Потерянная Алия
Я не люблю писать мемуары. Последнее это дело – пишешь, пишешь, доходишь
до сегодняшнего дня и задаешь себе вопрос: и что теперь, книга закончена,
а с ней и жизнь? Точка в конце повествования длиной в сотню мегабайт
естественно представляется и жизненной точкой – жирной, нестираемой и
окончательной, как приговор Галактического трибунала. Но читатель требует,
ему почему–то хочется знать о моих славных подвигах, а когда я говорю «На
моем месте так поступил бы каждый», читатель почему–то скептически
усмехается и начинает с тревогой смотреться в зеркало.
Вот и приходится хитрить, писать понемногу, но чаще даже не писать, а в
разговоре с компьютером вспоминать все эти уже покрывшиеся плесенью
истории и заставлять беднягу записывать их, выбрасывая, к тому же, все мои
«значит», «так сказать» и «э–э... ну, ты сам понимаешь». Вроде бы и не
мемуар получается, а так, байки в дождливый день. Иногда, наговорив с три
короба, я и сам потом с удивлением думаю: «Неужели все это действительно
было со мной? И зман–патруль, и Далия, которую я бросил на произвол судьбы
в межзвездном пространстве, и учеба в Оккультном университете, и как я
работал неконвенциональным астрологом, и как общался с гениальными
изобретателями... Кошмар. Я бы всего это не пережил, это точно. Но тогда –
с кем же все это было на самом деле?
Как–то, наговорив очередную историю (как–нибудь, когда мой компьютер
соберется с силами и расшифрует запись, вы ее тоже прочитаете), я невольно
воскликнул:
– Не могу поверить, что эти невероятные события случились со мной!
На что компьютер, для которого правда дороже собственной операционной
системы, немедленно ответил:
– Если у тебя начался старческий склероз, пора писать мемуары.
– Ни за что! – твердо сказал я.
– Послушай, – продолжал компьютер, – в истории под номером... э–э...
неважно, что–то у меня номера повторяться начали... Так вот, в одной
истории ты упомянул, что принимал участие в Большом конгрессе
галактических евреев. Так у меня с тех пор почтовые директории забиты
требованиями рассказать, в чем было дело. Почему никто никогда о таком
конгрессе не слышал, и не является ли это плодом твоей фантазии?
– Я не умею фантазировать, – с оттенком грусти сознался я, – и тебе это
прекрасно известно.
– К сожалению, – сухо отозвался компьютер. – Но если ты не расскажешь о
Большом конгрессе, мне придется послать твоим читателям уведомление о том,
что Иона Шекет не желает...
– Ни в коем случае! – воскликнул я. – Почему не желает? Правда, ничего
хорошего я о том конгрессе сказать не могу, но вспомню с удовольствием.
– Странно, – заметил компьютер. – Если ты не можешь вспомнить ничего
хорошего, откуда удовольствие?
– Сейчас поймешь, – сказал я и, поднеся к губам чашку с ароматным кофе
«Бурда моден», начал рассказ.
Дело было, если мне не изменяет память, лет тридцать назад. Именно тогда
мой коллега и в некотором смысле даже однофамилец, звездный капитан Ийон
Тихий открыл систему Полубиктос А, где обнаружил неизвестную науке
цивилизацию. На вопрос, к какому галактическому этносу относят себя
аборигены, Тихий получил ответ:
– Евреи мы.
– Ха, – сказал Тихий и задумался. Сам–то он был из польских. Гиюр приняла
в 2028 году его мать, а отец так и помер поляком, поскольку был убежден,
что Бог есть выдумка фантастов, живших в шестом тысячелетии до новой эры.
– А как вы стали евреями? – осторожно поинтересовался Тихий. – Приняли
гиюр? Какой? Ортодоксальный? Консервативный? Реформистский?
Астрокумулятивный?
– Мы всегда были евреями, – гордо заявил абориген – мужчина трехметрового
роста, одетый по последней полубиктосной моде: юбка выше колен и поверх
нее хламида до пят.
– Всегда, скажете тоже, – хмыкнул Тихий. – Я ведь и открыл–то вас всего
час назад.
– Всегда, – повторил абориген. – Творец дал Моше Тору на горе Синай, разве
вы этого не знаете?
Услышать такое от дылды, на голове которого вместо кипы была железная
коробочка, было странно даже для видавшего виды Ийона Тихого, и потому он
тут же связался со мной по межзвездному стерео, поскольку знал меня как
человека, способного найти выход из любой ситуации. В тот день я как раз
был свободен от прочих дел и потому немедленно прилетел на Полубиктос А,
воспользовавшись не очень качественным, но зато быстрым каналом
потусторонней связи.
– Вот, гляди–ка, Иона, – сказал мне Тихий. – Этот тип утверждает, что
зовут его Авраамом, мать у него была Рахель, бабушку звали Эсфирь, а
остальных предков по женской линии он не помнит. Что скажешь?
– Послашайте, уважаемый Абрам, – подумав, сказал я, – вы ведь не всегда
жили на этой планете?
– Всегда, – заявил абориген, не моргнув глазом.
– Я имею в виду не вас лично, – пояснил я, – а весь ваш народ.
– Всегда, – повторил Авраам, будто забыл все другие слова.
– Послушайте, – нетерпеливо сказал я, – наверняка в вашем фольклоре
существует предание о том, что в древности какая–то часть вашего народа
пришла с неба...
– Предание? – возмутился Авраам. – Это записано в святых книгах!
– Именно это я имел в виду, – быстро сказал я. – Очень хотелось бы
почитать...
Через час мы с Ийоном держали в руках огромный фолиант, написанный на
странном языке, в котором обнаружилось много ивритских и арамейских слов.
Открыв нужную страницу, мы прочитали, что после того, как Моше получил
Тору и народ двинулся в сторону земли Ханаанской, некий отряд в количестве
трехсот душ, в том числе женщины и дети, отстал от массы, шедшей за
лидером, и заблудился среди скал.
Бедняги кричали, звали на помощь, и, видимо, Творец услышал, потому что
небеса разверзлись, на землю опустилась огромная колесница, из которой
вышли гиганты и сказали:
«Что вы стенаете? Или худо вам?»
«Худо, – сказал Иоханан, начальник отряда. – Заблудились мы».
«Заблуждаться нехорошо, – сказал гигант. – Влезайте на колесницу, и будете
вы наставлены на путь истинный».
Ну, ребята и полезли, терять им было нечего. А колесница, как я понял из
текста, оказалась космическим кораблем, на котором прилетели на Землю
жители планеты из системы Полубиктос А, называвшие себя в то время раштами.
Так триста евреев оказались на Полубиктосе А, где и провели остаток жизни.
И надо сказать – не без пользы. Женщинам с Земли пришлиь по нраву
трехметровые мужчины, по сравнению с которыми их собственные мужья
выглядели пигмеями. Еврейское племя на Полубиктосе А росло с каждым годом,
а потом дочери евреек, в свою очередь, рожали детей, и процесс этот был
бурным, как большая река на главном континенте Полубиктоса А. Лет через
триста на Полубиктосе А обитали три миллиона настоящих евреев, а еще через
пару столетий никто уже и не помнил, кроме талмудистов и хроников, что
местная публика когда–то именовала себя раштами.
– И что же дальше? – спросил меня Ийон Тихий, когда мы прочитали историю
евреев Полубиктоса А.
– А в чем дело–то? – удивился я. – Может, это как раз и было одно из
потерянных колен Израилевых? Замечательное открытие!
– Да? – скептически сказал Ийон. – А если они захотят репатриироваться? А
если они все пожелают жить именно в Иерусалиме?
– Нет! – воскликнул я, представив себе этот кошмар: миллиарды евреев с
Полубиктоса А наводняют Землю, и прекрасная планета вмиг становится...
нет, страшно представить.
– Так вы с Земли? – прислушавшись к нашему разговору, спросил Авраам. – С
той самой Земли, где Синай? И где Египет? И где земля Ханаанская,
завещанная нашему народу?
– Ну что вы, – криво усмехнулся я. – Лично я с планеты Ируказ–4, а мой
коллега вообще с черной дыры ЕН 29092.
И ведь я не сказал ни слова неправды, поскольку именно с Ируказа прибыл на
Полубиктос А.
Схватив Ийона за рукав, я потянул коллегу к звездолету и дал полный газ,
как только мы оказались на борту.
– Не нам решать эту проблему, – сказал я недоумевавшему Ийону Тихому. – На
это есть Кнессет, есть Главный раввинат, есть министерство абсорбции
наконец. Аборигены Полубиктоса А могут считать себя евреями, но что скажут
по этому поводу в министерстве иностранных дел Соединенных Штатов Израиля,
я уж не говорю о министерстве дел внутренних...
Так вот и получилось, что нам с Ийоном пришлось делать совместный доклад
на спешно созванном Большом конгрессе галактических евреев. Кроме нас,
землян, в этом представительном форуме участвовали евреи, временно
проживавше на Марсе, Юноне, Центавре–4, Большой Дороге–35 и даже на
стационарной станции около той самой черной дыры, с которой Ийон Тихий
прибыл на Полубиктос А.
– Это не евреи, – сделал вывод представитель министерства иностранных дел.
– У них документов нет.
– Почему же? – возразил Тихий. – Есть. Просто у них документом считается
татуировка на шее. Там все сказано.
– Не по форме, – отрезал правительственный чиновник, и, по–моему, это была
просто отговорка: никому не хотелось брать на себя ответственность за
доставку на Землю десятка миллиардов евреев, никогда не видевших
космопорта имени Бен–Гуриона, не говоря уж о Стене плача.
– Их предки вышли с Моше из Египта, – сказал я. – Кто ж тогда евреи, если
не они? У них на Полубиктосе синагог больше, чем холмов в Иудее.
– Послушайте, – обратился к нам с Ийоном мудрый раввин, прилетевший на
заседание конгресса то ли с Цавты–2, то ли из самого Цфата, – вы разве
сказали этим... э–э... что они действительно могут считаться евреями?
– Нет, – я покачал головой. – Но они–то себя считают именно евреями.
– Ну и пусть, – заключил раввин. – А на самом деле каждый из них должен
пройти гиюр.
– Десять миллиардов человек? – поразился я.
– Неважно. Откроем на Полубиктосе А ульпаны по подготовке к...
– Ни за что! – воскликнул представитель министерства финансов. – Это ж
сколько денег нужно потратить!
Проблема была признана заслуживающей внимания, и Конгресс приступил к ее
обсуждению, а мы с Тихим покинули зал, никем не замеченные. Вечером я
встретил на космодроме раввина из Цфата и спросил, какое решение было
принято.
– Соломоново, – усмехнулся раввин. – Пусть они считают себя евреями, но
пусть, кроме них, никто об этом не знает. Поэтому мы рассчитываем на вашу
скромность.
– Да, конечно, – сказали мы с Тихим, переглянувшись.
– Ну что? – обратился ко мне коллега, когда мы остались одни. – Полетим на
Полубиктос А? Или забудем о том, что мы там были?
– Решение должно быть соломоновым, – сказал я. – Значит, полетим на
Полубиктос, а прилетев, забудем, зачем мы это сделали.
Так мы и поступили. Но то, что с нами произошло, уже не имело никакого
отношения к Большому конгрессу.
