* * *
– Похоже, Серж уже не такой остекленелый. Зепп, шлепни еще разок.
– Хватит, хватит, – поморщился я. – Право, что за манеры. Уберите ваш
несносный нашатырь!
Из инсайта выходят так же, как в него входят, – хлоп, и готово. Ни
облачка на ясном челе, чувствуешь себя выспавшимся. Я огляделся.
Оксану успели поместить в реанимационный кокон. Под прозрачной
крышкой к ней тянулись щупальца зондов, датчиков, струйных инъекторов.
Одежда расползлась, ее смыл специальный раствор. Волочились термостат и
газорегулятор, сильный разряд электричества заставил биться остановившееся
было сердце. Бр–р! Никогда не имел отношения к медицине. Не то, что
Круклис, имеющий отношение ко всему на свете. Насупив дремучие брови, этот
нескромный мужчина сканировал живой мозг Оксаны.
– Угрозы для жизни нет, – объявил всезнайка.
– Надо бы отправить ее на Гравитон, – осторожно говорит Абдид.
– Куда спешить? Все там будем.
– Щутник.
Оксану все–таки перенесли во второй модуль парома. Арбайтеры проворно
отсоединили кабели. Сработали катапульт–болты. Шар полыхнул дюзами, поднял
клубы пыли и ушел наверх, к сияю–щзму в зените Гравитону.
– Зара, небось, уже хлопочет? – спросил кто–то.
– А как же? – удивился Абдид. – Там всего будет даже с избытком.
Постояв еще немного на накренившейся платформе, все перешли в третий
модуль парома. Его софус не пострадал, поскольку в момент происшествия был
отключен. С его помощью мы занялись анализом накопленной информации, в том
числе – расшифровкой сенсограмм Оксаны. Все это заняло чуть больше минуты.
– Вероятность биологической природы объекта – девяносто шесть целых и
двадцать восемь сотых процента, – доложил софус. – Неопределенность для
единичных явлений не превышает допуска статистической модели. Коэффициент
Грэйнбриджа. . .
– Короче, – взмолился Зепп.
– Нулевая гипотеза отбрасывается, – изрек софус. Ну, вот оно,
случилось. За иллюминаторами расстилался все тот же неуютный пейзаж, изо
всех сил продолжал извергаться Оксанин кратер все так же равнодушно светил
Виктим. Тем не менее, произошла перемена. И еще какая перемена... Все
молчали. И тут на экране возник Сумитомо. Лицо его излучало не хуже
Виктима.
– Большой софус Гравитона подтверждает ваши выводы. Братцы, мы вошли
в историю! Вляпались, можно сказать. Не заметили? И что теперь с нами
бу–удет.., Щутка ли – внеземную жизнь открыли! Как назовете своего
монстра?
– Хвостоногим ухомахом, – оловянно сказал я. Сумитомо прямо
возликовал.
– Серж, дорогой, да в тебе уйма воображения! Вот не ожидал.
Принимается и утверждается без обсуждения! Хвостоногий ухомах. . . Надо
же.
– Что–то мне не нравится твой бодренький тон, Сумитоша,
–подозрительно сказал Круклис. – Небось, заготовил ложку дегтя?
– Ложку серы, Парамоша–сан. Вы здорово растревожили Оксанкин кратер.
Вот–вот начнется серьезное извержене. Так что стартуйте немедленно.
– Что значит – стартуйте? А батискаф?
– Батискаф свое дело сделал. Даже если и можно его еще отыскать, в
чем у меня сомнения глубиною в пять миль, времени на новое погружение уже
нет. Гравитон удаляется от Феликситура.
– Я остаюсь, – заявил Круклис. Немедленно вмешался Абдид.
– Не валяй дурака. Лауру вызывать? Круклис обозвал его интриганом
ассирийским. Абдид умилился: ответить оскорблением на заботу – это так
по–человечески. Что тут скажешь?
– Горе ты мое серное. Так вот мы и открыли серную жизнь. Во вторник
это было.
