Оружие Для Братьев
Давно это было... Кажется, в две тысячи тридцать шестом. Как раз заключили
договор с Сирией, я имею в виду второй договор, согласно которому Израиль
лишался таки Голан, но зато получал два миллиона арабов, вернувшихся на
свои исконные земли от Кинерета до Шхема. Сделка всегда казалась мне
сомнительной, и смысл ее я понял (да и то не сразу), когда меня и рядового
Илана Коваля вызвал к себе майор Пундак, скептически осмотрел с ног до
головы и сказал:
– Ребята, пойдете с транспортом в этот их треклятый Наблус.
– Так точно! – сказал рядовой Коваль, а я добавил:
– Транспорт синильной кислоты для супа, надо полагать?
– Вечно вы шутите, рядовой Шекет, – нахмурился майор. – Транспорт с
оружием, поэтому смотрите в оба. Вопросы есть?
– Есть, – сказал я. – Оружие для наших поселенцев?
– Если вопросов нет, – продолжал майор, не расслышав моих слов, – то
отправляйтесь.
Я не привык задавать один и тот же вопрос дважды. Отсутствие ответа – тоже
ответ, и потому, когда мы покинули помещение, я заявил рядовому Илану
Ковалю:
– Если оружие для поселенцев, то так бы прямо и сказал. Не люблю, когда
начальство темнит.
Илан не ответил – над нами на бреющем пролетел планетолет, который шел на
посадку в Бен–Гурион. Придя в себя после звукового шока, мы с Иланом
отправились в ангар и доложили о том, что нас назначили сопровождающими.
Машину вел сержант Цви Аронов. Мы влезли в кабину транспортного
«Бегемота», и пилот рванул к взлетной площадке, будто собирался не оружие
поселенцам перевозить врагам Израиля, а бомбить Шхем или даже Дамаск.
Так вот, летим мы над Иудейской пустыней, курс держим на северо–восток и
вскоре пересекаем зеленую черту. Это только название у нее такое цветное,
на деле цепь радаров и электронной защиты с воздуха и не различить –
просто кончился Израиль, началась Фаластын.
И в нас немедленно выстрелили.
Над головой прогремело, ракета взорвалась на расстоянии десятка метров, и
машину трянуло. Пилот даже ухом не повел, а рядовой Коваль позеленел, как
та черта, которую мы только что пересекли, и сказал, заикаясь:
– Может, собьем эту их...
– Я тебе собью, – отозвался со своего места сержант Аронов. – Это же
дружеское приветствие. Рукопожатие, можно сказать.
– А что будет, если они захотят заключить нас в горячие объятия? –
возмутился рядовой Коваль.
Пилот не ответил, и секунду спустя вторая ракета угодила нам то ли в
шасси, то ли в воздухозаборник – во всяком случае, звук был такой, будто
кошке отрезали хвост, а потом начали пришивать обратно. Машину тряхнуло
основательно, и я подумал, что, если мы не долетим до пункта назначения,
то оружие, которое мы везем поселенцам, может и на самом деле достаться
арабам. О собственной судьбе я, как вы понимаете, думал в последнюю
очередь.
Пилот посмотрел в иллюминатор на дым, который тянулся за машиной откуда–то
снизу, и заметил философски:
– Опять ремонтировать придется. Хорошо, хоть застраховано.
Честно говоря, я прежде не слышал, чтобы военную технику страховали на
случай повреждения ракетами противника. Кто страховал–то, неужели есть
такие идиоты? Похоже, что я спросил об этом вслух, потому что Аронов
обернулся в мою сторону и изволил дать объяснение:
– Нашу технику страхуют власти Фаластын, а мы, то есть компания «Менора»,
страхуем их танки и вертолеты.
Увидев на моем лице удивление, которое я и не думал скрывать, Аронов
добавил:
– Чему этих салаг учат на курсах? Что тут непонятного? Если они нас
страхуют, то сбивать нас им становится невыгодно. И наоборот, естественно.
Экономические стимулы в военных вопросах – замечательное изобретение.
Не успел я обдумать эту новую для себя в то время идею, как третья ракета
угодила нам прямо в лобовое стекло, пронзила машину насквозь и, не
взорвавшись, застряла где–то в хвостовом отсеке. В следующую секунду я
обнаружил, что лечу к земле вниз головой, а рядом со мной падает рядовой
Коваль и очень громко вспоминает все известные ему нецензурные выражения.
Упали мы на чье–то вспаханное поле, пиротехника, естественно, смягчила
удар, но я все–таки с трудом поднялся на ноги, а Илан вставать и не
подумал – ему было хорошо в лежачем положении. Машину же уволокло куда–то
к северу, где она и шмякнулась на склон холма, повредив сразу пять пальм.
Бедный Аронов, – подумал я, – такая нелепая и геройская смерть. В это
время какая–то тень заслонила солнце, и, подняв голову, я увидел, как
прямо на меня валится с неба огромный контейнер, на котором, свесив ноги,
сидит сержант.
– Отойди в сторону, болван! – услышал я и едва успел спастись, откатившись
в канаву с грязной водой.
Контейнер опустился, перед посадкой отстрелив крепежные болты, и в разные
стороны посыпалось то самое оружие, которое мы везли еврейским поселенцам
и которое теперь могло достаться нашим арабским противникам. Чего тут
только не было: и древние автоматы Калашникова, и новейшие «дайлеры», и
противоракетные наплечные системы «блайк», и даже, по–моему, запасные
части от танка «Хеврон»... И все это в прекрасной амортизирующей упаковке
– ничто даже не помялось, только разбросано было теперь на большой
площади, и нам нужно было оружие собрать и охранять и, в случае чего,
видимо, уничтожить, чтобы не досталось врагу–палестинцу.
– Займем круговую оборону? – спросил рядовой Коваль.
– Скорее треугольную, – рассмеялся сержант Аронов, будто Илан сморозил
какую–то глупость. Я не видел в нашем положении ничего смешного – если
арабы вздумают сейчас прибрать к рукам все это богатство, они же нас тут
положат в два счета, если будут стрелять с холма.
– Отходим в рощу? – предложил я.
Метрах в двухстах от нас стояла апельсиновая роща, где можно было хотя бы
спрятаться от солнца, если не от передовых отрядов «сынов Арафата».
– Подождем, – философски заявил сержант. – Что–то они запаздывают.
Накликал! Из той самой апельсиновой рощи, где я хотел скрыться от солнца,
появились десятка два палестинцев с автоматами наперевес. Стрелять они
начали, еще не сообразив, по–моему, в какой стороне враг. Во всяком
случае, я даже свиста пуль не слышал, но все равно ощущение было не из
приятных. Я выставил вперед свой «дайлер», но не успел сделать ни единого
выстрела – сержант дернул оружие за ствол и зашипел на меня, как змея, на
которую наступили ногой в кованом сапоге:
– Рядовой Шекет, ты рехнулся? Отходим!
И мы отошли. Точнее, побежали, как зайцы, и мне было так стыдно, что я дал
себе слово: если добежим до ближайшего еврейского поселения, немедленно
сдам сержанта военной полиции как дезертира и палестинского пособника.
Рядом пыхтел на бегу рядовой Коваль, понимавший не больше моего. Он все
время оборачивался, и рука его непроизвольно поднимала автомат, но приказа
стрелять не было, и Илан лишь сбивался с темпа, отставая от нас с
сержантом.
Выстрелы стихли, когда мы обогнули холм. Впереди, километрах в трех, я
увидел забор какого–то поселения. Скорее всего, это был Маале–Киршон –
если, конечно, я хоть что–то понимал в картах государства Фаластын и
его еврейских анклавах.
Мы перешли на шаг, и несколько минут спустя, когда я увидел летевший к нам
со стороны поселения вертолет, сержант Аронов скомандовал:
– Стоп. Ждем здесь.
Илан остановился так резко, что не удержал равновесия и повалился в пыль.
А я встал поближе к сержанту, чтобы обезоружить предателя сразу, как
только приземлятся поселенцы.
– Эй, – сказал Аронов, прочитав в моих глазах свой приговор, – ты что?
– Оружие! – резко сказал я, сунув ему под ребра дуло «дайлера». – Брось
оружие и руки за голову.
Понимая, что я не стану медлить и выстрелю первым, сержант выпустил из рук
автомат и, заложив руки за голову, принялся смотреть в небо, будто никогда
прежде не видел перистой облачности.
– Послушай, рядовой Шекет, – сказал он, желая, видимо, ослабить мою
бдительность, – ты что, не проходил инструктажа?
– Помолчи, – бросил я. – Первый раз вижу еврея, который оставляет врагу
горы оружия и спасает свою шкуру.
Вертолет опустился неподалеку от нас, и из–за рокота моторов я не смог
расслышать, что сказал сержант. Видимо, это было что–то веселое: Аронов
начал хохотать и смеялся, как помешанный, всю дорогу в поселение. Это
действительно оказался Маале–Киршон, и прием нам здесь устроили по первому
разряду. Аронова, конечно, тут же взяли в оборот, как только я сказал,
какое предательство совершил этот человек. Сержанта увели куда–то два
дюжих поселенца с «дайлерами» наперевес, а нам с рядовым Ковалем
предложили отведать местных устриц.
– Сами выращиваем по технологии Вейсмана, – гордо сказала девчушка лет
пятнадцати, которой жить бы не в этом опасном месте, а тусоваться на
набережной Тель–Авива.
– Спасибо, – поблагодарил я. – Нельзя ли сначала поговорить с кем–нибудь
из начальства? Очень важно!
Должен же я был отчитаться о том, каким именно образом оружие,
предназначенное для поселенцев, оказалось в руках противника!
Должно быть, что–то в моем лице говорило о том, что устрицы меня сейчас
интересуют не больше, чем марсианские танцы в базарный день. Девчушка
обиженно пожала плечами и повела меня куда–то по заросшим травой дорожкам.
Рядовой Коваль топал сзади, радуясь тому, что остался живым и даже
здоровым.
Я ввалился в комнату, на которую мне указала девчушка, и остановился на
пороге, разинув от удивления рот. Посреди салона стоял стол, за которым
сидел поселенец в вязаной кипе, бородатый, как сам раввин Михельсон, и
слушал сержанта Аронова, у которого даже не забрали оружия. Сержант, ясное
дело, плел какую–то чушь о том, что задание выполнено полностью.
– Эй! – воскликнул я. – Не слушайте предателя!
Поселенец поднял на меня непонимающий взгляд и неожиданно расхохотался, а
сержант вторил ему, будто я сморозил какую–то глупость.
– Послушайте, рядовой, – сказал поселенец, отсмеявшись. – Я вижу, вас не
успели проинструктировать, а сами вы в политике разбираетесь не больше,
чем в истории освоения Марса. Садитесь–ка и положите, пожалуйста, свой
«дайлер».
Я сел – подальше от сержанта, естественно.
– Вы знаете, конечно, – сказал поселенец, – что, согласно договору с
Сирией, Израиль разрешил двум миллионам палестинских беженцев вернуться на
территории?
– Знаю, – буркнул я. – Жаль, Габи не спросил моего мнения.
– А то вы бы высказались против, – кивнул поселенец. – Видите ли, даже из
наших многие сомневались, что из идеи Габи что–нибудь выйдет. Предпочитали
не рисковать. Но на нас давили... В общем, как сейчас оказалось, премьер
оказался прав, снимаю перед ним шляпу.
Должно быть, он действительно когда–то снял перед премьер–министром шляпу
и оставил ее где–нибудь в зале приемов.
Сержант Аронов, переводивший взгляд с поселенца на меня, добавил:
– Послушай, рядовой, ты родился в Израиле?
– Так точно, – ответил я. – В две тысячи...
– Неважно, – быстро сказал сержант, – а твои родители?
– Прибыли из России с Большой алией девяностых.
– Ну вот! Хорошо их принимали, а?
– Гм... – промычал я.
– Ну вот! – еще раз сказал Аронов. – Слишком много понаехало, никому из
старожилов не хотелось делиться благами или властью. До открытых стычек
дело не дошло, но крови из новых репатриантов попили изрядно, верно?
Я кивнул, не понимая, какое это имеет отношение к предательству сержанта.
– Ну вот! – в третий раз сказал Аронов. – А теперь представь, что на
голову палестинцев сваливаются два миллиона их единокровных братьев, о
возвращении которых они так пеклись все последние годы.
Я представил и подумал, что начинаю понимать и сержанта Аронова, и этого
поселенца, и самого премьер–министра Габриэля Нахшона.
– Одно дело – добиваться права на возвращение, чтобы досадить нам, –
продолжал Аронов, – и совсем другое – принимать родственников, которых
оказалось гораздо больше, чем хотелось бы видеть. Арабы, между прочим,
люди экспансивные. Новоприбывшие сразу начали конфликтовать со
старожилами. А мы...
– Понятно! – воскликнул я. – А мы подливаем масла в огонь, да?
Натравливаем новых палестинцев на старых, а старых на новых? Разделяй и
властвуй, верно?
– Дошло наконец, – с удовлетворением сказал поселенец. – На территориях
вот–вот начнется гражданская война, оружие наше, и победа будет тоже наша,
ибо, если двое дерутся, кому от этого польза?
– Третьему! – воскликнул я. – Сержант, прошу прощения, но я думал...
– Знаю я, что ты думал! – махнул рукой Аронов. – Когда вернемся, нужно
будет сказать твоему начальнику, что рядовые у него совершенно не знают
обстановки на территориях! Вам, молодежи, только бы в дискотеках
тусоваться...
Он меня, конечно, смертельно обидел, но я не подал вида.
– А если бы нас действительно сбили? – ужаснулся я.
– Ха! – сказал сержант. – Не родился еще такой араб, который сбил бы
сержанта Аронова! Машина в порядке, обратно мы на ней и полетим. Через
час, – внушительно добавил он и знаком велел мне убираться с глаз долой.
Я и убрался, а потом до самого отлета объяснял рядовому Ковалю, какая это
была блестящая идея – разрешить всем изгнанным когда–то палестинцам
вернуться на свою историческую родину. Они там передерутся, как пауки в
банке, тут мы их и...
– Мои родители, – ни к селу, ни к городу заметил рядовой Коваль, – так и
не нашли порядочной работы, когда приехали, мать всю жизнь на сабров
горбатилась, а отец машины мыл, а он, между прочим, был доктором биологии!
Так что я хорошо понимаю...
Обратно на базу мы летели над той же, продуваемой всеми ветрами, Иудейской
пустыней, но с совершенно другим настроением. И я твердо решил – когда
отслужу, непременно отправлюсь на Марс или в еврейскую колонию на
Ганимеде: там, по крайней мере, мои нулевые познания в политике никого не
будут шокировать...