* * *
– Пошли на третий, – сказал Баркан. Он имел в виду третий виток
облета. Поскольку он ни к кому в отдельности не обращался, ответа не
последовало. Впрочем, ответа Баркан и не ждал. Он слегка ослабил
ремни, но оборачиваться не стал: чем заняты остальные четверо, было
ясно и без того. Баркан отчетливо представил их себе. Штурман Бурдо,
работа которого уже практически кончилась, сидит сейчас с закрытыми
глазами и мечтает. О чем? Трудно сказать. Но одно можно утверждать с
точностью – мысли его не там, внизу, а на Земле, в Академии
Космонавигации. Он, наверное, больше всех думает о возвращении. Оно и
понятно – годы дают себя знать. И Баркану понять это гораздо легче
остальных: он и сам не намного моложе... А юная троица, пожалуй и
после трех месяцев полета все остается внове, мужественно вперила
взгляды в экраны и ждет посадки. Сейчас они чувствуют себя
героями–космопроходцами. В конечном счете именно они ведь добились
организации этого перелета. Неразлучная тройка – Банах, Белин,
Беляков: бортинженер, врач и связист.
– Аварийная связь? – спросил Баркан.
– Есть, шеф–пилот! – До чего же Уолт любит уставное обращение,
просто диву даешься! Впрочем, играть, так по всем правилам.
– Посадка через пятнадцать минут. Проверить крепления Беляков –
салон. Белин – кубрик.
Баркан услышал, как что–то звонко клацнуло, – наверное, магнитная
подкова о комингс «Да, – подумал Баркан – Невесомость. Одно дело –
сутки на орбитальном тренажере, а другое – три месяца полета. Всю душу
вымотало. И эти магнитные подковы. Идешь как по болоту – ногу
поставил, а потом приходится вытягивать. Нет, все–таки мы многого
недооценили на Земле...»
– Инженер, – спросил Баркан, – как твои пластыри, инженер?
Банах, как всегда, ответил не сразу.
– Пластыри... Что пластыри? Выдержат пластыри.
«И это тоже, – подумал Баркан. – Пластыри. Хорошо, хоть они не
подвели. Не то, что противометеоритная автоматика. Пять дырок. Должно
быть, снаружи выглядит впечатляюще – термоброня аварийных пластырей
придает кораблю вид этакого заслуженного ветерана, которому пора на
отдых».
– Порядок, шеф–пилот. Крепления проверены.
– Хорошо.
– В салоне порядок.
– Хорошо. По местам!
Теперь только посадка. Вроде бы все должно быть хорошо. И
все–таки... А все–таки главное, конечно, не это: мелочи, мелочи...
Самое страшное – мелочи. Бытовые Удобства. Похлебка из хлореллы. Тьфу!
Горячая ванна и ионный душ – вот чего нам больше всего не хватало. Кто
бы мог подумать, что нас заест быт? Вернее, отсутствие оного...
Пора!
Теперь только бы не уйти с луча. Держать его в кресте. Вот так. Ну
и рысклив же ты, дружок...
Сейчас Баркан был как бы мозгом, пересаженным в чужое и потому еще
непослушное тело, которое надо было заставить подчиняться, потому что
от этого зависело все – вплоть до самой жизни. И тело подчинилось,
неохотно, трудно, но подчинилось.
И вдруг корабль словно уткнулся в какую–то тугую, вязкую стену.
Двигатели продолжали изрыгать пламя, корпус дрожал и стонал, не в
силах сдвинуться с места. Амортизаторы противоперегрузочных кресел
просели до упора.
– Инженер! – крикнул Баркан. Банах кивнул. И сразу же наступила
удивительная тишина. И – легкость.
Баркан тыльной стороной ладони провел по лицу.
– Все, – выдохнул он. – Конец...
