Леонид
Через пять минут я усну, И проснусь кем? Самим собой? Всемогущим
джинном? Или просто гармонической личностью с уравновешенным характером и
хорошим пищеварением? Нс знаю. Лучше бы сейчас ни о чем не думать. Не думай!
Не могу. Уж так я устроен. И вообще самое труднос не думать об обезьяне.
Зря я ввязался в это дело. Ввязался? Я же сам все это затеял. Но нужно было
бы еще попробовать... Не могу я больше пробовать это мой единственный
шанс.
Вот уж нс думал» что я так тщеславен. Тщеславен. И жажду, чтобы мое имя
вошло в анналы. Может быть, завтра войдет...
Еще четыре с половиной минуты. Нет, надо успокоиться. Упорядочить
мысли. Так я, того гляди, и не усну. Может, это мне стоило проглотить
триоксазин? Давай упорядочивать мысли.
Пожалуй, все началось с шефа. Или с Таньки? С шефа и Таньки. Вечером
Танька сказала, что ей надоело со мной, что из меня никогда не выйдет не
только ученого, но и просто мужа. И ушла. Это она умеет уходить. «Всегда
надо уйти раньше, чем начнет тлеть бумага» так она сказала и изящно
погасила папиросу. Курила она только папиросы. Когда ребята ездили в Москву,
то привозили ей польские наборы: сигареты она раздавала, а папиросы
оставляла себе. Впрочем, курила она совсем немного.
Тогда я пошел в аспирантское общежитие, и мы с ребятами до утра
расписывали «пульку» и пили черный кофе поллитровыми пиалами. А утром меня
вызвал шеф.
Я его люблю, нашего шефа И уважаю до глубины души. Только емуто
этого не скажешь: он великий. Вообще, помоему, все ученые разделяются на
три категории великих теоретиков, гениальных экспериментаторов и вечных
лаборантов. Шеф великий теоретик. Я вечный лаборант, и это меня не
слишком огорчает. Ведь всегда нужны не только великие, но и такие, как я.
Собиратели фактов. Меня это вполне устраивает. Больше, я люблю это. Когда
остается один на один с делом нудным и противным, когда тебе нужно сделать
тысячу энцефалограмм, изучать и делать выводы из сопоставления которых будут
другие, вот тогда ты: чувствуешь, что без тебя им не обойтись. И тысяча
повторений одной и той же операции уже не рутина, а работа. Так вот, меня
вызвал шеф.
Леня, он у нас демократ, наш шеф. Леня...
Я уже знал, что за этим последует. Да, конечно, меня держат на ставке
старшего научного сотрудника. У меня же до сих пор нет степени. И ведь я
умный парень, мне ничего не стоит защититься в порядке соискательства. И
языки я знаю, а ведь это как раз камень преткновения у большинства. И тем у
нас хоть отбавляй. Вот, например: «Некоторые аспекты динамической цифровой
модели мозга» это же замечательно! Чем не «диссертабельная» тема? «И в
самом деле, подумал я, почему бы не взяться?»
Владимир Исаевич. сказал я, давайте. «Некоторые аспекты
динамической цифровой модели мозга» это же замечательно!
Шеф онемел. Он уже столько раз заговаривал со мной об этом, но я всегда
изворачивался, ссылаясь на общественные нагрузки и семейные
обстоятельства...
Наконец шеф обрел дар речи.
Молодец, Леня! прочувствованно сказал он. Только ведь она
нудная, эта модель. Вы представляете, сколько там...
Представляю, сказал я. Очень даже представляю.
Шеф сочувственно посмотрел на меня и кивнул. Я тоже кивнул, чтобы
показать, что оценил его сочувствие.
Ну что ж, сказал шеф, беритесь, Леня, а мы вас поддержим. Всю
остальную работу я с вас снимаю, занимайтесь своей темой. Года вам хватит?
Хватит, не сморгнув глазом, соврал я. Безусловно, хватит.
На этом аудиенция кончилась. И начались сплошные будние праздники.
В качестве моделируемого объекта я решил взять собственный мозг.
Вопервых, всегда под рукой; вовторых, другого такого идеально среднего
экземпляра нигде не найдешь; и не болел я никогда, и не кретин, и не гений,
сплошное среднее арифметическое.
Так прошло девять месяцев вполне нормальный срок, чтобы родить
модель. И тогда меня заело: работа сделана, модель построена. А дальше что?
Какая из этого, к ляду, диссертация? Выводыто хоть какиенибудь должны
быть! А выводы, как известно, не по моей части.
Конечно, есть шанс защитить и так. Недаром на каждого кандидата
технических, филологических и прочих наук приходится минимум три медицинских
статистика вещь великая. Но надеяться только на нее?.. Противно.
И тогда я вспомнил про Кольку. Мы с ним учились еще в школе. Потом
вместе поступали на физмат. Он поступил, а я не прошел по конкурсу и подался
на биофак.
Я пришел к Кольке с папкой, в которой могла бы уместиться рукопись
первого тома «Войны и мира» и с бутылкой гамзы. Мы посидели, повспоминали.
Потом я спросил:
Слушай, можешь ты посчитать на своей технике?
Что посчитать? Колька всегда на вопрос отвечает вопросом.
Я объяснил. Мне нужны были хоть какиенибудь аналогии, закономерности,
алгоритмы.
А для чего все это нужно? спросил он.
Надеюсь, что такое электроэнцефалограмма, ты знаешь? Ну вот. А это
запись электрической активности каждой клетки мозга в течение сорока минут
жизнедеятельности.
Популярно.
Как просил.
Ладно. сказал Колька. Оставь. Посмотрим, что из этого можно
сделать.
На этом мое участие кончилось. Собственно, это всегда бывает так, и
иначе, наверное, просто не может: я собрал факты, а выводы должен сделать
ктото другой. Только на этот раз выводы уж больно сумасшедшие... Что ж,
скоро выяснится, достаточно ли они сумасшедшие, чтобы быть истиной, как
сказал ктото из великих.