30. Здравствуй, Юрка!
Я медленно обернулся, боясь, что ничего не увижу, но, увидев,
отшатнулся, словно к лицу поднесли зажженную спичку. Он стоял и щурился,
хитренько посмеиваясь, совсем как в Гренландии, когда я увидал его в
салоне неожиданно возникшей на льду «Харьковчанки». Да, сомневаться не
приходилось то был мой земной аналог, Анохинвторой, воссозданный вновь
неизвестно для какой цели. И он явно наслаждался моим замешательством не
отражение, не Алиса, выглянувшая из зазеркалья, а я сам, раздвоившийся,
как на снегу в Антарктиде. Он был мной до конца, до самых глубин сознания,
и я это знал не хуже его.
Ну, что уставился? спросил он. Думаешь, встретил призрака в этом
царстве теней? Можешь пощупать. Настоящий.
Шок мой прошел, как и в прежних наших встречах.
Не притворяйся, сказал я. Ты отлично знаешь, что я думаю, и я
знаю, что ты это знаешь. К тому же я заблудился, что ты тоже, наверное,
знаешь.
Он не ответил я был прав: знал он все и все понимал отлично. Именно
потому и возник, что потребовался контакт. Мне или им? Я вгляделся в него
повнимательнее. Как в зеркало? Нет, пожалуй. В зеркале я был бы иной.
Чтото новое появилось в облике моего повторения.
А ты постарел. Юрка, сказал я.
Как и ты. Три года прошло.
Почему три? Для меня три, а для него десять. Скоро юбилей может
справлять вместе с Бойлом.
Три, повторил он.
Пришлось объяснить упрямцу, в чем разница. Он слушал равнодушно, словно
все знал заранее.
Азбука, зевнул он. На Земле три года, здесь десять. Почему?
Честно, не знаю. Но сейчас я в ином качестве опять твой дубль. Значит, и
для меня три.
А в своем качестве ты существуешь? Или роль связного пожизненна?
Балда, отрезал он. Связной я не всегда и не по своей воле. А что
я делаю в Городе в настоящее время, не знаю. Не помню.
Десять лет прожил и все забыл?
На какието часы или минуты да. Не спрашивай об этих годах не
вспомню. Да и не для того мы встретились. Не для взаимных воспоминаний.
А для чего?
Подумай, улыбнулся он дружески и доброжелательно. Так улыбаюсь я
приятному собеседнику или обрадовавшей встрече.
И думать нечего. Я заблудился, а ты выведешь.
Эгоист, как всегда. О друзьях забыл?
Ничуть. У тебя не постная физиономия. Значит, они гдето рядом.
Это вторая часть задачи. Не плачь выведу. Только сначала поговорим.
Лицо его напряглось, словно он приложил к уху микрофон невидимой
телефонной трубки.
Внимаешь приказу?
Он не ответил.
Это «они» так считают?
Он нахмурился.
Не повторяй прежних догадок. Я знаю то, что мне нужно знать в
настоящую минуту. А теперь слушай. Помнишь, что говорил на парижском
конгрессе американский фантаст? Не помнишь напомню. Он процитировал:
«Мне радостно думать, что гдето в далях Вселенной, может быть, живет и
движется частица нашей жизни, пусть смоделированная, пусть
синтезированная, но созданная для великой цели сближения двух пока еще
далеких друг от друга цивилизаций, основы которого были заложены еще
здесь, на Земле».
А что последовало? спросил я, не скрывая иронии.
Наивный вопрос. Вы видели. Они всетаки создали мир по земным
образцам, высшую форму белковой жизни, сиречь гомо сапиенс. Разве Город с
его окрестностями не благодатный слепок с Земли и землян, с их буднями и
праздниками, мечтами и надеждами?
Ты спрашиваешь как моя копия или как их связной?
Не разделяй, поморщился он.
Тогда единственно возможный ответ: нет! Не благодатный слепок.
Погоди, перебил он меня, я еще не закончил. Людям этого мира было
дано все для дальнейшей разумной эволюции земная природа, земные жилища,
земной транспорт, земная техника и самое главное земная пища в
неограниченном объеме с неограниченным воспроизводством.
Мне надоела эта подсказанная извне преамбула. Ограниченная мысль
технически сверхвооруженных копиистов нашего мира действительно не
понимала, что она недодумала.
А что же дал этот созидательный опыт, товарищ связной? Я поднял
брошенную мне перчатку. Каждому по потребностям? Кучка подлецов в серых
мундирах посвоему поняла этот принцип. Потребности у них будь здоров! А
народу дырка от бублика: боятся вздохнуть в этой уродской утопии. Ваши
сверхмудрецы создали модель капиталистической цивилизации в ее наихудшем,
диктаторском варианте. Воспроизведена техника, кстати не во всем умно и
последовательно. Воспроизведена природа тоже не очень грамотно.
Воспроизведено общество, социальной структуры которого модельеры так и не
поняли.
Я знаю, сказал он грустно.
Сам допер или запрограммировали?
Он не принял шутки. Он был не мной, а связным пославших его ко мне.
Они уже осознали, что в чемто ошиблись, продолжал он, как лента
магнитофона, но в чем, как и когда, они не знают. Эксперимент не удался,
но остановить его уже нельзя. Это как цепная реакция: не вмешаться, не
задержать, не повернуть.
Повернуть можно, сказал я.
Как?
Что я мог подсказать без Зернова? Мы еще не сделали всех необходимых
выводов. Единственное, что я мог взять на себя, это совет не мешать
людям. Любое вмешательство извне неминуемо приведет к новым ошибкам.
Человек не научит пчелу строить соты, и никакая суперпчела не построит
идеального человеческого общества.
Рано советовать, сказал я. Если нас и пригласили как экспертов,
то мы еще мало знаем, чтобы дать разумный совет.
Ты готов его дать.
А ты знаешь какой?
Конечно.
Так о чем же разговаривать? Кому и зачем нужна эта встреча?
Он обиженно нахмурился снова Юрка Анохин, дубль, двойник, человек. И
как похож на меня и в радости, и в обиде. Но, честное слово, я не хотел
его обижать.
Ты меня не понял, старик. Кому вообще нужны наши советы? «Облакам»
или их созданиям? Если об этом просят твои хозяева, скажи: не
вмешивайтесь! Люди сами найдут отправную точку прогресса. И советы им не
нужны. С нами или без нас (я невольно повторил Зернова), а они свое дело
сделают. Подождите.
Как долго?
Я не пророк. Революцию не предсказывают ее делают.
Кто делает?
Ты явно глупеешь. Юрка, когда перестаешь быть мной. Люди, сами люди,
дружок, делают революцию. Обыкновенные люди. Встретишься на улице не
обернешься.
Я замолчал. Он, двойник, конечно, понял меня. Он, связной, посланец
другой цивилизации, еще раздумывал. Может быть, мои ответы через него
снимали чьито рецепторы. Могли ли «они» понять, что не вожаки, а массы
куют победу, что матч выигрывает не центрфорвард, забивший решающий гол, а
вся команда, девяносто минут готовившая этот гол.
Эксперимент давно уже вышел изпод контроля экспериментаторов,
помолчав, прибавил я. Он продолжается сам по себе. Как ты сказал? Цепная
реакция? Что ж, верная мысль. Теперь нужно ждать взрыва.
Когда?
Скоро.
И тогда вы уйдете.
Он вздохнул: это был не вопрос, а вывод.
Ты думаешь?
Знаю, повторил он. Когда ты перестанешь спрашивать меня о
субзнании?
Значит, скоро домой. Теперь и я вздохнул. Радость и горе стали рядом,
вместе заглядывая в будущее. Радость встречи с Землей, с родным небом,
близким и любимым, и делом, которому ты служил. И горечь расставания с
людьми, которых ты тоже успел полюбить, и делом их, которое тоже стало
твоим. Что связывает бойцов, снова встречающихся в День Победы?
Воспоминания? Поиски прошлого? Или память о погибших друзьях? Нет,
пожалуй, счастье самой победы, добытой вместе, в одном строю. Я не могу,
не хочу уйти раньше.
Только нам не встретиться в этот день, грустно улыбнулся он, ни
завтра, ни спустя годы. Да я бы и не узнал тебя.
Мне вспомнилась вдруг случайная встреча на улице даже не встреча, а
какойто кинопроход: взглянули друг на друга в толпе и разошлись, не
вспомнив, не узнав.
Это был ты?
Возможно... Он пожал плечами. Сейчас я не знаю, чем занимаюсь в
Городе, как зовусь, где живу.
Но ведь ты знаешь Город? настаивал я.
В данную минуту только через тебя. Таким, каким его знаешь ты. А
вообще, вероятно, даже лучше. Но сейчас не помню, не спрашивай. И не
спрашивай о заводе: я знаю его таким, каким его увидел и понял ты. А мое
личное бытие началось, как и в прежних встречах, в гуще красного киселя. В
первичной материи жизни, как говорит Зернов. Я еще разок хлебну этой
кашки, если все же придется встретиться.
Вероятно, уже в последний раз.
Возможно.
Гренландский вариант?
Кто знает?
А сейчас?
Иди вперед, не пугайся туманов пройдешь. Тебя давно ждут.
А ты?
Сам знаешь. Связной перестает быть связным, когда отпадает в нем
надобность. Иди и не спрашивай.
Я послушался. Не прощаясь и не оглядываясь, шагнул в темную извилину
широкой трубы, чувствуя шестым, или седьмым, или Бог знает каким чувством
на себе его пытливый, внимательный взгляд: не дубля товарища. Но и это
ощущение исчезло. Туман вокруг густел, обтекая, подобно холодному
резиновому клею. Нечто вроде тончайшей, нерастворяющейся среды не
позволяло ему коснуться кожи. Я шел вслепую, ничего впереди не видя и не
стараясь оглянуться назад. Я даже помогал себе, разгребая руками этот
захлестывающий малиновый кисель, пока не ударил в глаза дневной свет и не
прозвучало в ушах полурадостноеполутревожное восклицание:
Юрка! Наконецто!