Любовь Агента
Сейчас я могу признаться в том, что не всегда был искренним, рассказывая о
своих межзвездных странствиях. У читателя могло сложиться представление,
будто Иона Шекет – этакий беззаботный миллиардер, путешествующий от звезды
к звезде ради собственного удовольствия и жажды приключений.
Конечно, это не так. Не буду о деньгах – это отдельная тема, могу лишь
сказать, что я в те годы неплохо зарабывал, но не настолько, чтобы
покупать за свой счет билет от Агарани–4 до Биухуды–3. Да и «Бутон», моя
любимая колымага, принадлежал мне только на треть – от носового обтекателя
до койки в капитанской каюте. Все остальное числилось на балансе
Агентурного отдела Службы внешней разведки министерства безопасности
Соединенных Штатов Израиля – и сам я со всеми потрохами тоже числился на
балансе этого отдела, а каждое мое перемещение от звезды к звезде и от
планеты к планете неизменно контролировалось бдительным майором Лившицем,
моим непосредственным начальником. Я уж не знаю, каким образом ему
становилось известно о том, что агент Шекет, будучи на Риэдосе–5, посетил
местный Дом призрения раньше, чем побывал на кладбище рухусов. Факт
остается фактом – он это знал, как и многое другое.
Это означает, что следил не только я, но следили и за мной, а того, кто
меня опекал, «вели» другие агенты, которые, в свою очередь, тоже
становились объектами слежки, и эту цепочку можно было бы продолжать очень
долго, если бы не ограниченность народонаселения Галактики, где все–таки
не каждый (надеюсь на это!) был агентом той или иной разведывательной
службы.
Когда я задумывался над этой проблемой, то начинал подозревать, что левое
полушарие моего мозга следит за правым – и наоборот, естественно, – а
когда я возвращаюсь на Землю, то дважды, сам того не подозревая, являюсь к
майору Лившицу на доклад: сначала докладывает мое левое полушарие,
выставляя правое в самом невыгодном свете, а потом приходит очередь
правого, и тогда левое полушарие выглядит просто нелепо со своей жаждой
всеобщей космической справедливости.
Как–то я уже рассказывал о своем романе с прекрасной Бриганцей с
Альдерамина–6. Конечно, в том рассказе я представил дело так, будто любовь
вспыхнула в моей душе, едва я увидел это удивительно нежное создание о
семнадцати щупальцах и шести нижних конечностях, способных удавить
амазонскую анаконду. Надеюсь, что вдумчивый читатель мне не поверил и
решил, что Иона Шекет находился в то время под действием излучения
радиоактивного амория, самого гнусного из наркотиков с Хирикерика–883,
способного внушить нежные чувства даже к статуе полководца Маазака
Геринайского, бывшего при жизни таким гадом, что, когда он наконец
скончался в болотах Сырта, его собственные солдаты съели военачальника с
потрохами, чтобы не пачкать чистую болотную жижу смрадными останками.
Сейчас я могу признаться в том, что вовсе не любил бедную Бриганцу, а
выполнял агентурное задание.
В одном романе прошлого века я прочитал слезливую историю о разведчике,
оставившем дома жену с ребенком и уехавшем в дальнюю страну, чтобы
добывать информацию о дьявольских планах заокеанского агрессора.
Командировка затянулась на двадцать лет, и разведчик, чтобы не выдать
себя, женился на иностранке, родил с ней восемь детей, но все время думал
о той, кому вынужден был изменять ради главной любви – любви к Родине.
М–да. Этот разведчик по сравнению со мной был просто невинным младенцем.
Хотел бы я посмотреть, как он из–за любви к Родине станет входить в
телесно–ментальный контакт с дамой, масса которой соответствует массе
приличного боевого катера класса «Мегидо».
Так вот, госпожа Бриганца, по имевшимся у майора Лившица сведениям,
располагала информацией о намерениях лисканцев совершить диверсию в
космопорту Бен–Гуриона во время прибытия на Землю правительственной
делегации Центрально–галактической Федерации. Возможно, такой же
информацией располагал и кто–то другой – наверняка, например, в курсе дела
были сами лисканцы, в частности, сотрудники их Разведывательного корпуса,
с которыми у нас были замечательные отношения. Но среди разведчиков всегда
считалось непрофессиональным прямо спрашивать друг у друга о намерениях,
планах и способах исполнения. Я уверен: если бы майор Лившиц позвонил на
Лискан–11 и задал своему коллеге вопрос по существу проблемы, то ответ
оказался бы исчерпывающим и позволил бы предотвратить не только данный
теракт, но и многие другие, о которых знал лисканский резидент. Так нет
же! Поступить так не позволяла профессиональная гордость. Информацию нужно
было заполучить по независимым каналам – например, поручив агенту Ионе
Шекету познакомиться с госпожой Бриганцей.
Знакомство удалось без проблем – с альдераминскими женщинами проблемы
начинаются гораздо позже. Мы побеседовали о сущности конпрессионизма и
галактического сомнамбулизма, сходили в ресторан, где моя дама умяла
живого марсианского форшанга (мне пришлось отвернуться, чтобы не видеть
его предсмертного восторга), а потом – сам уж не помню как – оказались в
номере межпланетного отеля. Предстояло главное: чтобы овладеть нужной
информацией, я должен был сначала овладеть госпожой Бриганцей.
Теоретически процедура была мне известна, но разве не сказал классик о
том, что теория суха, в отличие от зеленеющего древа жизни?
– Иона! – воскликнула милая Бриганца, прижимая меня к стене грудными
пластинами. – Иона, я никогда не встречала в своей жизни такого
великолепного мужчину!
Я понимал, что ровно то же самое дама говорила всем своим любовникам,
количество которых наверняка превышало десяток тысяч, учитывая длительный
жизненный цикл альдераминцев, достигающий трех с половиной тысяч земных
лет. Но все равно приятно слышать, когда тебя называют великолепным
мужчиной. Приходится соответствовать.
– Бриганца! – завопил я, чтобы быть услышанным, ведь у альдераминцев очень
слабо развит слух. – Милая! Страсть моя не знает границ! Но есть одно
препятствие для нашей любви, и оно представляется мне непреодолимым!
– Непреодолимым? – удивилась Бриганца и ухватила меня за шею восьмым
нижним щупальцем, что означало высшую степень сладострастия. – Для любви
нет преград!
– Есть! – твердо сказал я, пытаясь – разумеется, безуспешно, – вырваться
из убийственных объятий. Наступил самый ответственный момент операции.
Либо я узнаю все, что мне нужно, и вернусь домой со щитом, либо Бриганца
догадается о моих гнусных намерениях, и тогда мне не суждено вернуться
даже на щите, поскольку жертву альдераминской любви обычно собирают по
каплям, и даже лучший регенерационный аппарат не желает принимать на
восстановление столь сурово переработанный материал.
– Есть! – повторил я. – Для того, чтобы любить, нужны чистые помыслы.
Думать нужно только о предмете страсти и ни о чем ином.
– Милый! – прошептала госпожа Бриганца, едва не разрушив мои барабанные
перепонки. – Я думаю только о тебе... Никаких иных мыслей в моей голове
нет и быть...
– Есть! – повторил я в третий раз. – Я чувствую. Я знаю. Я вижу. Ты
думаешь о том, как лисканские агенты будут проводить террористическую
акцию на Земле. Мне это мешает. Я ревную.
– Шекет, – с подозрением проговорила госпожа Бриганца, – ты можешь читать
мысли? Если да, то должен знать, что меня абсолютно не волнуют лисканские
агенты. А если нет, то откуда тебе вообще известно о том, о чем я даже и
думать не хочу?
Хороший вопрос, и отвечать нужно было сразу, не показывая сомнений.
– Милая Бриганца, – ласково сказал я, – конечно, я вижу, что лисканские
агенты тебя абсолютно не волнуют. Но мысль эта гнездится в сером кубике
твоего мозга, во–он в том уголке, она мерцает и жжется, она заставляет
меня ревновать, я выхожу из себя, я больше не могу, я... Нет, милая
Бриганца, ты должна избавиться от этой мысли, ты должна ее извергнуть,
иначе между нами все кончено. Любовь должна быть абсолютной, или это не
любовь.
– Или это не любовь, – повторила бедная Бриганца, оцепенев от горя. Ее
многотонное тело все сильнее прижимало меня к стене – ощущения мои легко
представит каждый, кому доводилось попасть под гидравлический пресс. Пока,
насколько я мог судить, у меня сломались всего два ребра, но дело
наверняка этим не ограничилось бы.
– Это не любовь! – воскликнул я.
– Что же делать? – трагически вопросила госпожа Бриганца.
– Ну, ты сама должна понимать, – пыхтя, сказал я. – Избавься от этой
мысли, и все дела.
– Как? Как можно избавиться от мысли?
– Да скажи ты ее вслух, черт побери! – вышел я из себя, не думая о
последствиях. – Высказанная мысль подобна птице: назад ее не вернуть, а
поймать ее никто не успевает.
– Ты прав, Иона, – сказала госпожа Бриганца, задумалась на мгновение и
сообщила: – Лисканского агента зовут Хлабур, он прибудет на том же
корабле, что делегация Галактической Федерации. Атомная мина находится в
желудке у Хлабура, он проглотил ее еще на прошлой неделе. Хлабур так
гордится поручением!
– Фу! – сказал я. – И эта информация мешала тебе полностью отдаться любви?
Я поражен, Бриганца...
– Иона, я вовсе не думала о бедняге Хлабуре, он был плохим любовником. Я
люблю только тебя, теперь ты это понимаешь?
Конечно, я понимал. И еще я понимал, что не могу допустить начала
любовного акта – жертвовать собой во благо отчизны вовсе не входило в мои
планы. Под натиском милой дамы уже хрустели оставшиеся пока целыми кости,
я нащупал языком кнопку на десне и задействовал катапультирующее
устройство, расположенное в башмаках.
Мне жаль Бриганцу. Это было жестоко. Не физическая боль ужасна – наверняка
на бедную женщину направленный взрыв пиропакета произвел не большее
впечатление, чем легкий хлопок по интимному месту. Но предательство
любви!..
Когда раздувшийся гипермешок катапульты уносил меня в открытый космос, я
продолжал слышать вопли моей несостоявшейся любовницы, и мне даже
казалось, что я различаю слова: «Вернись, я все прощу!»
Как же, держи карман.
Что мне остается добавить? Естественно, лисканского агента обезвредили,
майор Лившиц получил благодарность командования за блестяще проведенную
операцию, а я пролежал два дня в госпитале, пока мне склеивали ребра и
производили косметический ремонт нервной системы.
