24. Черные Начинают...
Подготовка операции, по мнению Джино, могла быть закончена в несколько
дней, но Трэси отпустил на нее три недели. Во–первых, он не любил спешки и
добивался от помощников скрупулезной отработки мельчайших деталей, а
во–вторых, и спешить было незачем. По сведениям, полученным от «своего»
человека в столице штата, прибытие золота ожидалось не раньше чем через
месяц. Преждевременный захват острова ничего бы не дал: глупо задавать
Селесте вопросы, на которые еще нет ответов. Такие подробности, как час
разгрузки или состав конвоя, выясняются всего за два–три дня до прибытия
судна.
– Но мы все равно не узнаем точно, когда эта чертова калоша придет во
Фриско, – горячился Джино, на что Трэси отвечал с неизменной уверенностью:
– Точно я узнаю у Селесты. А пока меня не пугают погрешности в день или
два.
Видимо, шеф всецело доверял своему агенту в Сакраменто. Поэтому в конце
трехнедельной подготовки Джино ничуть не удивился, когда ему позвонил
Кордона.
– Через два часа вылетаем в Норфолк. Билеты у меня.
К вечеру они уже были на яхте Трэси, а с наступлением темноты на борту
появился и шеф. Он коротко поздоровался с командой, еще раз
проинструктировал аквалангистов, лично проверил снаряжение: акваланги,
широкие, обоюдоострые кинжалы в твердых пластмассовых ножнах,
короткоствольные автоматы типа «стэн», не боящиеся воды, бортовые
крупнокалиберные пулеметы, установленные на случай нежелательной встречи с
таможенным катером, а в баре кают–компании набор разноцветных бутылок,
тщательно подобранных Джино.
Результатом осмотра Трэси остался доволен, вышел на палубу и зычно
скомандовал отплытие. Кордона отметил про себя, что, будь у шефа золотая
серьга в ухе и черная повязка на глазу, а вместо элегантного пиджака с
эмблемой Ротари–клуба полосатый застиранный тельник, он вполне
соответствовал бы облику карибских пиратов, бороздивших когда–то здешние
воды. Возможно, кто–то из английских предков Трэси и промышлял разбоем на
голубых дорогах Атлантики, во всяком случае их вероятный потомок не
покинул капитанского мостика, пока штурман не доложил ему, что они у цели.
– До острова три километра. Пора глушить двигатель.
Трэси всмотрелся в черную тушь ночи: где–то далеко, почти у самого
горизонта, родился расплывчатый светлый луч, задрожал, качнулся вверх и
пропал, словно нырнул в бездонную отвесную пропасть, начинавшуюся за
чертой горизонта.
– Прожектор на острове, – произнес неслышно подошедший Кордона.
– Шлюпку на воду! – приказал Трэси.
С чуть слышным скрипом заработал кабестан, опуская якорь. Яхта
дернулась и встала, прикованная к мягкому грунту. У ее правого борта
закачалась на волнах шлюпка, которую легко удерживали на месте четверо
гребцов.
– Далеко не отходить, – бросил им Трэси. – Спустить десант – и назад!
Пятерка аквалангистов во главе с Кордоной, в черных резиновых костюмах,
с желтыми баллонами на спине, кинжалами у бедра и автоматами на груди,
спустилась в шлюпку. Через несколько минут Кордона, оглянувшись назад, уже
еле–еле различил силуэт судна, настолько густой была окружающая ночная
темь. Острова впереди по курсу тоже не было видно, и только по светящейся
стрелке компаса Кордона определил его местоположение.
– Суши весла! – скомандовал Кордона. – Десант в воду!
Он подождал, пока последний аквалангист покинул шлюпку, размашисто
перекрестился и нырнул в холодную черную воду, плотно охватившую тело.
Впереди заплясали тусклые огоньки – фонарики на груди у десантников.
Включив свой фонарь, Кордона подплыл к ним и показал рукой: вперед! Он
любил плавать ночью, когда вода кажется непрозрачной и вязкой. Он знал это
море, как свою квартиру на Ист–Лэгмур–стрит в Лос–Анджелесе, гонял здесь
на скутерах и ставил рекорды в многочасовом плавании до того, как попал к
Трэси. Он знал, что не ошибется, не собьется с азимута, и поэтому ничуть
не удивился, когда верхний пласт неожиданно засветился. Точно плывут,
прямо по лучу прожектора.
Он подождал, пока прожектор погас, и вынырнул на поверхность. В сотне
метров от него белел коралловый каравай острова с аккуратно вырезанным
ломтем – бухточкой. Можно было уже начинать штурм. Кордона снова нырнул и
через две–три минуты очутился в бухте. Здесь было совсем спокойно,
движение воды даже не ощущалось, а сама вода была настолько прозрачной,
что Кордона поспешил погасить фонарь на груди.
Но часовые не видели света из–под воды. Не видели они и того, как шесть
черных теней веером раскинулись по периметру бухты. Часовых было только
два – больше Корнхилл не выделил, да еще двое ожидали своей вахты, должно
быть мирно похрапывая в деревянной пристройке к «переговорной».
«Нам чертовски везет, – думал Кордона, вылезая из воды и отстегивая
ласты. – Это дурачье загипнотизировано уверенностью в своей безопасности».
Пригнувшись, он перебежал к погашенному прожектору и вытащил из ножен
кинжал. Ничего не подозревавший часовой, что–то беспечно напевая, медленно
прошел мимо. В два прыжка Кордона догнал его и сильным, отработанным
ударом оборвал песенку. Часовой не успел даже вскрикнуть. Кордона
подхватил его уже в падении и тихонько опустил на коралловый скат. Вокруг
было по–прежнему тихо, и только ленивые океанские волны, сердито, урча,
разбивались у рифа.
Кордона тихо свистнул, и тотчас же с противоположного конца бухты
послышался приглушенный голос:
– Порядок, Кордона. Мой готов.
– К бараку, быстро!
В доме не спали. В небольшом уютном цирке с амфитеатром стульев и
круглым столом на пятачке манежа сидела худенькая белокурая женщина. Перед
ней на столе лежала пухлая стопка писчей бумаги. Женщина что–то быстро
писала, изредка заглядывая в блокнот. Вдруг она посмотрела в окно, и
Кордона резко отпрянул в сторону. Но женщина его не заметила. Она
беззвучно пошевелила губами, словно что–то прикидывая в уме, и снова
склонилась над рукописью.
Кордона опять подивился непонятному своему везению. Подумать только:
дежурный – женщина! Что ж, хлопот поубавится: она, наверное, и стрелять не
умеет.
В другой комнате два полисмена, сидя на застеленных кроватях, играли в
карты. Тут же лежали их автоматы. В глубине комнаты Кордона заметил
полуоткрытую дверь, из–за которой доносилась чуть слышная музыка.
«Радиорубка, – подумал он. – Радиста надо убрать в первую очередь, чтоб не
успел предупредить Гамильтон». Он посмотрел на часы: три часа ночи. Еще
десять минут, и можно вызывать Трэси. Хорошо бы обойтись без стрельбы, но,
видимо, не удастся: стрелять придется сразу, с порога.
Но удача и тут сопутствовала Кордоне. Полицейские, бросив карты,
забрали автоматы и направились к выходу. «Смена караула, – догадался
Кордона. – Сами идут к нам в руки». Так и произошло. Полицейских срезали
автоматной очередью прямо у выхода. Выбежавший на шум радист не успел даже
вскрикнуть. Оставалась дежурная. Сделав знак своим спутникам, чтоб не
стреляли, Кордона подошел к двери в глубине комнаты и рывком открыл ее.
Янина не обернулась. Увлеченная работой, она или не слышала выстрелов, или
не обратила на них внимания, могла подумать: гроза, гром, да и на шумовом
фоне ревущего кругом океана выстрелы прозвучали не так уж громко – треск
хлопушки, не больше. И Янина продолжала писать, не подымая головы от
стола, освещенного только настольной лампой, выхватывающей из темноты чуть
сгорбившуюся фигурку в темном жакете, пачку бумаги да белую раковину
магнитофона для записи разговоров с Селестой.
Кордона молча ждал, когда женщина у стола обернется. Ему нравились
дешевые театральные эффекты: небрежно–развязные позы, черные резиновые
костюмы, автоматы, направленные на ничего не подозревавшую жертву. Все это
сулило приятный резонанс – неожиданный вскрик, мольбу о пощаде, слезы,
может быть, обморок. Вот только она обернется...
Янина отложила исписанный лист бумаги и обернулась. Сначала она увидела
трех человек в костюмах аквалангистов. «Может быть, Корнхилл прислал
дополнительную охрану?" – мелькнула мысль и тут же погасла: слишком
красноречивы были дула направленных на нее автоматов. Потом она удивлялась
тому, что не испугалась и даже не позвала на помощь. Ею владело
любопытство, бессознательное стремление к опасности, о котором она знала
только из книг и фильмов и которое живет в каждом, будь он
профессиональный разведчик, или ученый, идущий на рискованный опыт, или
просто скромный бухгалтер, вступающий в неравный бой с хулиганами.
– Видимо, я должна поднять руки? – спросила она.
Кордона обаятельно улыбнулся и опустил автомат: эффекта не получилось,
девчонка была не из слабонервных.
– Зачем формальности? – галантно сказал он. – Вы умная женщина и не
станете отнимать у меня оружие, драться, кусаться или царапаться.
– Не стану, – согласилась Янина. – Вы заведомо сильнее меня, а я не
знакома с приемами дзюдо или самбо. Но зато я умею кричать.
– Кричите, – милостиво разрешил Кордона, – надрывайтесь. Никто, кроме
Бога, вас не услышит.
– Вы забыли Селесту.
– Это он забыл вас. Почему он не помешал моим людям устранить радиста,
полицейских и держать на прицеле симпатичную женщину? Кстати, как зовут
эту женщину?
– А вам не все равно? – пожала плечами Янина. – Вы не Джеймс Бонд, и я
не его героиня. Книжки не будет. И фильма не будет. Закругляйтесь, как у
нас говорят.
Кордона опешил.
«Так ему и надо», – не без удовольствия отметила Янина. Не любезничать
же ей с этой галантной гадиной! Но что делать? Вызвать Селесту? Может
быть, он остановит налетчиков? Но ответного отклика не было.
«Почему он молчит? Почему не включил магнитное поле и не помешал
убийству? Может быть, правы те, кто ставит его по ту сторону добра и зла?
Может быть, в своем обучении он рассматривает этот налет как новый урок, в
котором еще раз проверяются параметры добра и зла. Добро – в одну ячейку
памяти, зло – в другую. Потом оценить, сравнить, сопоставить. Что и с чем?
Какая информация понадобилась ему сейчас? Инициатива обреченной? Крыса в
лабиринте в поисках выхода? Ладно, попробуем найти этот выход!»
– Что вам нужно от меня? – спросила она молча выжидающего Кордону.
– Немножко благосклонности и чуточку терпения.
– Благосклонности не ждите. А терпение может лопнуть.
Кордона бросил взгляд на водонепроницаемый хронометр, пристегнутый к
запястью поверх резинового костюма. Еще пять минут до прибытия шефа он
вынужден выслушивать дерзости этой маленькой женщины. Он видел, что она
боится его, тяжелого, угрожающего молчания его спутников, их автоматов и
кинжалов на бедрах. Боится и все же не становится на колени, не кричит, не
бьется в истерике, не умоляет о пощаде. Кордона уважал не только
откровенную смелость или профессиональное бесстрашие, он умел ценить и
тех, кто находил в себе силы преодолеть страх, животный страх перед
опасностью, болью и даже смертью. Он сейчас искренне жалел девушку,
которую все равно придется убрать, если шеф с ней не договорится. А ведь с
такой не договоришься.
Он прислушался: за окном зашумели голоса, чей–то смех, потом нестройный
гомон в дежурке, и на пороге зала в светлом прямоугольнике двери появился
Трэси. Его холодные глаза в несколько секунд оценили Янину.
– Добрый вечер, девушка, – сдержанно поклонился он. – Вернее, добрая
ночь. Простите, что мы ворвались к вам без приглашения, но поверьте, я бы
не рискнул поступить столь бестактно, если б не терпящее отлагательства
дело.
Кордона поморщился: он уже поиграл в джентльмена, зачем второй актер на
ту же роль? Но Трэси придерживался иного мнения: он вел свою игру
настойчиво.
– Я много слышал о вас, – проговорил он, присаживаясь рядом с Яниной, –
и польщен знакомством. Вы, оказывается, не только известный ученый, но и
бесспорно интересная женщина. Будь я продюсером, никогда не прошел бы
мимо.
– Что вам угодно? – отчеканила Янина и отодвинулась. – Я задавала тот
же вопрос этой пародии на Бонда. – Она небрежно кивнула в сторону
почтительно отступившего Кордоны, – но он загадочно отмалчивался.
Вероятно, об этом нужно спросить у вас.
Трэси заметил, как дернулся при этих словах Кордона, и усмехнулся:
девчонка оказалась с норовом.
– Верно, – сказал он, – Фернандо не Джеймс Бонд, а Санчо Панса.
Похудевший, но столь же послушный хозяину. Он ждал меня, и я охотно
отвечу. Я просто уверен, что вы не откажете мне в небольшой просьбе.
Янина, склонив голову набок – нелепая привычка, сохранившаяся с
детства, – молча смотрела на сидевшего перед ней широкоплечего человека в
синем спортивном свитере, с седым ежиком волос над высоким лбом – не то
киноактер на роли благородных ковбоев, не то тренер олимпийцев по боксу.
Она впервые видела гангстера не в кино, а в жизни, и не просто рядового
убийцу, как эта резиновая лягушка с автоматом, а лидера, главаря, атамана.
При всем том он не вызывал у нее отвращения – только любопытство, холодное
и брезгливое. Вежливо и спокойно, как давний и хороший знакомый, он
терпеливо разъяснял Янине свою просьбу:
– Вы зададите Селесте пять или шесть вопросов. Ну, может быть, шесть
или семь. Согласитесь, что это пустяк. Да и вопросы совсем безобидные.
Разрешите, я изложу их письменно. Вам останется только прочесть, даже не
вслух – мысленно. И ваша совесть будет чиста, как этот лист бумаги. – Он
придвинул к себе пачку не исписанных Яниной листов и вооружился золотой
самопиской.
Янина молча следила за его движениями. Пусть пишет. Актер. Фантомас в
маске первого лорда адмиралтейства на приеме у королевы. Отлично понимает,
что без королевы ему не обойтись. А королева наверняка отклонит прошение.
Тогда он снимет маску. Интересно, будет ли страшно?
Янина дерзко прикрыла рукой лист бумаги, на котором Трэси выводил свой
первый вопрос.
– Одну минутку... – В ней вдруг проснулась школьница, любившая
посмеяться над мальчишками из своего класса. – Почему это вы решили, что я
такая послушная?
Трэси отложил авторучку и снисходительно улыбнулся: он все еще был
первым лордом адмиралтейства.
– При чем здесь послушание? Я рассчитываю на ваш здравый смысл.
– Объяснитесь.
– Что, по–вашему, выгоднее – десять тысяч долларов и пять минут
салонной беседы или похороны?
– Я не боюсь угроз.
– Это не угроза, это реальность. У вас в математике это, кажется,
называется выбором оптимального варианта. Вот и выбирайте, что вам больше
нравится.
– Я уже выбрала.
– Чеком или наличными?
Янина презрительно фыркнула:
– Вы все измеряете в долларах?
– Значит, предпочитаете похороны?
– Не посмеете.
Трэси рассмеялся звонко и весело, как смеются подчас остроумной шутке,
и, может быть, только Кордона заметил в его смехе искусственность.
– Посметь все можно, было бы только желание или необходимость. Если вы
откажетесь говорить с Селестой, вас придется, выражаясь мягко, устранить.
Это – необходимость: я не люблю лишних и опасных свидетелей. Ну а желания,
естественно, нет. Вы мне почему–то нравитесь, и я надеюсь, мы сговоримся.
– Не надейтесь – не сговоримся.
Не обратив внимания на реплику Янины, Трэси взглянул на часы.
– Даю на размышление пять минут. Жизнь, девушка, дорогая штука, и не
стоит отказываться от нее из–за пустяка. – Он подозвал Джино: – Проводи
даму в соседнюю комнату и позаботься о том, чтобы она не скучала.
Джино вразвалочку подошел к Янине – руки в карманах, ленивый прищур
глаз, сигарета во рту – и вдруг резким движением выбил из–под девушки
стул. Не ожидавшая нападения Янина упала на пол. Все дальнейшее не заняло
и минуты: заслонившая обидчика спина в синем свитере, взмах руки и две
пощечины – одна, потом другая, после чего Джино отскочил и вытянулся, как
солдат на плацу, а над ней уже склонилась голова с седым ежиком, и сильные
руки помогли ей подняться.
– Прошу прощения – недоглядел. В дальнейшем, если договоримся, виновный
будет наказан. – С этими словами, поддерживая девушку под локоть, Трэси
провел ее в радиорубку и усадил на место радиста. – Отдыхайте, думайте, а
через пять минут я к вашим услугам.
Еще минуту назад – по крайней мере ей так казалось – Янина просто бы
рассмеялась ему в лицо. Пять минут или час – какая разница? Даже под дулом
автомата она не станет помогать налетчикам. Это, как красная лампочка,
вспыхнула первая мысль. А хватит ли у нее храбрости? Да и за что умирать?
– спросила вторая – желтый огонек. Мельком брошенный взгляд на рацию родил
третью мысль – зеленую: а вдруг? Есть еще пять минут. За пять минут можно
что–то сделать, что–то успеть. Неосторожность Трэси, не предполагавшего,
что Яна умеет работать–на рации – а она научилась этому во время ночных
дежурств на острове, – давала возможность опередить охранников и вызвать
полицейское управление Корнхилла, если только бандиты не отключили рацию
от питания.
Янина огляделась. Два равнодушных аквалангиста у двери стояли, лениво
поигрывая автоматами. Джино, зевая, развалился в кресле. На Янину он не
смотрел – вероятно, стыдился пощечин. Пистолет он положил на колени, полез
в карман за сигаретами, щелкнув зажигалкой, наклонился над рыжим язычком
пламени... Пора!
Стараясь не скрипнуть стулом, не делать лишних движений, она дотянулась
до кнопки с надписью «Вызов» и, схватив микрофон, крикнула первое, что
пришло в голову:
– Анджей, скорей!
Закончить она не успела. Обезьяньи пальцы Джино сдавили ей горло, перед
глазами заплясали разноцветные огоньки и погасли. Но сознание сейчас же
вернулось, словно кто–то, щелкнув клавишей радиоприемника, впустил в
комнату чужие резкие голоса.
– С ума сошел! – донеслось до нее. – Ты бы еще до смерти дожал. Тогда
прощай Селеста!
Янина догадалась: говорили главарь в синем свитере и его подручный. Она
приоткрыла один глаз, и это не ускользнуло от Трэси, он наклонился над ней
и с прежней наигранной вежливостью спросил:
– Как вы себя чувствуете? Надеюсь, Джино не повредил вам горло?
Говорить сможете? Я не заинтересован ни в хрипоте, ни в молчании моего
переводчика. – Он подождал ответа и добавил: – Вы же сами виноваты. Зачем
вам эта мелодрама? «Анджи, Энджи»... Все равно бесполезно: рация же
отключена.
«Врет, – подумала Янина, но промолчала. – Пусть считает, что я
поверила».
– Вы все предусмотрели, – сыграла она обреченность и похвалила себя
мысленно: «Молодец, Янка! Еще пара репетиций – и можешь идти на сцену».
Трэси немедленно клюнул:
– Конечно, мы предусмотрели все до мелочей. Именно мелочи и решают
исход операции.
«Они–то тебя и погубят», – злорадно подумала Яна, снова изобразив
безропотную покорность. Радист Корнхилла, наверное, уже позвонил Смайли, и
через полчаса–час Рослов с полицейскими будет на острове. Только бы
протянуть время, сыграть любой спектакль – лишь бы поверили, не
догадались, не заподозрили. Она встала и, не обращая внимания на
рванувшихся к ней охранников, решительно шагнула к старику в синем
свитере. Трэси искренне огорчился бы, когда б узнал, как она мысленно
именует его, несмотря на всю его моложавость.
– Я готова связать вас с Селестой, – сказала она. – У меня нет выхода.
Трэси облегченно вздохнул:
– Я был уверен, что поступите разумно. Выхода у вас действительно нет,
кроме согласия на мое предложение. Рад за вас. – Он вынул чековую книжку,
оторвал страничку и протянул Янине: – Вот чек на обещанные вам десять
тысяч. Можете реализовать его в любом банке Калифорнии.
– О деньгах потом, – отмахнулась Янина. – Но не удивляйтесь, если будут
сложности, – предупредила она. – Селеста не телефонный абонент.
– Я ничего не читал о сложностях. Вызывайте его, как это обычно
делается.
– Видите ли, – Янина тщательно подбирала слова, – вы не специалист, вам
будет трудно понять... Селеста – это не электронное устройство, которое
достаточно включить в сеть, чтобы получить нужную информацию. Каждую
секунду в копилку его памяти поступает со всего света информация разной
степени важности, и степень эту определяет он сам, производя отбор,
кодирование и корреляцию поступивших сведений. Это основная,
запрограммированная функция Селесты...
– Зачем эта лекция? – нетерпеливо перебил Трэси. – Он собирает
информацию? Так она мне и нужна.
– Но получить ее не так уж просто, – терпеливо ответила Янина. –
Селеста выходит на связь не часто и по своей инициативе. Связь эта всегда
внезапна, кратковременна и энергоемка. Ну, как бы вам это понятнее
объяснить? – Она нервно хрустнула пальцами. – Вы знакомы с устройством
автомобиля? Тогда вы знаете, что такое аккумулятор. Если он не заряжен,
машина мертва. Так и Селеста. Получив вызов от человека, он аккумулирует
энергию, необходимую для связи. Мы не знаем, что это за энергия: наши
приборы ее не регистрируют. Но замечено, что процесс аккумуляции
происходит неравномерно. Иногда сразу, иногда ждешь.
– Ну а максимальный срок?
Янина взглянула на часы: вертолеты, пожалуй, уже вышли к острову. Через
полчаса они будут здесь. Стоит накинуть минут десять для верности.
– Минут сорок, а то и больше, – сказала она.
Трэси недоверчиво ухмыльнулся:
– А вы меня не дурачите?
– А какой смысл мне вас дурачить? Вы рискуете только провалом операции,
а я – жизнью. Вряд ли вы оставите меня в живых, если через сорок минут
Селеста не выйдет на связь.
Трэси нерешительно оглянулся и поймал ободряющий взгляд Кордоны:
соглашайтесь, шеф, другого выхода нет.
– Хорошо. – Трэси щелкнул пальцами, и двое автоматчиков подошли к
девушке. – Я даю вам сорок минут, ни секунды больше. И не вздумайте меня
обмануть.
Под конвоем автоматчиков Янина прошла в конференц–зал, села на
привычное место «связного», привычно уперлась ладонями в подбородок,
привычно закрыла глаза, вслушиваясь в четкое тиканье ручных часов,
подаренных Рословым: «Чтобы не опаздывала на свидания».
Что ж, сегодня она явилась на свидание с Рословым на сорок минут раньше
срока, но ведь Рослов мог и не получить обрывистой радиограммы Янины и не
знать о том, что она его ждет. Впрочем, почему–то верилось, что он
все–таки знает. Она вспомнила душную ночь, чуть слышный шорох океанского
прибоя и голос Андрея, читающего чьи–то звенящие строки: «Позови меня,
позови меня, если вспрыгнет на плечи беда...»
А беда стояла за спиной Янины с короткоствольными автоматами в руках,
беда ждала своего срока.