтра, быть может, послезавтра. Но я сделал бы его. Газеты только дали
толчок, заставили меня самого понять острее и глубже, как я люблю вас, как
дороги мне ваши интересы и ваша честь. Ведь поймите, если бы даже вы
сейчас ушли из моего дома, это ничего уже не изменило бы. Ваша репутация
все равно осталась бы запятнанной. Могу ли я допустить это, любя вас? Ваш
уход только подлил бы масла в огонь, дал новую пищу для грязной клеветы и
очень сильное доказательство правоты врагов, а моей виновности. Нет, на
удар этих бесчестных и бессовестных людей, которые не пощадили даже вас,
не остановились перед вторжением в частную жизнь, оскорбили честь девушки,
можно было ответить только таким ударом, каким отвечаем мы. Наш брак сразу
выбьет оружие из их рук, заткнет им рот, и кампания клеветы прекратится.
Вот почему я и спешил не только с предложением, но и с широкой оглаской,
которая так удивила вас. Вам все станет ясным, – продолжал он, передохнув,
– если вы подумаете о причинах, которые создали всю эту гнусную газетную
кампанию. Ведь это только одно звено цепи их борьбы со мною. Им надо во
что бы то ни стало погубить мое дело. Они боятся не только конкуренции. Их
пугает то, что это первый шаг к объединению киноработников в их борьбе с
предпринимателями. Их пугает и то новое лицо в моем творчестве, которое им
уже известно, – вскрывать социальные язвы нашего строя. Вот почему они так
яростно ополчились на меня. Сначала они хотели уничтожить меня, доведя до
разорения прежде, чем первая картина увидит свет. Это почти удалось им, но
я нашел поддержку в моих товарищах по работе. Попутно враги все время
клеветали на меня. И вот теперь решили нанести новый коварный удар:
последней клеветой поссорить, разлучить нас с вами, раздавить морально,
причинить психическую травму и тем самым вывести из строя двух главных
действующих лиц фильма – вас и меня. И фильм, рассчитывали они, не будет
окончен, если бы даже у меня хватило денег. И чем острее вы будете
воспринимать удар, тем скорее они достигнут цели, тем больше будут
торжествовать. Неужели мы сделаем им такое удовольствие? Пережить это,
конечно, нелегко. Мне самому кажется, что за несколько часов я постарел на
двадцать лет. Но я креплюсь, и сегодня как будто играл даже лучше
обычного, хотя уже знал о газетных статьях еще вчера и носил эту тяжесть в
груди. И еще одно. От окончания фильма зависит судьба не только нас с
вами, но и товарищей по работе, готовых отказаться даже от заработка,
только бы спасти дело. Общественные организации приходят нам на помощь.
Неужели же у нас не хватит сил, и мы уступим? Неужели именно теперь вы
покинете меня и возьмете обратно свое слово?.. Судьба фильма, судьба всего
предприятия в ваших руках.
Эллен уже не плакала. Но лицо ее выражало страдание. Она колебалась.
Престо с волнением наблюдал за нею, ожидая ответа. Наконец она сказала:
– Мне очень трудно, но я постараюсь закончить картину.
– И стать моей женой? – быстро спросил Престо.
– На этот вопрос сейчас ответить еще труднее... Не торопите меня.
Престо. Дайте мне подумать.
– Хорошо. Я подожду. Работа над фильмом успокоит вас, и тогда мы
займемся нашими личными делами Не так ли?
И, успокоенный, уверенный, что все кончится благополучно, он
поцеловал ее руку.
