Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | LAT


Михаил Успенский
Чугунный Всадник
 < Предыдущая  Следующая > 
18. День Выдвижения
В одно прекрасное утро, когда Тихон Гренадеров с большим интересом просматривал сны из своей прежней жизни, напрасно стараясь запомнить хоть малость, его до сирены, до света стали поднимать и тормошить. Это был Шалва Евсеевич.
– Подъем, сынок! – скомандовал он. – Праздник нынче вышел! Все как один примем посильное участие, личным примером воодушевим...
Нарком Потрошилов покосился на дядю Саню Синельникова, но тот уже поднимался, ворча в том смысле, что, кабы не освященная веками традиция, никто и никогда бы его, дядю Саню, никуда не сподвигнул.
– Новый год! – обрадовался Тихон, припомнив кое–что.
– Глуп же ты, братец! – сказал Шалва Евсеевич. – Это праздник отсталых людей, Новый год–то твой. А у нас тут свой праздник, народный! Такого праздника ни у одного народа нет!
Дядя Саня заметил, что у наиболее отсталых племен Огненной Земли такой праздник как раз очень даже есть, только там он кончается свальным грехом и актами каннибализма.
– Нынче День Выдвижения! – объявил наконец Шалва Евсеевич, сорвал пломбу со стенного шкафа и вытащил три комплекта праздничных, в гвоздичку, пижам.
– Только в этот день и надеваем, сынок! – похвастался он.
Заработал экран. На экране Кузьма Никитич облачался точно в такую же пижаму. Ему пособляли Друбецкой–заде и Залубко, облаченные в аналогичную униформу.
– ...наконец настал... – обрадовал всех Кузьма Никитич. – ...народы мира, затаив дыхание... все люди доброй воли... вся планета слышит пульс... символизирует торжество демократических начал... от Карпат до Сахалина... Бродяга к Байкалу подходит! Рыбацкую лодку берет!! Угрюмую песню заводит!!! О Родине прямо поет!!!!
Шалва Евсеевич растолковал Тихону и нам, что праздник Выдвижения возник на заре времен и символизирует выдвижение Кузьмы Никитича Гегемонова в номенклатуру. В те дни обитатели ничем не отличались друг от друга, даже личиками были похожи. Среди них царили хаос и неуставные взаимоотношения. Постепенно из хаоса стал выдвигаться Кузьма Никитич, бывший ранее всего лишь одним из многих. Постепенно движение масс становилось все более упорядоченным, и вот Кузьма Никитич путем свободного волеизъявления был, наконец, выдвинут из самой гущи на самый верх и закрепился там с помощью целого ряда пленарных мероприятий. А чтобы не забывал руководитель вроде Володи, откуда именно он был выдвинут, и устраивается ежегодно этот день всеобщего равенства.
Дядя Саня добавил, что теоретически, по второму закону диалектики, выдвинуться в этот день может любой и каждый из обитателей, хотя бы и Тихон Гренадеров, потому и надо всем одеваться поприличней. Практически же так не бывает, но надежда сохраняется, потому что больше у людей ничего нет.
Был, правда, случай, когда в Заведении попробовали провести выборы как у людей – с урной, бюллетенями, пионерами и тайным голосованием. Но, к сожалению, обитатели злоупотребили доверием и неизвестным органам пришлось подменить урну, так что счетная комиссия нашла там вместо бланков с матюками прах совершенно постороннего человека. По итогам проделанной работы комиссия была удостоена прижизненной мумификации.
...Все трое, подчепурившись, вышли в коридор, окружили бак с успокоительным и как следует приложились. Тихон никак не мог привыкнуть, что лекарство такое горькое и жжется. Пока юноша откашливался и ему стучали по спине, их приметили санитары, вручили транспарант и портрет малоизвестного мужчины с бакенбардами и в горлатной шапке.
Дядя Саня сказал, что портреты кого попало он носить не будет. Санитары без разговоров скрутили его и вкатили болючий укол, а портрет просто–напросто привязали к спине. Дядя Саня, постанывая, все же требовал разъяснения, чей именно портрет он должен нести и каковы заслуги портретированного перед международным рабочим движением. Санитары, которых теперь не отличить было от всех добрых людей, сказали, наконец, что картина изображает дважды Героя Политического Труда Николая Султанатовича Казыдло на даче ВЦСПС, а кто он такой – не дяди Сани собачье дело.
Тем временем Тихон и Шалва Евсеевич развернули кое–как транспарант, слабо украшенный надписью:
«Все счастье земли – за трудом!»
Дядя Саня прочел вслух и добавил:
– Н–да. Не зря Иван Алексеевич покойный говаривал, что у Валерия Яковлевича голова похожа на чайник. Чайник и есть!
Шалва Евсеевич обиделся: лозунг–де политически грамотный, а что он грамматически неграмотный, дело наживное.
– Нечего, нечего толпиться! – ругались санитары. – Внизу толпиться будете!
Внизу и правда толпились, причем в необыкновенном количестве. Считать людей, конечно, было запрещено, да и не всякий умел.
Тем временем Кузьма Никитич с помощью черного хода тоже вышел во двор. Окружали его человек сорок санитаров. По традиции вообще–то полагалось, чтобы выдвигали Гегемонова простые обитатели, чтобы процесс–то был естественный. Но как–то раз, когда снова случился недовоз кирзы, Кузьму Никитича стали выдвигать так активно, что наставили синяков и мало не поломали ребра. С тех пор пришлось разработать систему безопасности: санитары путем украшенных шипами налокотников оттесняли обитателей от начальства, а сами, умело действуя нежными плечами, как бы переливали Кузьму Никитича с места на место.
Тихона Гренадерова толпа тоже мотала как хотела по его неопытности. Вместе с ним был вынужден мотаться и нарком Потрошилов, чтобы не понижать читабельности транспаранта. Сверху казалось, что Тихон и Шалва Евсеевич решили побаловаться бредешком в воздухе. Дядю Саню с привязанным немилым портретом оттерли на периферию.
Масоны, воспользовавшись суматохой, вовсю развернули свою тайную пропаганду, но ни одного слова услышать было невозможно. Клин санитаров разрезал толпу надвое, Агрессор и Тетерин оказались в разных половинах и вскинутыми руками показывали друг другу секретные масонские знаки, принимаемые непосвященными за обыкновенные фигушки, дули и кукиши. На самом деле вольные каменщики недвусмысленно давали понять друг другу, что являются государством в государстве. Санитары решили, что фигушки предназначены Кузьме Никитичу и немедленно, с большими пинками, вручили масонам по портретику, причем Агрессору почему–то достался Тугарин Змеевич Расторгуев.
Наконец Кузьму Никитича санитары окончательно выдвинули, то есть подняли на круглый помост. Зазвенел колокол; скрытый под помостом оркестр грянул марш «Самурай купался». Толпа восхищенно смолкла, а кто не смолк восхищенно, тому заткнули рот санитары.
Народное волеизъявление, о необходимости которого с утра тростили санитары, свершилось.
На помост втянули Друбецкого–заде.
– Дорогие санитары и обитатели! Долго, очень долго ждали мы этого светлого дня. Из наших рядов, родной и любимый, в который раз уже вышел Кузьма Никитич Гегемонов. Являясь нашим одушевленным авангардом, нашим двуруким и двуногим компасом, не считаясь ни со свободным временем, ни с объективной реальностью, данной нам в ощущениях. Последовательный материалист, Кузьма Никитич повседневно ведет непримиримую борьбу с реакцией Пирке и Вассермана. Крупнейший мыслитель, он в то же время является выдающимся организатором показательного процесса развития мирового сообщества. Каждое выступление Кузьмы Никитича – это непереносимый удар для извергов всех мастей, окопавшихся, к сожалению, в уголках общественного сознания. Кузьмизм–никитизм – оплот надежной гарантии! Кузьма Никитич! От лица собравшихся позвольте принести Вам клятву верности всех народов мира!
Клятва была тут же принесена. Кузьма Никитич смущался и ковырял носком тапочки доски помоста. Не выдержав этой нечеловеческой, воистину демонической скромности, Залубко влетел на помост и возопил по–родному:
– Заверяемо! Ридного Кузьму Мыкытыча! Шо! Усих його лютых ворогов! Геть!
Санитары подхватили здравицу и строго следили за остальным населением.
Потом начался парад–хоровод. Первые круги вокруг помоста образовали санитары, далее размещались обитатели в порядке личной сознательности. Кузьма Никитич отечески глядел на хоровод и кивал, кивал. Референт разжился толстой книгой и время от времени выкрикивал оттуда в микрофон:
– Без матки пчелки пропащие детки! Ура!
– Ура!!! – соглашались санитары и обитатели.
– Без столбов и забор не стоит! Ура!
– Ура!!!
– Веник в бане всем господин! Ура!
– Ура!!!
– Артель атаманом крепка! Ура!
– Ура!!!
– Старших и в Орде почитают! Ура!
– Ура!!!
Друбецкой–заде одолжался народной мудростью у Даля еще с полчасика, пока не напоролся на такое выражение:
– И гроб по мерке тешут! Ура!
– Ура–а–а! – закричал один как есть Тихон Гренадеров.
Кузьма Никитич, разобрав про гроб, огорчился и заревел. Друбецкой–заде на его глазах разорвал книгу–подлянку в конфетти и стал осыпать им руководителя. Кузьма Никитич решил, что полетели белые мухи, и начал ежиться. Залубко накинул ему на плечи купленную в Исландии греческую дубленку и дал знак своим начинать.
Санитары живенько оттеснили толпу к стенам Заведения, а сами украсили головы разноцветными шапочками, выстроились по науке и начали всяческие передвижения внутри строя. Кузьма Никитич с помоста наблюдал, как с помощью разных цветов и негромких команд перед ним являются нетленные лозунги и непреходящего значения образы. Наиболее искусной была композиция, в ходе которой возникло лицо самого Гегемонова и стало улыбаться, а потом в левом верхнем углу живой картины появилась птица голубь, слетела изображенному на плечо, начала шептать в ухо что–то очень заветное, и улыбка стала шире.
Схемы живых картин разрабатывал Семен Агрессор, поэтому в каждую он ввел сионистскую либо масонскую символику. Никто не мог понять этого по неискушенности, но Агрессор все равно был доволен идеологической диверсией.
Потом объявили большой концерт. Оркестр играл попурри из любимых Кузьмой Никитичем песен, что так удачно завершали почти всякое его выступление.
Хореографический кружок санитаров изобразил китайский народный танец «Девушки из Четвертой женской вспомогательной армии одна за другой героически гибнут во время исторического штурма горы Вэйхушань». Девушек всем стало очень жалко.
Потом обитатель Двоерылко, будучи истинным поэтом, рассказал собственного сочинения басню, в ней же действующими лицами были царь зверей Лев и мерзкие Гниды, поселившиеся в его гриве. Аллегория получилась настолько прозрачной, что даже санитарам сделалось неловко.
Наконец сводный хор санитарной службы объявил новую песню, сочиненную недавно для ради праздничка. Солист Васичкин запел мужественным, как тысяча чертей, голосом:
Мы рождены при помощи науки
Преодолеть идеализма вздор.
Ведь труд создал у обезьяны руки,
Вложил в те руки каменный топор!
Хор подхватил:
Все выше
И выше
И выше
Стремимся мы точно вперед.
Имеющий уши – да слышит,
Имеющий рот – да поет!
И еще много добрых слов было спето в адрес руководителей, их родственников и сподвижников, во славу передовых идей и бескомпромиссных решений. Да как спето! Кабы я сам был тем часом на праздничном дворе, неволею спросил бы: откуда эти мерзавцы, навыкшие всякий день топтать и попирать достоинство ближнего своего, поменявшие все положенные человеку чувства на пайку, держащие в голове при помощи двух извилин всего–то две мысли: стратегическую (жить вечно) и тактическую (хоть день, да мой), откуда эти поганцы, вызыватели на ковер, вкладыватели ума, показыватели кузькиной матери и зимовки раков, умыватели кровавыми слезами, сгибатели в бараний рог, выпускатели кишок и промыватели мозгов, вечные вешатели лапши и людей, стиратели в порошок, выбиватели дури вместе с зубами – откуда получили они мощь и широту голоса, распевность его и глубину, слаженность, задушевность и гармонию?
Неизъяснимы наши наслажденья,
Они бессмертья, может быть, залог.
Мы изучили правила хожденья
По самой–самой верной из дорог.
Все выше
И выше
И выше
Сознание встало у нас,
И всякий успех да припишут
Живейшему творчеству масс!
Новая песня как–то незаметно перешла в Гимн санитарной службы, после сменилась кантатой «По прочтении материалов ХХХII отчетно–кустовой конференции». Один за одним хрипли и замолкали певцы, и вот уже старался один только Павел Янович, тоненьким голосом доносивший частушку:
Вся эпоха без ума,
Чести, совести жила,
А пришел Кузьма один – 
Этим делом наградил!
Сам герой частушки уже давным–давно спал стоя, но не падал, потому что сверху на него загодя надели специальное устройство, применяемое в нежном возрасте и зовомое «ходунком». Да впору было хоть всем такие приспособить – дело шло к вечеру, верхний квадратик потемнел, не худо было и перекусить. В животах началось брожение, гулкое урчание слилось в единый звук морского прибоя. В ответ на утробные пожелания трудящихся Кузьма Никитич отворил один глаз и хрипло сказал:
– ...приветствуют и поздравляют... в том числе король Хусейн и королева Умайра...
После королевского поздравления, понятно, и кирза пошла за милую душу. Тем более к кирзе подали мясо. Мясо было, правда, старое, зато заслуженное, все в синих медалях от санэпидемстанции за выслугу лет. Для привередных же во всю стену столовой висел плакат: «Ворон падалью питается, да зато триста лет живет! Народная мудрость».

© Михаил Успенский

 
 < Предыдущая  Следующая > 

  The text2html v1.4.6 is executed at 5/2/2002 by KRM ©


 Новинки  |  Каталог  |  Рейтинг  |  Текстографии  |  Прием книг  |  Кто автор?  |  Писатели  |  Премии  |  Словарь
Русская фантастика
Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.
 
Stars Rambler's Top100 TopList