Все дозволено - Александр Абрамов - Книжная Полка

4. Сверхлюди. Сражение На Площади

Да, это был он, собеседник Капитана из мира зеленого солнца. Он ничуть не изменился, даже одежда та же: синяя сетка и плавки, неприхотливый школьный стандарт.

– А где же Гром, Хлыст? Где Колючка? – приветливо спрашивал Капитан.

Понять его было можно: радость человека, встретившего в чужом городе своего знакомца, пусть даже не очень близкого. Его можно было хлопнуть дружески по спине, горестно посетовать на одиночество в равнодушной толпе Аоры и даже воскликнуть: «А помнишь?", благо было что вспомнить. Сколько раз это спасительное «А помнишь?" поддерживало огонек беседы и даже завязывало дружбу, пока хватало воспоминаний.

Однако на этот раз «сезам» не сработал. Стойкий явно не хотел ничего вспоминать. На вопрос Капитана он ответил равнодушно и коротко:

– Не знаю. Вероятно, в Аоре. – И, усевшись в тотчас же выросшее рядом кресло–лепесток у стола, он спросил, кивнув на примолкших ксоров: – Они с тобой?

– Это мы с ними, – сказал Капитан. – Они знакомят нас с городом.

– А где бородатый?

– Остался дома. Сегодня со мной Малыш.

Стойкий оценивающе посмотрел на гиганта Малыша, а тот, в свою очередь, с неподдельным интересом разглядывал одного из тех, о которых ему рассказывали Капитан и Библ, вернувшиеся из экспедиции в мире зеленого солнца.

– Ты – Малыш? – спросил Стойкий.

Как всегда, мысль его была лишена окраски, но Капитан готов был поклясться, что он удивлен. Еще бы: прозвище космонавта никак не соответствовало его внешности, а такое несоответствие было трудно понять не обладающему чувством юмора гедонийцу.

– Что ж поделаешь, – усмехнулся Малыш, – больше не вырос.

– Не понимаю, – равнодушно заметил Стойкий, – внешние качества исключают имя.

– И не поймешь, – подал мысль Капитан, – ты слов таких даже не знаешь – ирония, шутка. А кто ты в Аоре, вольный или подражатель?

Стойкий едва заметно усмехнулся, а может, это Капитану только показалось.

– Спроси у своих спутников. Они знают.

Малыш вопросительно посмотрел на ксора, и тот кратко и, как всегда, не очень понятно ответил:

– Сверхлюди, первая ступень.

Так вот они какие – сверхлюди! Капитан с интересом разглядывал вчерашнего школьника. Ничего особенного ни во внешности, ни в поведении. Даже одежда не изменилась. Значит, информация накапливалась за счет других качеств и, вероятно, никому не угрожающих. Да и в голосе ксора не было страха. И никто не обращал внимания на их столик, никто не пытался незаметно ускользнуть, как получасом ранее, когда в лепо резвились маги.

Капитан снова внимательно посмотрел на Стойкого, пытаясь разгадать его сущность. Тот сидел нагнув голову и полуприкрыв глаза, словно слушал неслышное ни Капитану, ни его собеседникам. Потом встал, чем–то озабоченный.

– Пошли, – мысленно приказал он. – В третьем порядке волнение. Не будем терять времени. – Он посмотрел на ксора: – Ты тоже пойдешь с нами, будешь нужен. – И добавил торопливо: – Один, один, без корпорантов. Нас и так слишком много.

Капитан снова отметил, что никто не обратил внимания на их уход: пришли люди, посидели, ушли. Что тут удивительного?

– Не отставайте. – Стойкий подхватил Капитана под руку, а его товарищ протянул руку Малышу:

– С нами. Скорее.

Они шагнули в уже привычную пустоту, на мгновение кольнувшую сердце, и снова вышли в городе, в каком–то «третьем порядке», который ничем не отличался от тех «порядков», какие они видели на открытых плоскостях Аоры. Та же ровная, чуть поблескивающая крыша–улица, та же замысловатая игра красок на стенах домов–туннелей, те же голубые площади внизу. И только не было тишины, привычной уже в Аоре, насыщенной шуршанием платьев женщин, всегда более изобретательных в одежде, мягкой поступью никуда не спешащих прохожих, еле слышным дыханием соседа рядом – тишины, чуть звенящей, как в летний полдень над полем клевера.

На этот раз на площади внизу гудела толпа – человек сорок – пятьдесят, да еще зрители на крышах, – гудела угрожающе и сердито мощным пчелиным ульем. А присмотревшись, можно было увидеть, что толпа не однородна, а разделена на две группы, медленно сближающиеся – стенка на стенку. И мелькали в сжатых кулаках матовые рукоятки «хлыстов», гаечные ключи «парализаторов» и дубинки–разрядники, черные и пружинящие, как и та, что висела на поясе у Капитана. Все походили друг на друга, как близнецы, отличаясь только одеждой. Женщины были чуть стройнее и тоньше и не столь атлетичные, как мужчины. Но и они не выделялись в толпе – так же вооруженные, одинаково яростные. Только гортанные выкрики выдавали эту ярость, и было непонятно, кто кричал, женщины или мужчины.

– Успели, – беззвучно сказал Стойкий и, выхватив неизвестно откуда черный «огурец» с воронкой на конце, послал вслед торопливый приказ: – Не упускать нас из виду.

– А это что? – полюбопытствовал Малыш, заинтересованный «огурцом».

– Дист. У вас есть оружие?

– Есть. Только другое.

– Сойдет. Шагайте.

– Как? Вниз?

Стойкий исчез и тотчас же возник внизу, пройдя свой короткий нуль–переход за какую–то долю секунды. За ним последовали и его спутники, в том числе и земляне, уже привыкшие к этому сказочному передвижению. Их было пятеро против пятидесяти, а те даже не заметили их появления.

– Что они не поделили? – спросил Капитан.

– Не знаю, – ответил Стойкий. – Возможно, площади.

– Разве одна здесь такая площадь?

– Конечно, нет. Но они не рассуждают.

– А мы здесь зачем? Помешать драке?

Стойкий удивленно посмотрел на Капитана:

– Мешать! Зачем? Пусть дерутся. Лишняя информация.

– Для кого?

– Для всех. А мы здесь для того, чтобы предотвратить насилие над природой.

Капитан не понял:

– Убийство?

– Убийство – это только уничтожение одного «я», субъекта, повод для перекройки. Насилие над природой – нарушение циклического равновесия, когда объект уже нельзя перекроить из–за нарушенной фактуры.

– Что он имеет в виду? – спросил Малыш.

– Членовредительство, – бросил Капитан. – Руку тебе оторвут или голову срежут – фактура нарушена. А это бывает? – спросил он у Стойкого.

– Редко. И не должно быть. Для того мы и предназначены. Сохранение фактуры – максимум информации. – Он повернул рычажок на черной поверхности «огурца», и лепестки–воронки засветились голубоватым светом. – Отстегни дубинку и не лезь в драку сам. Наблюдай за мной. Когда надо, скажу.

А толпа сходилась с нарастающей яростью – нерассуждающей и бессмысленной. Кто–то должен был начать: половчее ударить «хлыстом» или парализовать выбранную наугад жертву и запустить механизм всеобщей драки, хорошо налаженной, бесперебойной. Драться здесь, видимо, умели и любили.

И нашелся смельчак. Взметнулся лучик «хлыста», полоснул кого–то в толпе, и пошла пляска голубых молний, словно длинных и гибких фехтовальных клинков. А потом к ним присоединились парализаторы. Драчуны начали валиться, как игрушечные солдатики, все смешалось в свалке – и победители и побежденные, если только можно было их различить.

Стойкий держался в стороне, поигрывая светящимся «огурцом», и смотрел на дерущихся – ленивый и равнодушный зритель; но вдруг напрягся, как сжатая пружина, и нырнул в толпу. Он пробирался сквозь нее, не обращая внимания на удары «хлыстов», ловко уклоняясь от лучей парализаторов, устремленный к долговязому гедонийцу с черной пиратской повязкой на глазу и каким–то рыжим «бруском» в руке. Должно быть, именно этот «брусок» и мог совершить насилие над природой, предотвратить которое обязан был Стойкий. Мог, но не совершил. Открытый раствор «огурца» извергнул струю синеватого газа, и гедониец сразу обмяк, тут же подхваченный Стойким. Тот вынес его, сбросил к расписанной стенке туннеля и потер щеку, на которой вспухал багровый рубец.

– Больно? – сочувственно спросил Малыш.

Стойкий равнодушно отмахнулся.

– Пустяки. Фактура не нарушена. – Он подкинул на ладони продолговатый рыжий «брусок». – Электронный нож. Легко режет любую ткань. Интересно, где он его достал.

– Сирги, – перебил мысль спутник Стойкого. – Их штучки. Дают, не подумав, кому. Здесь еще один с ножом.

– Откуда ты знаешь? – не поверил Малыш.

– Мы должны знать.

– Мистика, – процедил сквозь зубы Малыш и вгляделся в толпу. – У кого нож?

– У вольного в черной рубахе. Шестой сектор.

Малыш не понял, что значит сектор в гедонийском понимании и почему он шестой, а не пятый, но вольного увидел. Тот уверенно действовал «хлыстом», зажатым в правой руке, а левую засунул в прорезь черной рубашки.

– Нужно обезвредить, – послал мысль Стойкий. – Кто пойдет?

– Я, – сказал Малыш. – Давай дубинку.

– С ума сошел! – закричал Капитан. – Тебя же собьют в два счета.

Но Малыш уже ворвался в толпу. Ловко орудуя дубинкой, уклоняясь от встречных ударов, боднул кого–то в живот, вовремя заметил руку с «хлыстом», направленным на него, ударил ребром ладони по этой руке, успел подхватить рукоятку «хлыста» и с оттяжкой, словно «хлыст» был нейлоновый, а не электронный, полоснул по надвинувшимся лицам, рукам, шеям. Кто–то взвыл от боли, кто–то упал, и Малыш продвинулся еще метров на пять. Он уже мог достать «хлыстом» вольного в черном, но не спешил: в конце концов, дубинка вернее, а не дубинка, так кулак не подведет. И вдруг что–то сверкнувшее обожгло ему плечи. Он зашатался от боли, перед глазами завертелись огненные колеса: попали, гады!

Он стиснул зубы и двинулся уже наугад, почти не видя, туда, где маячило черное пятно. И когда оно вдруг выросло перед ним, превратившись в сетку–шнуровку на загорелой спине вольного, он не задумываясь хлестнул дубинкой по этой спине – с размаху, изо всех сил. Гедониец охнул и осел, а Малыш подхватил его на плечи и, пошатываясь, двинулся назад, – так же как и Стойкий прикрываясь от ударов безжизненным телом – пусть хлещут: все равно на перекройку пойдет. Так он выбрался из толпы, сбросил обмякшее тело на полированный пластик площади и, пошарив за бортом черной шнуровки, вытащил прямоугольный рыжий брусочек.

– Держи, – бросил он Стойкому, и тот, поймав нож на лету, одобрил:

– Неплохо. Эта информация поможет тебе перейти к нам.

– К кому?

– К сверхлюдям.

Малыш вытер вспотевший лоб.

– Спасибо. Что–то не хочется. – Он осторожно повел плечами; спина нещадно горела, обожженная скользнувшим ножом вольного.

– Кто дал им эти ножи? – спросил Капитан.

– Сирги. Кто же еще?!

– А откуда ножи у сиргов?

– Из пространства.

Капитан не понял, но переспрашивать не стал: все равно понятнее не будет, здесь не любят бестолковых и любопытных.

– Зачем они вооружают вольных? Разве сирги не знают, что это опасно?

– Знают. Но они против стабильности. Бунтари.

Капитан задумался. Кто же может бунтовать в этом отлаженном механизме? Выходит, что не так уж хорошо он отлажен. Кому–то что–то не нравится, кто–то пытается что–то исправить. Или поломать. Сирги. Тот человечек, который назвал себя колебателем пространства?

– Их много в Аоре?

– Не знаю, – пожал плечами Стойкий, – но они мешают стабильности.

– Так остановите их.

– Нельзя. Они неуловимы.

– Даже для вас?

– Мы не владеем пространством, а они хозяева колебаний. Они играют миражами. Ты не поймешь.

– Почему? – хотелось спросить Капитану – о миражах–то он знал наверняка больше Стойкого, но из осторожности промолчал.

– А можно где–нибудь встретиться с сиргами? – спросил Малыш.

– Встретишься. – Стойкий к чему–то прислушивался. – Может быть, очень скоро.

Он что–то сказал своему спутнику, но что именно. Капитан не «услышал»: мысль была заблокирована.

– Уйдем отсюда, мы уже не нужны. – Стойкий взял Капитана под руку. – Драка скоро закончится, а ножей у них больше нет.

– А что будет с ними? – Капитан кивнул на безжизненные тела гедонийцев.

– Отправят на перекройку.

– Когда?

– Ночью.

– Кто?

– Не знаю. Утром их уже не будет. Так всегда.

Капитан последовал за гатрами. Ксор давно уже исчез в толпе, предпочитая не оставаться в обществе сверхлюдей, а Малыш почему–то задержался на площади, внимательно оглядел ее, словно пытаясь запомнить что–то, и чуть было не прозевал своих спутников, которые шагали к центру города, избрав древний пешеходный маневр вместо сказочной телепортации.

А ярость оставшейся позади драки уже погасла, гедонийцы скучающе расходились, равнодушные к тем, кто не мог встать.