* * *
Ему захотелось умереть. Быть как Йосеф. Спокойным и мудрым. Мертвые
неизбежно мудры, потому что им нельзя возразить.
Инерция кончилась. Он натолкнулся на стену не только (и может даже не
столько) физическую, сколько непреодолимую стену в сознании. Тот И.Д.К.,
который эту ситуацию создал, не мог ни выйти из нее, ни даже описать для
того, чтобы понять. Чтобы выжить, нужен был просто иной человек. Человек
действующий, а не только человек думающий.
Он не мог бы сказать, почему отчаяние охватило его именно в этот
момент – чем прежние переделки были проще? Кончилась инерция движения, и
маятник застыл.
– Я не могу, – сказал он в темноту. – Я не знаю, что делать.
Я хочу умереть, – добавил он мысленно, так и не научившись разделять
мысли на тайные и открытые. Дина услышала.
И.Д.К. выпустил ее руку, и она отыскала в темноте его плечо, а другую
руку протянула туда, где, как ей казалось, натянулась невидимая материя
стены. Наощупь это было похоже на шелк, но казалось живым и теплым.
– Ты что? – сказала она. – Я же ничего в этом не понимаю. Думай, ты
мужик или нет?
И.Д.К. молчал, и Дина неожиданно для самой себя размахнулась и что
было сил вмазала куда–то – удар, как ей показалось, пришелся И.Д.К. по
носу, она увидела мгновенный образ боли, не своей, но от этого не ставшей
менее острой, и чужим сознанием почувствовала, как потекла кровь.
– Достань платок, – сказала Дина, – и приложи к носу, я все равно не
вижу. Все вы, мужики, такие. На своего насмотрелась. Что теперь прикажешь
делать?
Платок, приложенный к носу, кровь не остановил. И.Д.К. чувствовал,
как она стекает в горло. Ну и хорошо. Оставьте меня в покое. Отцепитесь
все.
– Ты хочешь, чтобы я тебя пожалела? – со злостью сказала Дина. – А ты
меня пожалел, когда уговорил прочитать код?
И в этот момент оба увидели, что полного мрака больше нет.
Сначала И.Д.К. подумал, что занялся рассвет – в конце концов,
Саграбал мог совершать один оборот вокруг оси и за три часа. Он запрокинул
голову, чтобы сдержать кровотечение, чувствуя, что в носу образуется корка
засыхающей крови, и это неприятное ощущение отвлекало, ему даже
показалось, что он стал хуже видеть, хотя и не очень понимал, как можно
это оценить в почти полном еще мраке.
А Дине мешали злость и обида. И еще холод – ее почему–то начало
знобить, и воздух, по–прежнему теплый, показался неожиданно морозным, от
стены шел холод – не физический холод, но мысль о холоде. Рука, лежавшая
на слегка прогибавшейся упругой материи, ощущала скорее тепло – тепло
нагретого солнцем шелка, но это вовсе не мешало Дине дрожать от холода –
холода мысли.
И потому оба не сразу поняли, что материя начала слабо светиться.
Она была прозрачна, и за ней был все тот же мрак ночи, свет был похож
на тоненькую пленку светлячков, и пленка эта казалась бесконечно
растянутой ввысь и в стороны – от горизонта до горизонта, от почвы до
зенита.
– Господи, – сказала Дина.
На поверхности разделившей мир стены все четче проступали слова.
