В ожидании заказанных напитков я потчевал депутата от Ликуда господина Ниссима Кореша рассказом о том, как на заре туманной юности возил оружие палестинским переселенцам, чтобы им было сподручнее выяснять отношения со своими единокровными братьями.

– Интересно, – протянул Кореш, – но вы обещали рассказать о том, как брали Вашингтон с бригадой «Голани».

– С бригадой «Голани»? – удивился я. Мне почему–то всегда казалось, что это были десантники из «Эскимо», и не бригада там была, а целый корпус, все–таки не поселок брали, а столицу дружественного государства... Вот что делают слухи, – подумал я, – если их вовремя не корректировать.

– Нет, – сказал я. – О Вашингтоне я расскажу, когда получу свою колу. По–моему, официанты в кафе кнессета перешли на самообслуживание: они обслуживают себя. Посмотрите–ка, вон тот робот с телескопической антенной – он, кажется, решил сам выпить кофе, заказанный господином за крайним столиком. Кстати, кто это? Знакомое лицо...

– Это, – уважительно произнес Кореш, – Хаим Бозон, председатель еврейской общины Ганимеда.

Черт возьми, как я сам не узнал? Ну естественно, характерная шишка на удлиненном черепе, похожем на кривой огурец! Да и фигура характерная – двойное туловище с четырьмя так называемыми руками, больше похожими на щупальца осьминога, если бы, конечно, осьминог мог своими щупальцами, как господин Бозон, держать сразу четыре стакана с соком и пить поочередно из каждого, а то и изо всех сразу.

– Бозон, Бозон... – сказал я, вспоминая золотые деньки собственной молодости. – Конечно, он меня не узнал, столько воды утекло. Впрочем, точнее сказать – аммиака, поскольку на Ганимеде именно аммиак течет по главным речным руслам...

– Вы и на Ганимеде были? – уважительно сказал Кореш. – Тоже с десантом?

– Нет, нет! – я даже замахал руками от возмущения. – Исключительно мирная миссия! Это было... ну да, я как раз отслужил в армии и решил повидать мир, как это обычно делают молодые израильтяне. Когда–то они отправлялись в Непал или Таиланд, где самым модным развлечением были местные тюрьмы, столько впечатлений на всю жизнь! Но в мои годы молодежь предпочитала спутники больших планет. Тюрем там не было, а если и были, нам их не показывали, и потому мы развлекались совсем иначе.

– Расскажите, – попросил Кореш, откинувшись на спинку кресла, которая тут же наподдала депутату так, что бедняга вынежден был сесть прямо. – Расскажите сначала о Ганимеде, а то, как я понимаю, напитков мы дождемся только после того, как с Луны завезут новую партию.

– А что, партии нам уже завозят с Луны? – удивился я. – Своих недостаточно?

– Более чем! – воскликнул депутат. – Нет, я имею в виду не политические партии, вы ж понимаете...

– О, простите, – смешался я. – Значит, вам интересно, чем я занимался после того, как армия после трех лет беспорочной службы вышибла меня из своих рядов под предлогом того, что бездельничать можно и на гражданке?

– Конечно, интересно!

– Пожалуйста, – я собрался с мыслями, провожая взглядом очередной стакан с соком, выпитый бездонным ганимедянином. Отобрать бы у него бутылку и... Нет, это было чревато межпланетным скандалом. Пришлось облизать пересохшие губы и приступить к рассказу.

– Когда мы с приятелем прилетели на Ганимед, – начал я, – там обосновалась всего одна колония с Земли, не принадлежавшая ни одному конкретному государству. Несколько человек из Соединенных Штатов, несколько – из России, один украинец, два японца, еще кто–то... Ученые, сами понимаете, кто еще мог высидеть на Ганимеде два года, положенных по контракту? Мы–то с Амиром прилетели на две недели повеселиться и погулять по аммиачным руслам. Доставил нас планетолет «Алексей», который шел курсом к кольцам Сатурна, и он же должен был подобрать нас на обратном пути ровно четырнадцать стандартных суток спустя.

Ну, приземлились мы – в скафандрах, естественно, мы же падали с высоты стационарной орбиты, три часа падали, было время осмотреться – и немедленно принялись разоблачаться. А почему бы нет? Небо густо–зеленое, солнце как красное червивое яблоко, и белые скалы кругом – красота! Особенно после полета в тесном корабле, где даже танцы устраивают в привязанном к поручням состоянии...

Не успели мы с Амиром расстегнуть шлемы, как услышали над самым ухом истошный крик:

– Эй, с Земли, вам что, жизнь надоела?!

Остановились, огляделись – никого. А тот же голос продолжал вопить, будто его обладателю приставили к горлу острый длинный нож:

– Шлемофоны закрыть, идти только по дорожке, раз–два, раз–два!

Совсем как в армии! Вы ж понимаете, не для того мы демобилизовались, чтобы выполнять нелепые приказы всяких... в общем, неизвестно чьи. Но и рисковать жизнью тоже не хотелось, а потому мы приняли компромиссное решение: шлемофоны закрыли, но пошли, естественно, не по дорожке, а напрямик, через белое аммиачное поле. Мы очень быстро поняли свою ошибку, но было уже поздно: аммиачный снег почти как вода – не успели мы сделать и двух шагов, как потонули и оказались в белой мгле, полностью потеряв ориентиры. Кстати, испуга мы не испытывали – в конце концов, для чего мы сюда летели, если не за приключениями на свою голову?

Вытащили нас два с половиной часа спустя. Четыре странных палки подняли меня над поверхностью аммиачного поля, и я, честно скажу, обомлел, потому что впервые в жизни оказался лицом к лицу с инопланетянином. Ну, лицо – это слишком вольно сказано, вы же знаете, что такое лицо жителя Ганимеда, да вот хотя бы посмотрите на господина Бозона, который, как я вижу, выдул уже весь запас соков этого славного питейного заведения, а потому нам с вами, депутат, на напитки рассчитывать не приходится...

Так о чем это я?.. Ах, да, лицо. Я рассчитывал, что нас спасут ученые со станции, а передо мной оказалось это неземное создание и прошепелявило своим ртом, расположенным на макушке из–за какой–то странной прихоти природы:

– Господина хороша себя ощущовывает?

– Хороша, – сказал я. – С кем имею честь?

Не подумайте, что я такой уж джентльмен, это я просто от неожиданности ляпнул. Но ганимедянин принял мой вопрос за чистую монету и заявил:

– Честь имеется называется Аббин Биурак. Заходи, гостем будешь.

Несколько последних слов господин Биурак явно выучил наизусть, потому что произнес их безо всякого акцента.

Вы когда–нибудь возражали, когда инопланетное существо о двух туловищах, четырех руках и голове, подобной кривому огурцу, приглашало вас посетить с официальным визитом его скромное бунгало? Или ранчо, или коттедж, или как там это все у них называлось. Вот и я не отказался, тем более, что еще пятеро жителей Ганимеда неподалеку занимались препровождением в гости моего друга Амира.

Ученые–колонизаторы (или, может, правильнее – колонисты?) не подавали никаких сигналов, и я последовал по тропинке между двумя аммиачными холмами, строго следуя указаниям господина Аббина. А может, уже и не Аббина, все они как–то успели перемешаться, и я уже не знал, кто из сопровождавших – тот, кто откопал меня из аммиачного плена.

Так мы и стали гостями корренных ганимедян. Неплохие ребята, главное – очень любили слушать. Я уж не знаю, что там рассказывали о Земле господа ученые со станции, но в головах наших хозяев царила полная каша, причем совершенно некошерная, поскольку сведения о коммунистических реформах в Колумбии перемешались у них с неоколониалистскими переменами в Южном Уэльсе, что, как вы прекрасно знаете, совершенно несовместимо!

– Вы кто откуда есть быть? – спросил господин Аббин (а может, и не Аббин), когда нам позволили наконец снять шлемы и предложили отведать мороженого фрумбеля в соку мороженого баргеля.

– Мы есть быть из государства, которое называется Израиль, – сказал я, а Амир кивнул. – Израиль есть самое сильное государство на Ближнем Востоке, а поскольку вы наверняка не отличаете Ближний Восток от Дальнего Севера, то можете считать, что Израиль есть самое сильное государство на Земле. Если и ошибетесь, то Бог вам простит.

И тут господин Аббин задал тот самый вопрос, с которого и начались наши муки.

– Что есть быть Бог? – спросил он.

Я, господин депутат, человек нерелигиозный. С Богом у меня отношения довольно натянутые, причем не по моей вине, он сам виноват, потому что ни разу не изволил показаться мне, чтобы я лично удостоверился в его существовании. Но ведь одно дело – наши личные отношения, и другое – попытка объяснить основы еврейской религии господину Аббину Биураку и его друзьям–аборигенам. Амир, кстати, был более подкован в этом вопросе: он соблюдал кашрут и чтил субботу, в скафандре он привез на Ганимед двухнедельный запас кошерного питания, а суббота как раз начиналась через час или два.

Поэтому я предоставил своему другу объяснять, чем отличается свинья от коровы, учитывая, что ни один житель Ганимеда не знал, чем корова отличается от человека. Но Амир справился, и заняло у него это ровно столько времени, сколько оставалось по его часам до наступления субботы.

Я не знаю, господин депутат, чем занимались на Ганимеде господа ученые со станции. Возможно, только тем, что объясняли аборигенам первый закон Ньютона. О религии они не имели ни малейшего представления. О евреях – тем более. О заповедях – подавно. О кашруте с субботой и говорить не приходится. А когда Амир принялся объяснять нашим хозяевам, что такое есть быть обряд брит–милы...

– Желаем быть стать находиться евреями, – неожиданно заявил господин Аббин и принялся внимательно осматривать собственное тело, будто видел его впервые в жизни.

Как вы думаете, что он искал с таким воодушевлением? Вот именно – ту часть, которую можно обрезать и стать, наконец, евреем. Так я вам скажу – он такую часть на своем теле не нашел. По секрету: как мы потом узнали, размножаются ганимедяне простым делением, и потому стать евреями им не светило ни в коем случае, ибо что главное? Евреем делает живое существо способ размножения, господа, ибо при любом другом способе никакие договора с Творцом невозможны в принципе! Можно сделать евреем испанца или даже аборигена с острова Папуа. Но вы никогда не сделаете евреем амебу, даже если она будет в сто крат разумнее вас самих!

Раввинаты наши уже потом обеспокоились этой проблемой, а нам–то с Амиром пришлось решать ее в полевых условиях, и мы, я вам скажу, вышли из положения с честью. Когда через трое суток нас отыскала наконец поисковая группа со станции, все население Ганимеда уже успело перейти в иудаизм, где и пребывает до сих пор, как я могу судить по господину Бозону, в прошлом – Аббину Биураку, председателю еврейской общины этого спутника Юпитера.

– И как же вам... – начал депутат Кореш.

– О! – воскликнул я. – Все оказалось проще, чем мы думали. У ганимедян, видите ли, великолепные способности к регенерации, что очень важно в суровом климате Ганимеда, где отморозить себе любой член – раз плюнуть. Так если они способны восстанавливать отмороженную руку или ногу, то почему бы, поднатужившись, не вырастить на своем теле орган, который точно соответствовал бы человеческому аналогу и с которым можно было бы совершить необходимые манипуляции, сделав, наконец, ганимедян евреями? Проблема была только в том, чтобы выбрать место на теле, где этот орган отрастить. Но, как видите, господин депутат, с этим они справились и без нашей помощи.

– Так эта штука, которой Бозон поддерживает стакан с соком, и есть... – воскликнул ошеломленный депутат.

– Она самая! – подтвердил я. – И, как я посмотрю, обрезана в точном соответствии с галахическими правилами. Наверняка у них на Ганимеде опытный моэль. Кстати, со временем ганимедяне научились не только обрезать этот предмет, но и правильно использовать его по назначению.

– Серьезно? – удивился депутат, но тут наше внимание было отвлечено от господина Бозона, поскольку в зале появился наконец официант с подносом, на котором стояли запотевшие сосуды с кока–колой, удивительным лунным напитком, о котором я мог бы рассказать столько, что...

Впрочем, это уже другая история.