Храмовник - Александр Башкуев. - Книжная Полка

Шин, Шут, The Jester. Le Fou, Der Narr

«Не ссылайся», – прервал ее Храмовник, –

«на различия меж нашими Верами.

На Тайных Собраниях нашего Ордена

мы смеемся над сиими детскими сказками».

Вальтер Скотт «Айвенго»

«Открылась Бездна

Звезд полна.

Звездам нет счету,

Бездне – дна».

Москва – 1999 год

Я проводил его взглядом до самой земли. Люблю смотреть, как они падают... Задание я выполнил, полоса – вон она, и вообще – конец войны, их теперь – днем с огнем!

Только сделал разворот к полосе, как на меня вываливается этакая лосина: красная и вместо крестов – конская голова! Голова–то меня и смутила: пока думал, кто это, – скорость у него – ого–го, сверху падает и лупит по мне почем зря. Я так растерялся, что – на себя и очередь ему через голову. Они всегда сверху проходят, чтоб врезать мне еще раз, а тут – мой заградительный.

Да только дернулся я, дал сдуру очередь, а это же не Калашников – Европа (черт бы ее побрал!), – перегрузок не любит, а я по сути «на кобру встал» – вот ствол и заткнулся. Не умеют в Европе.

Без пушки – не война, я сразу на крыло и – вниз. К полосе. И тут у меня из рук джойстик шарахнуло... Эта лосина с конскою головой сверху падала – из облака и влупила уже оттуда. А когда подошла, врезала еще раз и клюнула вниз, а не как все!

А я загляделся на падавшего и первой не видел. От второй ушел – прямо под первую! Да еще на хвост встал – меня в клочья!

Заиграла музыка. На экране появился аккуратный гробик и надпись: «Вас воскресить?" – я с досады аж по столу – кулаком.

Девятая кампания – я уж месяц летаю по вечерам, думал – хоть на этот–то раз! Блин... Не надо меня воскрешать. Неспортивно. Интересно, кто это меня? Точно – ас.

Смотрю в записи – так и есть: красный с конскою головой – сам «красный барон» фон Рихтгофен! Время: декабрь семнадцатого – я чуть не выругался. Ладно, от Рихтгофена – не обидно...

Дурак... У нас – Революция, скоро у вас офицеров пошлепают, летел бы под Ригу – комиссаров шмалять. Убьют ведь тебя, дурака!

И в жизни убили и здесь убьют. Навалятся всемером и кончат. Ваших–то уже всех посшибали! Ведь сам знаешь, что убьют...

А вообще, – нормальный мужик. Жаль, что убили. Ему где–то месяц остался. Блин... Жаль мужика.

Остался бы жив, Герингу не видать твоей эскадрильи, как своих ушей. Не было бы Геринга – Героя Войны, – привет «Пивному путчу». Не будь «Путча», не из–за чего сажать Гитлера. Не сядь Гитлер, не было б «Майн Кампф»! Не будь «Майн Кампф»...

Не было гвоздя – кобыла захромала. Лошадь захромала – командир убит. Конница разбита – армия бежит. Враг вступает в город, пленных не щадя... Жаль мужика.

За моей спиной кашлянули. Поворачиваю голову и вижу мою секретаршу Олю. Она уже надела шубку и смотрит чуть виновато:

– «Мы готовы. Вы кончили?»

Я смотрю на часы: без пяти одиннадцать. Блин... Конец года, директор кредитно–депозитного вся в делах, как сучка в репьях, а я дурака валяю. Рождество. Никто не хочет никого убивать и вообще... Все добрые, белые и пушистые. Никому не нужна огромная гайка к верному танку. Или винт к вертолету. Всем рождественских гусей подавай. В кленовом сиропе. А «утка–курка» – птичка маленькая, да костлявая, зачем ее за обеденный стол?

Оленька подошла ко мне ближе, откатила меня вместе с моим креслицем на колесиках и с неодобрением достала из–под стола пустую бутылку из–под «чухонки».

Так и не привык я ко всяким вискарям, да текилам со всякими там бурбонами, наполеонами. А вот водочку уважаю. Запал как–то раз на «Финляндию», вот теперь и пью лишь ее – «чухоночку»! Рекомендую.

Пока Оленька нагибалась, чтоб добыть из–под стола мой стакан, я ее чуток приголубил... Ну, так. По–свойски. Она чуток дернулась, покачнулась и я мигом усадил ее к себе на коленки. Поцеловал в щечку. Девонька еще сильней заюлила и с отчаянием глянула в сторону двери, я же сказал:

– «Да ладно тебе! Как будто она со мною не трахалась! Живее, чем ты – мне подмахивала. Фигня. Все свои. Кроме мужа ее – опарыша. Белого, мягкого опарыша из кучи дерьма. Так ей и скажи!»

Оля попыталась еще раз вырваться, когда от двери раздалось:

– «Он пьян. Пойдем домой, Граф... Хватит уже. Пора и честь знать... Я жду вас на вахте».

В дверях стояла стройная, красивая женщина. Лена. Леночка... Что ж ты не дождалась меня, девочка? Дело прошлое – что мне, что Ленке, что – Оленьке уже скоро сорок. А сердечко все еще екает. Хорошие были тогда времена! Жизнь красивей, да вода – мокрей.

Забыл доложить, – мы все ж ведь с одного и того же двора. С одной школы. Одного класса. Вместе в Универ поступали. И поступили. Странно было бы – не поступить.

У нас был забавный двор и забавная школа. Папаша мой – бывший секретарь одного из московских райкомов партии. Фамилия – Кравцов. (Наверно – слышали.) Дед – Трижды Герой. За Винницу, Тегеран и еще кой за что. Великий чекист. Командовал ротой в 37–ом.

Второй дед – сидел. И в 37–ом, да и – раньше. Из – «совсем бывших». Не Герой – нет. Полный кавалер Орденов Отечественной, Ленина, Славы, Боевого Красного Знамени... А вот – не Герой. По причине «социально чуждого происхождения». Зато – Народный Учитель. Директор той самой школы, где учили всех нас.

Правда, умерли они еще до моего рождения. Первый – на Войне, став Героем «посмертно». Второй... За год до моего рождения. Потому что в молодости отбили ему на фиг и – печень, и почки. Сами знаете – где, и сами знаете – кто.

Ленкин отец... Известный хирург. За немалые деньги делал кому нужно скромную операцию. Отрезал мальчикам – лишнее. Старший сын хирурга великого... Одного из тех самых врачей. Ага, – тех самых!

А Ленкина мать – из семьи потомственных ювелиров. Поставляли украшения Императорскому двору со времен Нессельрода. Был такой канцлер у Николай Павловича.

В общем... Смешались в кучу – кони, люди и залпы тысячи орудий слились в протяжный вой... Забавная у нас была школа. «Половина детей от парткома, другие – завхозовские, третьи – по знакомству..." Поэтому и сексуальная революция для нас грянула чуток раньше, чем для всех прочих.

О чем это я? Не важно... Теперь – все не важно. Я закрыл глаза. Я услыхал голос деда Васи – отца моей мачехи. Как–то раз, вспоминая про смерть моего деда – чекиста, деда Вася сказал:

«Мы все – Храмовники. Мы Предали и Продали нашу с тобой Землю Обетованную. Знаешь почему? Потому что...

Страшно прибыть в Иерусалим и найти лишь развалины. Страшно знать, что тысячи твоих друзей и товарищей легли черт знает ради чего, ибо в Гробу том – смрад, слизь, да – плесень! Страшно стоять на Голгофе и Думать не о Муках Его, но том – где здесь лучше бы поставить баллисту, иль плаху для палача...

Страшно знать, что доходы твои – от охраны караванов в Персию, Индию, да Китай, но не от сопровожденья паломников! Страшно помнить, что оборона этого грязного городишки с чьей–то вонючей могилою всем нам в убыток...»

Я тряхнул головой, отгоняя преследующее меня видение. Там внизу – ползут танки. Наши, – Т–62. И я ловлю передний из них в перекрестье, а в шлемофоне: «Алекс, прикрой нас! Фойер, Алекс, фойер!" И я стреляю, а наши танки бьют в меня прямою наводкой и – некуда спрятаться. Я высокий – мне не удобно, приходится скособочиваться, а от выстрелов башню дергает и в горле першит от едкого дыма, а наши ползут на меня и в шлемофоне: «Алекс, гут! Гут! Фойер! Фойер!" И я вижу, как из одного из боковых танков – вдруг вырываются клубы черного дыма и появляются крохотные человечки и кто–то совсем рядом долбит по ним короткими злыми очередями... Потом страшный удар и огромное синее небо и меня тащат в пятнистой плащ–палатке немецкого бундесвера неизвестно куда и какой–то мужик, мешая немецкую и английскую речь, бежит рядом, крича: «Руссише швайне! Гут, Алекс, Гут! Вир стоп зем! Верштеен?! Кэн ю хир ми? Ви стоп руссиш бастардз!" А я лежу и думаю – Господи, неужто я только что – вот этими вот руками, – в НАШИХ?!

Надо меньше пить. Надо – меньше пить... Черепицею шурша, крыша едет не спеша. Я как будто очнулся.

Оля уже стояла рядом со мной, протягивая мне мое старенькое пальто из «верблюжки». Я не стал его надевать. Перебросил его через руку и пошел, чуть тиская Оленьку к выходу с нашего «секретного» этажа. В нашем банке весь директорат – на этаже без окон. Без окон, без дверей – полна ж... огурцов! Вы не поверите, господа, но это – ножницы! А верней – вилы. Не к добру меня сегодня так развезло...

В подземном гараже водила наш уже закемарил – так долго работаем. Ленка села к нему, а меня Оленька загрузила на заднее кресло. Ленка сказала один раз:

«Горе ты мое, тебя теперь приходится вместо груза возить! Чтоб, ежели остановит кто – разгибать тебе пальцы».

Пора объясниться. Я – местный паблик рилэйшенз. Ежели нужно какого–нибудь буржуина в дым напоить – Граф. Ежели нужно сказать: «Ты че, братиша?" – опять Граф. Нужна огромная гайка к верному танку – я вывезу вам ее в моем партбилете. Нужна микросхемка к буржуинистой загогулине – я ввезу ее в моем каблуке. Шучу.

Что я – сявка, – самому лажей руки марать? Я – паблик рилэйшенз. Вы мне оффишиал риквест, я вам – гайку. А уж кому я башляю – лучше и не догадываться.

Хотите знать с какого именно НАШЕГО танка какой именно НАШ прапор ее только что открутил?! Вам это надо?! Еще раз ласково спрашиваю, – вам это надо? Ну и все. Вот и весь – паблик рилэйшен!

Тем временем мы доехали до нашего дома и нашего старенького двора. Секьюрити на воротах заглянули к нам в нашу машину, посветили нам всем в лицо маленькими фонариками и дали отмашку для ребят в будке с кнопкою для шлагбаума. Летит стая напильников. А где тут у них главный шлаг–БАМ?! Что–то хреново мне нонче... Видно, к дождю.

Когда машина остановилась у моего подъезда, Ленка повернулась к нам, посмотрела на нас с Оленькой и сухо произнесла:

– «Я скажу гувернантке, что Маша нынче у нас. С девочками. Проводи... Не дай Бог – сунет себе ствол в рот. С него станется...»

Маша, – это наша с Олькой общая доченька. А еще у меня есть Наташа – общая с Ленкой. Я заделал ее перед тем, как меня выперли из аспирантуры. В армию. Только Ленка мне этого не сказала и родила девчоночку без меня. А сама вышла замуж за своего опарыша. И родила еще одну девочку.

Я, когда прибыл из армии, просил ее – вернуться ко мне. А она откуда–то знала – где я работаю и то, что у меня впереди Карабах. Ленка спросила, – хочу ли я сделать ее вдовой второй раз? В первый–то она меня уже однажды – оплакала...

И я сделал еще одну девчоночку – Оленьке. А замуж – она сама не пошла. Сказала, что так для нас для всех – лучше. Вот и вышло, что девки мои растут в одном доме – на одной лестничной клетке от двух разных баб. И ни одна из них за мною не – замужем...

Работа у меня – специфическая. Неровен час, – не женой, но – вдовой любую из них могу сделать. Поэтому Ленка живет в законном браке с нашим же одноклассничком – Пашкой–опарышем, а у Оленьки... Бывают иногда мужички. Иногда – я. Но чаще, – она у меня. Ежели Ленок не в постели...

Девчонки уже почти взрослые, – тяжко всем нам в глаза им смотреть. Так и живем. На три дома. С гувернантками...

Впрочем, – с гувернантками я – ни–ни. Должны ж быть хоть какие–то в жизни приличия. Со служанками, – это все равно что стать папашею Карамазовым на старости лет! Нет уж... Блудить – так в своем кругу. Среди равных. А от голытьбы – одни Смердяковы.

Покажешь им штуку баксов – они и готовы по–всякому. Не катит. Все, что чересчур в жизни просто – не катит. Не спортивно.

А кроме того... Я – однолюб. Я Люблю мою Ленку. Мне здорово Спать с Оленькой, – лишь одна она меня понимает. А со шлюшками разными... Много их. Не катит.

Оленька довела меня до двери моей (а может – нашей с ней?) хаты, завела в дом и я сразу же на пороге стал ее тискать и заголять. Она была в шубе и пока я добрался до ее сладкого тела, мы с ней получили немалое удовольствие.

А потом мы забрались в постель и славненько трахнулись.