22. Решающий Шаг
Кафе «Жюн» было закрыто. Пришлось стучать. Дверь приоткрылась,
закрепленная изнутри на цепочке, и кто–то хриплым голосом сказал сквозь
щель:
– Навынос не продаем.
Мы ждем ответа Мердока. Он говорит тихо и властно:
– Открой, Слим. Свои.
В распахнутую настежь дверь мы все входим в том же порядке: чуть
впереди Мердок, за ним вплотную я и Мартин.
В зале пусто. Столы поставлены один на другой, стулья отодвинуты в
сторону, на стойке горит единственная свеча, освещающая не больше пяти
квадратных метров погруженного в темноту зала.
– Где девочка, Слим? – спрашивает Мердок.
– Наверху, и угловой комнате. Наверное, уже спит. От ужина отказалась.
– Разбуди ее повежливее. Пусть спускается вниз. Здесь ждут ее друзья.
Кто рядом?
– Крук и Тони. Играют в кости. Проглотили целый бидон абрикосовой.
– Будет оплачено, Слим. Кстати, скажи им по пути, чтобы убирались
отсюда немедленно.
Слим мгновенно исчезает за дверью у стойки, смутно различимой в
темноте. Мердок садится, мы устраиваемся возле него, контролируя каждое
его движение.
– Не напрягайтесь, ребята, – ухмыляется он. – Я работаю честно.
Из двери у стойки появляются двое. Тусклый свет свечи не позволяет
рассмотреть их лица.
– Вызывали, хозяин? – спрашивает один, не подходя близко.
– Вы оба свободны, Тони. Девчонкой займется Слим. А вы по домам. Живо!
Парни почтительно ретируются, не обращая на нас никакого внимания, –
приказа хозяина не было, а самодеятельность, должно быть, не поощряется.
Минуты две–три спустя в зал входит Минни в светлом платье с жирными
пятнами на рукавах: вероятно, ее тащили за руки. Я делаю знак Мартину,
чтобы он держал под прицелом Мердока, поднимаюсь ей навстречу.
– Мсье Ано! – радостно восклицает она и бросается мне на шею, не
замечая ни Мердока, ни Мартина.
– Вы сейчас поедете домой, Минни, – говорю я. – Вас отвезут. И не
пугайтесь, если не застанете там дядю. Он в больнице святой Магдалины.
Легкий сердечный приступ после вашего исчезновения. Сразу позвоните ему.
– Слим, – подает голос Мердок, – доставишь девушку домой. Головой
ответишь за любую задержку.
– А кто же здесь останется, хозяин? – медлит Слим. Ехать ему явно не
хочется.
– Мы подождем твоего возвращения.
– Идите, Минни. – Я подталкиваю ее к выходу. – Экипаж у подъезда.
Минни и Слим уходят. Я закрываю дверь на цепочку.
– Первое ваше требование выполнено, Ано. – Мердок разговаривает
спокойно, но с какой–то внутренней настороженностью. Вероятно, он
понимает, что его ожидает еще более неприятное испытание.
Я сажусь напротив Мердока. Мартин по–прежнему не спускает с него глаз.
– Здесь есть телефон? – спрашиваю я.
– Вон там, за стойкой, – кивает Мердок.
– Через полчаса я позвоню Минни домой, и тогда будет видно, как
выполнили вы наше первое требование. Надеюсь, телефон работает?
– Проверьте.
– Проверим. А пока проверим другое.
– Что?
– Ваш здравый смысл.
– Не понимаю.
– Сейчас объясню. Вы проиграли, Мердок.
– А что я проиграл, кроме голосов Стила?
– Вашу ассоциацию, Мердок, в перспективе – партию и все ожидающие вас
кресла в сенате.
Мердок долго молчит. Выражения его лица я не вижу, но знаю, что он меня
понял и подсчитывает свои возможности.
– А если подробнее? – наконец спрашивает он. Голос его чуть–чуть
дрожит.
– Сейчас вы напишете под мою диктовку заявление в избирательную
комиссию. Вы «признаетесь», что лично проверили обвинения сенатора Стила и
убедились в их справедливости. Как честного политического деятеля вас
глубоко возмутило сотрудничество ассоциации реставраторов с шайкой
грабителей и убийц. Ассоциация скомпрометирована, и вы ее распускаете,
одновременно требуя изъятия из всех избирательных списков ее кандидатов, в
том числе и своей кандидатуры. А избирательные бюллетени с именами
кандидатов вашей, теперь уже бывшей ассоциации предлагаете считать
недействительными.
– Что же вы оставляете мне? – произносит Мердок.
– Не так уж мало. Во–первых, достоинство и незапачканную репутацию,
во–вторых, возможность играть дальше, причем не только проигрывать. У вас
еще остаются все игорные дома и ночные клубы, организация букмекеров на
городском ипподроме и контрольный пакет акций страховой компании «Эврика».
А самое главное, у вас в руках газета, которая может поддерживать и другие
движения: если не «джентльменов» – они, пожалуй, слишком аристократичны
для вас, – то, скажем, церковников–католиков или евангелистов. Ведь и с их
помощью можно добиться сенатского кресла.
Мердок молча встает и проходит за стойку бара. Мартин с пистолетом
следует за ним.
– Я не оружие ищу, а перо и бумагу, – огрызается Мердок.
Отыскав их под прилавком, он, стоя, записывает: «В сенатскую
избирательную комиссию...»
– Диктуйте, – обращается он ко мне.
Со своего места я диктую ему примерно то, что уже высказал.
– А теперь позвоните в редакцию «Брэд энд баттер» и продиктуйте
написанное, – продолжаю я. – Там знают ваш голос и не заподозрят
мистификацию. Лучше всего, если вы доберетесь до редактора. Утром это
заявление должно быть в газете. И на первой полосе. А затем отдадите
бумагу мне. Об избирательной комиссии и о «Сити ньюс» я сам позабочусь.
Мердок довольно быстро находит по телефону ночного редактора.
– Стенографистки не надо. Записывайте сами.
Торопливо, но отчетливо диктует. Слышатся перебивающие текст реплики:
– Что? Я же сказал. Пишите слово в слово. Да, так. Не вы мне, а я вам
плачу за работу. Понятно? Пишите дальше...
Потом опять текст, и снова раздраженная реплика:
– Если хотите сохранить редакторское место, все это должно быть в
завтрашнем номере. Заеду лично. Да, подпишу номер.
И с элегантностью банкомета, подвигающего партнеру его выигрыш, Мердок
протягивает мне листок со своим заявлением. Я аккуратно складываю документ
вчетверо и опускаю в карман.
– Еще две минуты, Мердок, и мы с вами расстанемся, – говорю я, – только
позвоню Минни.
Она уже дома и радостно сообщает, что созвонилась с больницей, дядя все
знает и уговорил врачей отправить его домой.
– Запритесь, Минни, и никого не впускайте до приезда дяди, я попрошу
Мартина подежурить у вас.
– Зачем? – вмешивается Мердок. – Наемных убийц посылать не стану.
Проиграл – плачу.
– Крупно играете и классно проигрываете, – замечает до сих пор
молчавший Мартин. – А ваши «пистолетники» не играют, а постреливают.
– Выстрелов больше не будет, – смеется Мердок. – Вы, может быть,
все–таки вернете мой пистолет, Ано?
– Я верну его вам завтра в сенатском клубе. У вас ведь есть гостевая
карточка?
Мердок не успевает ответить. Свеча гаснет, заливая оплывшим воском
медный подсвечник. Мы оказываемся в темноте. Самая подходящая обстановка
для житейских раздумий. Я почти уверен, что он сказал правду: выстрелов
больше не будет. Мердок размышляет уже не над тем, что проиграл, а над
тем, что выиграл. А выиграл он возможность играть дальше. Ведь мертвецы не
играют. Через час–два он заедет в типографию и подпишет к печати очередной
номер газеты. Мой же экземпляр заявления Мердока, прежде чем попасть в
«Сити ньюс» и сенатскую избирательную комиссию, должен побывать у
Уэнделла. Придется будить магната, не дожидаясь утра. Надо спешить.
Несмотря на все протесты дворецкого, мне удается поднять Уэнделла. Он
выходит в халате, протирая заспанные глаза.
– Что–нибудь сверхсрочное, Ано, иначе бы вы не явились в такое время?
Я вручаю ему сложенный вчетверо лист бумаги и плюхаюсь на кушетку. Ноги
меня не держат – так хочется спать. Мне даже кажется, что я уже сплю и
лишь сквозь сон вижу, как судорожно глотает слюну Уэнделл и как круглеют
его глаза, пробегающие по строчкам заявления Мердока.
– Это не подделка? – спрашивает он, спотыкаясь на гласных.
– Вы странный человек, Уэнделл. Столько месяцев меня знаете, а говорите
такие вещи. Заявление подлинное и должно появиться сегодня в «Брэд энд
баттер». Одновременно надо опубликовать его и нам. Свяжитесь срочно с
редакцией «Сити ньюс» и продиктуйте текст стенографистке. Номер, наверно,
уже печатается, но вы сумеете втиснуть Мердока в оставшуюся часть тиража.
Не стойте с открытым ртом, Уэнделл, не теряйте времени.
Уэнделл покорно, словно младший клерк, бежит к телефону, а я мгновенно
засыпаю в сидячем положении и просыпаюсь, когда он появляется снова.
– Как вы добились этого, Ано? – с умилением восклицает он и
всплескивает руками. – Боже мой, вы больны?
– Нет, просто чертовски устал.
– Выпейте коньяка.
– Давайте.
Глоток коньяка приводит меня в чувство. Но разве можно в нескольких
словах передать события этой ночи? Начинаю с похищения Минни и письма,
отправившего Стила в больницу. Уэнделл вдруг перебивает:
– И он решил отдать Мердоку голоса?
– Да. Но вмешались мы с Мартином.
Что произошло дальше, я рассказываю коротко, как могу.
– И вы стреляли? – ужасается Уэнделл.
– Не раздумывая. Мы имели дело с профессиональными «пистолетниками».
– Но они могли вас убить!
– Не сумели. Сумели мы. Вывели их из строя.
– Всех?
– Кроме Мердока. Он умен и соображает быстро: девушку освободил, партию
свою распустил и сам продиктовал это заявление в свою газету. Сразу понял,
что проиграл.
– А если он все же сообщит в полицию?
– О чем? О том, что заявление сделано под угрозой расправы? Тогда
придется признаться и в письме к Стилу, и в похищении девушки с целью
шантажа сенатора – есть свидетели. А это – политическая смерть Мердока.
Нет, заявление он опровергать не станет. Оно даже создает ему ореол
политической честности и принципиальности. Входной билет в сенат на
будущих выборах. Полицию он вызовет только для того, чтобы опознать
раненых. Скажет, что во время его отсутствия на дом было произведено
нападение. Сотрудники Бойля, конечно, узнают в задержанных патентованных
уголовников и церемониться с ними не будут. А Мердок начнет снова тасовать
карты. Не вышло с реставраторами – выйдет с церковниками. Я, кстати, это и
посоветовал. Денег ему не занимать. У него их немногим меньше, чем у вас,
мистер Уэнделл, и во всяком случае больше, чем у Стила.
Уэнделл более чем доволен – почти счастлив.
– Какой вы молодец, Ано!..
Мне не хочется говорить о себе, да и не поймут меня, пожалуй, если
рассказать правду. Просто я человек другого века, привыкший к другому
ритму. Мой мир имеет опыт разгрома Гитлера и Муссолини, пережил крах
диктатуры «черных полковников» в Греции, победу социалистической
демократии в Португалии и – надеюсь, недолговечный – взлет фашистской
контрреволюции в Чили. Я знаю больше и вижу дальше, чем политики здешнего
общества, и лучше их понимаю законы его исторического развития. Но сказать
об этом Уэнделлу я не могу.
– Может быть, постелить вам у меня в кабинете? – предлагает Уэнделл.
– Высплюсь у себя в отеле. Только бы добраться до него...
