9. Билль
Прошел месяц со дня нашего последнего разговора с Мартином: он был в
длительной командировке от редакции, разъезжал по городам и поселкам
периферии. Сейчас он, задрав ноги, лежит у меня на диване. Ночь.
Электричества ночью в отеле нет, светят лишь пылающие дрова в камине и
свечи в канделябрах. Мартин встает, берет один из них в руки, и свет
падает на его похудевшее, небритое лицо.
– Древняя штучка, – говорит он, ставя канделябр на камин. – Чур,
рассказывать тебе первому.
Мне действительно рассказывать первому – так мы условились еще до
отъезда Мартина. А рассказать есть о чем. Например, о популистской
конференции в Вудвилле, сменившей главу партии. Прошел Уэнделл – как и
предполагалось, не очень охотно поддержанный фермерами. Но все–таки
прошел: сказалось влияние Стила в партийных верхах и тактика «Сити ньюс»,
купленной Уэнделлом у ее владельцев. Предвыборная кампания уже началась, и
хотя в сенате все пока еще оставалось по–прежнему, но повсюду говорили о
билле, который вот–вот будет принят сенатом.
– А как относится к биллю Стил? – спрашивает Мартин. – И кстати, что ты
у него делаешь?
– Ничего. Должность фиктивная. Знакомлюсь с окружающими его людьми.
Именно то, что мне и нужно. А к биллю он относится отрицательно –
вероятно, будет голосовать против. Я передал ему слова Уэнделла, но он
промолчал. В правительстве, думаю, единого мнения нет.
– Скажи мне, наконец, где сенат и где правительство? И что есть что?
– «Что есть что» просто и схематично. В сенате шестьдесят два места.
Победившая партия образует кабинет министров, по–здешнему – секретарей.
Глава партии – он же премьер–министр, одновременно ведающий
государственной собственностью – казной, железными дорогами, рудниками.
Четверо остальных секретарей представляют кто – администрацию Города, кто
– промышленность и торговлю, кто – сельское хозяйство, а кто – цеховые
организации, по–нашему профсоюзы. В сенате они голосуют, в правительстве
действуют. Сущность капиталистической системы везде одинакова.
– А что изменит билль?
– Только внесет разлад в систему управления.
– Значит, комми отколются?
– Оставь свой жаргон, Мартин. Противно слушать. И повторяю: не ищи
земных аналогий. Коммунистической партии здесь нет. Рабочее движение
только еще приобретает организованный характер – мешают цеховая
раздробленность и промышленная отсталость. Но уже нарождается что–то вроде
социал–демократии марксистского типа.
– Донован? – улыбается Мартин. – Нашел–таки?
Я раздумываю, говорить или не говорить Мартину о моих встречах с
Донованом. Первая была, пожалуй, наиболее примечательной...
Мы стояли у стойки бара, уже без Уэнделла, критически рассматривая друг
друга.
– Интересно, чем это я мог заинтересовать вас? – спросил Донован. Он
был серьезен и холоден.
– Мне нравятся ваши выступления в сенате, – ответил я.
– И мой билль против цеховой раздробленности за всецеховое объединение
с единой экономической программой?
– Иначе, за единый профессиональный союз?
– Несколько непривычно звучит, но можно назвать и так. За него
голосовали шесть депутатов из шестидесяти.
– Будь я в сенате – я был бы седьмым.
– Интересно, – сказал Донован. – Вы и газету нашу читаете?
– Конечно.
– И точку зрения ее разделяете?
– Вполне.
– Тогда почему вы работаете у Стила?
– Потому что отцы наши были друзьями и участниками Сопротивления в
десятом году. Со Стилом мы случайно встретились. Его поразило мое сходство
с отцом. Предложил работу. Я согласился, предупредив, что я новичок в
политике и только пытаюсь ее осмыслить.
– Ну и как – осмыслили?
– Кое–что. Уэнделл, например, прогрессивнее Стила, так как стимулирует
развитие производительных сил, а Стил тормозит его.
Если я и хотел удивить Донована, как удивил Мердока, земными
политическими формулировками, то мне это явно не удалось. Донован не
удивился, только заметил:
– Вы обманули Стила, Ано, сказав ему, что вы новичок в политике. Я
думаю, вы знаете даже больше меня.
На другой день за завтраком в том же сенатском клубе он мне сказал:
– Не экзаменуйте меня, Ано. Все, что вы говорите о классовой борьбе,
мне уже давно ясно. Но второй революции может и не быть. Не исключено, что
мы придем к власти парламентским путем, когда большинство народа поймет
наконец необходимость социалистических преобразований.
Так рассказывать обо всем этом Мартину или нет? Решаю не рассказывать.
Наверняка скажет: пропаганда. А интересует его только билль, открывающий
Мердоку двери в сенат.
– Пройдет или не пройдет? – гадает он. – Мердок не только будет
покупать голоса – он немало получит даром. Подсчитай избирательные ресурсы
Мердока. Я объездил по крайней мере два десятка поместий, не считая мелких
ферм. Это уже не десятки голосов, а тысячи – вместе с хозяевами за Мердока
будут голосовать и все от них зависящие. А ведь раньше они голосовали за
популистов. Откуда же перемены? От страха. Все чем–то напуганы, подавлены,
взвинчены. И все молчат. «За кого голосуете? – спрашиваю. – За
популистов?" Мнутся. «Есть еще время подумать», – мямлит один. «А может,
попробую хлеба с маслом», – намекает другой, да не дерзко намекает, а явно
с испугом. Только одна вдова, владелица нескольких тысяч акров земли, была
достаточно откровенной. «Я всегда голосовала за Стила, но сейчас это мне
будет стоить не меньше миллиона франков». Оказывается, к ней заявился
бородатый верзила с пистолетом за поясом и объявил в присутствии слуг, что
на этот раз не только ей и ее семье, но и всем арендаторам и слугам
придется проголосовать не за Стила, а за реставраторов. Нет такой партии?
Нет – так будет. А если она не послушается, так ей запросто спалят на
полях всю пшеницу. «Вы, конечно, не напечатаете это в своей газете, –
сказала мне мадам помещица, – я–то знаю, кому она принадлежит. И верзилу
знаю, и то, что он спалит мне урожай – тоже знаю. Вы, вероятно, встретите
его по дороге и поймете, что с таким джентльменом обычно не спорят». Я
действительно его встретил. Догадываешься, кто это? Наш друг Чек Пасква.
– Паскву придется взять под наблюдение. Найди кого–нибудь.
– Уже нашел.
– Кого?
– Луи Ренье.
Находка Мартина меня отнюдь не радует. Рискуем мы жизнью мальчишки. Луи
даже стрелять не умеет.
– Что я мог сделать? – оправдывается Мартин. – Отыскал он Паскву где–то
в кабаке и нанялся в банду, со мной не посоветовался. А Пасква почему–то
согласился, хотя и видел, что это жеребенок. Оставил его при себе – якобы
для поручений. Луи считает, что он нужен Чеку для наблюдений за нами.
– Маневр Мердока. Значит, он нам не верит.
– А мы – ему. Обоюдно. Кстати, серебро до сих пор в его лесной
«берлоге».
– Ты уверен?
– Почти. Слитки в больших количествах не появлялись ни на рынке, ни в
ювелирных лавках. Может, пустить по следу полицию?
Я рассуждаю. Бойль, начальник полиции Города, – популист. Честный. В
какой–то мере принципиальный. Но в подчинении у него слишком много
подонков, купленных Мердоком. Да и не только Мердоком. Мартин прав: в
Городе нарождается что–то вроде мафии. Появляются капиталы, неизвестно на
чем взращенные. Возникают капиталисты, неизвестно что производящие. А это
на руку Мердоку. Можно, конечно, изъять серебро из его «берлоги», Бойль
это охотно и даже умело сделает. Но не рано ли? Не лучше ли выбрать более
подходящий момент для удара? Тут–то и может помочь Ренье. Но оставлять его
у Пасквы рискованно.
– Убери его из шайки, Мартин, – говорю я. – Мы не имеем права рисковать
его жизнью.
– Если найду, – соглашается Мартин.
Спать некогда. В шесть уже оживают сенатские кулуары, и бар гудит от
шумной и пустопорожней болтовни, из которой я всегда что–то выуживаю.
На лестнице толкотня, как на бирже. Пробираясь наверх, встречаю Бойля.
Начальник полиции стоит в стороне и созерцает происходящее. Во время
заседания он будет сидеть со мной, в ложе сенатских чиновников: амфитеатр
только для сенаторов.
– Все еще не нашли серебро, Бойль? – Мы с ним на дружеской ноге и
обходимся без «мсье» и без «мистера».
– Кто сейчас интересуется серебром? – отмахивается он. – Билль, и
только билль!
– А вдруг провалят?
– Чудак, – смеется Бойль и ныряет в какую–то болтающую группку.
У Бойля своя информация – думаю, верная. Послушаем других.
В коридоре меня останавливает Уэнделл.
– Сейчас вы спросите о Стиле, – улыбаюсь я.
– Не буду. Знаю, что он проголосует против.
– Многие боятся его выступления. Оно может быть очень резким.
– А разве вы не знаете точно?
– Стил со мной не советовался. Но он очень не любит Мердока.
– Мердок в сенате менее опасен, чем за его стенами. А билля ждут и
другие. Жизнь, как время, – идет вперед, а не стоит на месте. Общество не
могут представлять одни аграрии и банкиры.
Кто–то отвлекает Уэнделла, и я отправляюсь в ресторан. Стила нахожу
одного в дальней кабине за синей портьерой. Перед ним два бокала и бутылка
вудвилльского красного. Но он не приглашает меня присесть.
– Не знал, что вы здесь, Ано, – говорит Стил.
– Я пришел как советник, пока вы меня еще не уволили.
– С каким советом?
– Не выступать вообще.
– Почему?
– Вы не поведете за собой даже трети сената.
– И пропустить Мердока?
Я повторяю слова Уэнделла:
– За стенами сената Мердок более опасен для общества. Сенатский мандат
неизбежно умерит его агрессивность. Хуже будет, если хунта Мердока силой
захватит власть.
Что такое «хунта», Стил не понимает, я вижу это по выражению его глаз,
поэтому тут же меняю «хунту» на «шайку» и добавляю:
– А в сенате реставраторов всегда сумеет сдержать разумное большинство.
Стил долго не отвечает, и я все жду, не присаживаясь.
– Вы знаете, кто выдвинет билль? – наконец спрашивает он.
– Слышал: Рондель.
– Глава партии «джентльменов». Человек, проживший на свете столько же,
сколько и я. Что заставило его изменить продуманному и пережитому?
– Я только что слышал от главы вашей партии, Стил, – говорю я, делая
ударение на «вашей». – Жизнь, как время, – идет вперед, а не стоит на
месте. Должно быть, Рондель это понял.
– Они хотят расколоть нас, – тихо, но твердо произносит Стил. – Отойдут
трудовики, уже зашевелились каноники, а главное, конечно, Мердок.
Перемены? Я против перемен, Ано. Люблю все стабильное, прочное,
неизменное. Видно, мне пора в отставку, сынок. Могу назвать тебя так, кто
бы ты ни был. Ведь мне уже, как и Висту, давно за семьдесят. Только уйду
после выборов. По конституции все мои голоса получат те, кому я их отдам.
А у меня сто тысяч избирателей, и ни один из них не будет голосовать за
Мердока.
Я вспоминаю рассказ Мартина, но молчу. Стоит ли огорчать старика, да
еще в такой день? А на Мердока можно найти управу: есть и Уэнделл, есть и
Бойль. Да и «Сити ньюс» вмешается, если понадобится. Словом, отпор Мердоку
мы дадим и без Стила.
Звонит колокол, призывающий членов сената в зал заседаний. Стил уходит
из ресторана. Мне его искренне жаль – священник, основы веры которого
поколеблены. Медленно иду за ним.
У входа в ложу мне встречается Мердок, старомодный и чинный. Улыбка его
лучезарна, словно у игрока, крупно выигравшего на скачках.
– Радуетесь? – замечаю я. – Не рано ли?
– А вы сомневаетесь, мсье Ано?
– Потому я и отказался от ваших пяти тысяч.
– Боюсь, что вы мне уже не нужны. Как советник Стила, разумеется.
Охотно предлагаю вам тот же пост.
– Не рано ли? – повторяю я.
– Я уже присмотрел себе кресло в сенате. Подумайте, Ано, может быть,
это окажется выгоднее, чем предложение Уэнделла?
– Вы, как всегда, информированы, Мердок. Но я ни к кому не уйду от
Стила. Тем более сейчас.
– Поддержать падающего? – смеется Мердок.
– Нет. Просто большей свободы действий нигде у меня не будет.
– То–то вы так часто встречаетесь с Мартином. Пусть имеет в виду, что
разглашение редакционных секретов чревато далеко не радужными
последствиями. – Еще одна улыбка, и он скрывается в ложе.
Значит, Мердок знает о моих встречах с Мартином. Откуда?
Игра продолжается.
