6. В Плазменных Джунглях. Второй Круг Цивилизации
Именно лимонно–желтая дорожка должна была привести их к цели.
– Вот эта? – шагнул вперед Алик и тут же отступил, остановленный
взглядом Библа.
– Нет, не эта. Подождем.
Они стояли у самой границы неправдоподобного Голубого города, где
дорожки–«улицы», сменяя одна другую с быстротой, уплывали в цветную
сумятицу поразительных архитектурных форм. Город подымался к небу
пирамидой плоскостей, вершина которой, как Эверест, скрывалась в густом
голубоватом тумане. Не то снег, подкрашенный синькой, не то вьюга в
далеких высотах, отразившая бирюзовое солнце. «Улицы», проползавшие у
подножия пирамиды, не имели резко очерченных границ. На переднем плане –
цветная эскалаторная дорожка–лента без заборов и утолщений, на заднем –
темные пролеты туннелей и мерцающая пляска не разбери чего. Одни ползли
долго и медленно, огибая подножие, другие ныряли в ближайший туннель или
змеей вползали на повисавшие без опор уровни–плоскости. Так было и в
первый раз, когда здесь же, раздумывая, стояли Библ с Капитаном, так
повторялось и сегодня, только сейчас они дожидались одной–единственной
путеводной дорожки–«улицы».
– Вот она, – сказал Капитан.
Дорожка ядовито–лимонной яркости довольно быстро подползла к их ногам.
Капитан шагнул первым, за ним – сгорающий от любопытства Алик, у него даже
ноздри вздрагивали от нетерпения, следом – неторопливый Малыш и замыкающий
шествие Библ, дважды оглядевшийся, прежде чем вступить на скользившую
желтизну.
На этот раз пластик не ушел вниз под тяжестью четырех человек, а
чуть–чуть спружинил, никого не сбив с ног, словно и погружаться ему было
некуда – ни подземных туннелей, ни скрытых пещер движущаяся «улица» не
обнаруживала. Она проплыла у края черной пустыни метров двенадцать и
свернула в пролет между прозрачными стекловидными «стенами». За ними в
прозрачных же, не соприкасающихся емкостях струилось что–то пламенеющее и,
вероятно, нестерпимо яркое, потому что даже темная стекловидность «стен»
едва эту яркость смягчала.
– А мы здесь не были, Кэп, – сказал Библ, – я этой жути не помню.
– Я тоже.
– Плазма, – уверенно предположил Алик, – вероятно, отжатая из
плазмотрона в ловушки магнитного поля. В таких ловушках и развиваются
нужные химические процессы.
– Силен, – сказал Малыш. – Даже здесь жарко. А там?
– Трудно сказать. Когда имеешь дело с плазмой, температуры порядка
миллионов градусов обычны даже у нас. А здесь они, наверное, еще выше.
«Горячую улицу» не прошли, а пробежали, обгоняя резвость дорожки.
Гедонийцев не было: должно быть, они управляли плазменными процессами со
специальных пультов. А «улица» тем временем вырвалась на простор уже
знакомых Капитану и Библу фокусов цветной и световой геометрии, в
превращениях которой то и дело проступали очертания знакомых предметов.
Жители хотя и появлялись здесь, но не задерживались, пролетая
параболическими кривыми неизвестно на» чем и неизвестно куда и оставляя за
собой все новые и новые выдумки невидимых синтезаторов. Библ объяснил свою
гипотезу о синтезе мысленных заказов из синей и зеленой фаз, и Алик
буквально ошалел от восторга. С горящими глазами, высоко задрав голову, он
отступал и отступал, стараясь угадать на воздушных экранах что–нибудь
знакомое земному глазу.
– Осторожней! – крикнул Капитан, увидев его на свободном краю дорожки.
Но поздно. Алик оступился одновременно с капитанским предупреждением и
исчез за взбухшим краем лимонно–желтого эскалатора. Друзья бросились к
краю и обнаружили Алика висевшим в пространстве между двумя скользившими с
разной скоростью дорожками–лентами: он успел ухватиться за край верхней, а
под нижней просматривался туннель–колодец с мерцающими пересечениями
других цветных эскалаторов.
– Держись! – воскликнул Капитан, подхватив руки Алика.
Тот ответил совершенно спокойно:
– А я в невесомости. Держусь за край без всяких усилий. Тяжести нет.
Действительно, вытащить Алика было совсем не трудно. Вероятно, в случае
непредвиденного падения в междуленточное пространство изменялись
гравитационные условия и человек без вреда для себя мог легко выбраться на
требуемую дорожку.
– А почему мы не заметили этого, Кэп? – вспомнил их обоюдные провалы
Библ.
– Слишком волновались, должно быть. Боялись потерять друг друга. А нас
все время поддерживала невидимая «лонжа».
Малыш тут же захотел повторить опыт Алика, но Капитан одернул: никаких
экспериментов, мы не на спортивной прогулке. А лимонная «улица» уже вновь
нырнула в туннель, на этот раз не столь высокий и брызжущий светом, как
галерея синтеза. Наоборот, здесь было даже темновато, как в длинных
коридорах старомодной дешевой гостиницы или на прогулочной палубе
океанского лайнера в темный дождливый вечер. Сходство с палубой
подчеркивалось и длинным рядом близлежащих окон–иллюминаторов, открывающих
полутемные каютки–койки. Алик схитрил, обогнал процессию и нырнул в одну
из таких каюток. Она тотчас же осветилась тусклым мерцающим светом, и все
увидели Алика, лежащего на боку на воздушной подушке, как лежат дома на
постели или тахте. И самое главное, он спал или притворялся, что спал,
тихонько посапывая под световым экраном на потолке.
– Вылезай. Хватит фокусов! – рассердился Малыш.
Алик спал. Прохладная струя воздуха, выходившего из
дверцы–иллюминатора, несла знакомый запах – озона. Малыш дернул спящего за
ногу, но Алик поджал ее и продолжал спать.
– Спальни, – сказал Капитан. – Пусто, потому что все на работе. Вот вы
интересовались, Библ, где ночуют жители города. Полюбуйтесь. Не очень
комфортабельно, но полезно. Крепкий сон и облучение ультрафиолетовыми
лучами.
– Откуда вам это известно?
– А запах?
Библ принюхался:
– Озон, да.
Алика вытащили за ноги из клетки–ячейки. Только тогда он проснулся. «А
не врешь?" – усомнился Малыш. Но Алик зевал во весь рот. Впечатление
пробуждения после крепкого сна было полным: даже позавтракать захотелось.
Но Капитан торопил: кто знал, сколько времени займет бег их лимонной
дорожки и какие еще чудеса она покажет. Но особых чудес не было. Та же
привычная архитектурная бесформица, сумятица спектра и световые фокусы.
Все это уже не вызывало удивления, по крайней мере у двух участников
экспедиции. Другие тоже его не показывали. Малыш – по свойству характера,
Алик – из солидарности, хотя кое–что непонятное старшим товарищам он по
своему угадал: пляску взбесившейся геометрии как поиски форм
материализуемого объекта, параболические броски голубокурточников, как
маневры диспетчеров телеэкрана и телепортации, а свет и цвет во множестве
их превращений, как возможные катализаторы только здесь и возможных
химических процессов. Угадал Алик и метод управления природой в зоне
зеленого солнца. Дорожка их неслась по дну глубочайшего каньона,
расходящиеся стены которого были так же непохожи одна на другую, как
страница из учебника топологии на видовой кинофильм. С одной стороны
незримо управляемая светящаяся игла чертила мгновенно изменявшиеся
трехмерные формы, с другой – так же волшебно изменялся ландшафт, вырастали
и исчезали деревья, съеживались и разрастались кусты, зелень травы и
листьев голубела, синела, алела.
– Вот отсюда они перемещают силурийские мхи и высаживают эвкалиптовые
аллеи, – заметил Алик и покраснел, встретив одобрительный взгляд Библа.
Догадка была верной, хотя и не объясняла, какая польза от этого
голубокожим, загнанным в безлесные и бестравные пластиковые пещеры
Голубого города.
– Может быть, им приказывают?
– Кто и зачем?
– Гадания отставить! – вмешался Капитан со своей излюбленной репликой.
– Я думаю, что наше путешествие уже кончается. Узнаете, Библ? – Он указал
на темный проход за многоугольным и многоцветным пересечением таких же
движущихся эскалаторных лент.
А в туманной его глубине уже просматривался шагавший навстречу им
человечек в лазурной куртке.
– Здравствуйте, все четверо, – произнес он по–русски с чисто московским
говорком, – Кэп и Библ, Малыш и Алик. – И, заметив невольное удивление
гостей, тут же добавил: – Не удивляйтесь, мы уже научились вашему языку.
Может быть, еще будем делать грамматические ошибки, применять слова не в
том их значении, но намного реже. Теперь мы уже знаем, кто вы, ваши цели и
осведомленность Координатора о вашем присутствии.
– Шлемы? – многозначительно спросил Капитан.
– Шлемы, – подтвердил их знакомец.
– А сколько вас?
– Четверо, как и вас.
– Идеальные условия для контакта. Равенство сторон, преодоленный
языковой барьер и взаимная заинтересованность, – заметил Капитан и пошел
за голубым человечком. Следом двинулись и остальные.
«Цирковой» манеж был все тот же, только амфитеатр исчез, сузив
пространство до иллюзорной комнаты с двумя полукружиями противостоящих
друг другу прозрачных кресел. Их окружала внутренность лимонно–желтого
шара без дверей и окон – даже входа в темный отсек уже не было. Невидимый
источник чуть подкрашенного лазурью света не раздражал, а, казалось, даже
смягчал назойливую яркость интерьера.
– Я – Друг, – сказал их знакомец, усаживаясь. – Мое имя непроизносимо
по–вашему, а их – произносятся. – Он указал поочередно на усевшихся рядом:
– Это Фью, Си и Ос.
«Совсем птичьи созвучия», – подумал Алик, а Капитан сказал:
– Наши вы уже знаете. Кстати, не понимаю почему. Разве шлемы не чисто
лингвистический инструмент?
– Шлемы принимают и передают всю накопленную вами информацию. Мы ее
процеживаем, отбираем существенное и закрепляем в блоках памяти.
– Значит, вы знаете о нас больше, чем мы о вас. Тогда вопросы задаем
мы. Каковы отношения между двумя группами гуманоидов, определяющих
цивилизацию вашей планеты?
– Никаких. Гедонийцев, как вы их называете, видят только немногие, да и
то в регенерационных залах.
– Что вы знаете о гедонийцах?
– Немного. То, что они бессмертны, а мы нет. То, что наш труд служит
им, питает и дает радость жизни.
– Давно?
– По вашему счету пошло уже второе тысячелетие.
– И никогда ни у кого из вас не возникало чувство протеста?
– Против чего?
Вмешался Библ:
– Против рабовладельческого, паразитирующего общества. Фактически уже
можно говорить не столько о двух биологически различных типах человека,
сколько о двух социальных группах: творческой, производящей, и
паразитической, потребляющей. Неужели вам незнакомы категории социальной
справедливости и социального протеста?
После тихого пересвистывания голубых курток слово взял Фью, более
удлиненный, плоский и большеголовый, чем остальные. Он говорил по–русски
так же чисто, только медленнее и отчетливее.
– Биологическое здесь важнее социального. Мы созданы для одного, но
по–разному. Одно – это наслаждение жизнью, разное – в понимании такого
наслаждения. Мы наслаждаемся самим процессом труда, они – его
производными. Мы и они, как стенки и дно одной чаши, как две дуги,
образующие круг нашей цивилизации.
– Дуги могут быть разными. Короткая нижняя поддерживает длинную
верхнюю. Снимите вершину – основание останется. Уберите опору – вершина
обломится. То же и в примере с чашей. Срежьте верхнюю часть – получите
дырку со стенками, а в нижней еще уцелеет и содержимое. У вас без
гедонийцев будут и жизнь, и радость труда, и его производные. А отнимите у
них ваш труд – они потеряют все: и радость жизни и саму жизнь. Неужели
мысль об этом никогда не приходила вам в голову?
Воцарилось молчание, долгое и, как показалось Алику, скорее
встревоженное, чем недоумевающее. Потом тихое пересвистывание с какой–то
новой, взволнованной ноткой, и только затем последовал ответ Фью, в
котором Алик опять подслушал не столько нерешительность, сколько испуг.
– Разве можно изменить неизменное и незыблемое? Почему вы тогда не
спрашиваете нас о возможности погасить солнце или высадить сад на месте
черной пустыни? Мы никогда ничего не переосмысливали и не перестраивали.
Все мы получили готовым: готовую планету, готовые пространственные фазы,
готовую технологию. От нас потребовалось только управление, продиктованное
программой, и смена поколений. Мысль о возможности изменить что–либо
принесли вы, и для того, чтобы обдумать ее, нужно не только время. Нужны
смелость ума, сила воображения и логика выводов.
– Хорошо, – согласился Библ, – оставим эту мысль созревать и расти. Но
она рождает другую. Почему вы обманываете Координатор? Ведь это тоже
протест, объединивший не двух и не трех человек. И скажем точнее: ведь это
тоже попытка изменить неизменное и незыблемое.
На этот раз Фью ответил уверенно и без пересвистывающей подсказки:
– У нас нет физического бессмертия и сменяемости циклов сознания. Мы
рождаемся, стареем и умираем со всеми биологическими изменениями
организма. Но при рождении каждому из нас вживается в мозг особая
электродная сеть, как некий механизм связи с Координатором. Связь,
постоянная и действенная от рождения до смерти, контролирует учебные и
трудовые процессы и сохраняет стабильный демографический уровень. Я
прибегаю к вашей терминологии и надеюсь, что вы меня поймете. То, что вы
называете любовью, есть и у нас. Есть пары, но нет семьи и потомства. Это
первая задача вживленных электродов. Дети рождаются в особых колониях у
специально отобранных для этого «матерей». Вам, вероятно, известно, что в
ядре любой клетки человеческого организма заключены все его наследственные
признаки? Такое ядро, безразлично где взятое – в крови, коже или слизистых
оболочках, – извлеченное из «отцовской» клетки и трансплантированное в
организм «матери», сохраняет все наследственные свойства «родителей». Это
вторая задача электродов по стабилизации демографического уровня города.
Третья определяет предел работоспособности. У одних он наступает к сорока
годам, у других к пятидесяти – я беру опять же вашу систему счета.
Симптомы понятны: понижается скорость реакций, уровень внимания, быстрота
действия. В таких ситуациях электроды мгновенно прекращают деятельность
организма, а тело поступает в атомные распылители. Аналогичен финал и
несчастных случаев, какие возможны в блоках телепортации и плазменных
реакций. В регенерационные залы направляются лишь технологически особо
ценные экземпляры.
– Эгоистично, безнравственно, жестоко и античеловечно, – подытожил
Капитан.
Фью поморгал глазами – у него это получилось совсем по–земному – и
сказал нерешительно:
– Большинство ваших терминов мне понятно, кроме последнего:
античеловечно. Это и привело к тому, что вы называете чувством протеста.
Столетие назад один из наших медиков при оживлении погибшего в аварии
технолога изъял у него часть электродной сети. Связь с Координатором
сохранилась, оживленный мог получать указания и передавать накопленную им
информацию. Но у него появилась свобода выбора и право самостоятельного
решения. Аннулировалась и неотвратимая раньше угроза насильственной
смерти. Теперь вам понятно, что и как привело к созданию оппозиционного
меньшинства технически связанного с Координатором, но сохранившего и тайну
своего освобождения и неподавленную свободу воли.
Капитан с трудом сдерживался: Алик подметил, как сжимались и
разжимались его кулаки. Да и все остальные были поражены тем спокойствием,
даже бесстрастием, с каким была обрисована перед ними картина откровенного
рабства, без всяких сомнений в его правомерности, без гнева и укора
поработителям и без надежд на иное будущее. Даже крохотный лучик света,
блеснувший здесь за последнее столетие, так и не пронизал всей толщи этого
зловещего темного царства.
– Пора, – сказал Капитан, – пора наконец познакомиться и с
Координатором.