6. В Осаде
...Я вернулся с моста под вечер. Весь день после обеда я пролежал на
середине моста, раздевшись догола и загорая на солнышке. Деревянный меч,
обмотанный одеждой, я подложил под голову, чтобы было удобнее. Мне было
прекрасно видно и наш замок, и замок Тридцатого острова: появись
кто–нибудь у моста, я бы успел спокойно одеться и приготовиться к любым
неожиданностям. Но Тридцатый остров, уничтоженный Конфедерацией,
по–прежнему пустовал. Представляю, как туго придется мальчишке, который
появится там первым... Ну а наши ребята дежурили на опасных мостах. Мне
дали передохнуть. А вчерашний день, после возвращения, я проспал как
убитый. Лишь однажды, вечером, я услышал сквозь сон тихий разговор
вошедший девчонок. Инга, похоже, беспокоилась, не слишком ли долго я сплю.
Мне даже показалось, что она наклонилась к моему лицу, долго смотрела на
меня, потом коснулась губами моего лба. Хотя это, конечно же, мне
приснилось... Потом Ритка вполголоса сказала: «Пойдем, пусть спит». Я
хотел засмеяться и сказать им, что вовсе не сплю. Хотел... И провалился в
беспамятство до утра.
Проснулся почему–то усталый и с головной болью. Но времени
разбираться в своих ощущениях не было. Тимур чувствовал себя еще хуже, чем
я. Значит, бойцов оставалось совсем мало. Надо было идти на дежурство.
Взглянув на мою вялую физиономию, Крис отправил меня на восточный мост,
где и дежурный–то полагался больше для порядка. Тома с Толиком он отправил
на один мост – у них был пистолет, и удержаться ребята могли без труда. Ну
а сам с Ильей, Меломаном и Мальком пошел охранять оставшийся мост. Что ж,
несмотря на потери, мы еще могли сражаться.
На остров я вернулся первый. В замке теперь было тихо, в коридорах
стояло непривычное и неприветливое безмолвие. Я побродил по коридорам,
заглядывая в безлюдные комнаты. Лишь в Тимуровской я увидел девчонок.
Здесь тоже было тихо, но совсем по–другому. Тимур спал, девчонки тесной
кучкой сидели у окна, а тишина казалась живой, наполненной дыханием,
приглушенным, неразборчивым разговором, шорохом одежды. Девчонки разом
повернулись ко мне, и я поймал испуганный, загнанный взгляд Оли.
Успокаивающе улыбнувшись, я вышел. Сволочи. Какие же они сволочи...
Бориса, ахметовского дружка и помощника, я убил сам. И даже не сразу
понял, что он первый убитый мною. Первый, кого я ударил мечом, стараясь
именно убить. Первый, с кем у меня не было никакого поединка.
Мы ворвались тогда в комнату, где спали пятеро захватчиков, всей
оравой. Даже Тимур, превозмогая слабость, шел сзади. Даже Инга с Риткой.
Даже несчастный, ничего не понимающий, с окровавленным лицом и разбитыми
губами Игорек...
Один из мальчишек не спал, – видимо, дежурил. Он схватил меч – и тут
Том снова выстрелил. Грохот в маленькой комнатке был такой, что нам
заложило уши. Мальчишка упал, отлетев при этом к стене. Как в кино.
Пуля – это не меч и не стрела. Выстрел в упор – как удар исполинского
кулака...
Опередив всех, я бросился к крайней кровати, с которой обалдело
смотрел на нас Борис. Раньше он казался мне молчаливым и даже застенчивым
парнишкой...
Борис что–то говорил. В ушах все еще звенело, но я угадал слова.
– Дай мне меч... По честному...
– Нет...
– Ты же не будешь... безоружного... – слова пробивались как сквозь
толстый слой ваты.
– Буду.
Я ударил. Обернулся на Криса, стоящего за спиной. Спросил не словами,
а взглядом – «я прав?" И увидел слабый кивок. «Прав». Игра в рыцарей
кончилась. Наверное, с первым пистолетным выстрелом. А может быть, раньше,
когда двое подростков насиловали беспомощную девчонку.
– Выведите всех на мост, – коротко бросил Крис.
– На какой? – спросил Толик.
– Все равно. Доведите до проема и сбросьте вниз.
Толик посмотрел на меня. Как будто я тоже стал командиром и мог
приказывать.
– Если будут сопротивляться, вначале убейте, – равнодушно сказал я.
...Может быть, мне еще станет стыдно. Но не за сами слова, а за
равнодушие, с которым я их произнес. Иногда подлость отличается от
вынужденной жестокости крошечной деталью. Тоном, или выражением глаз...
Правда, бывает хуже – когда отличия совсем нет.
Я зашел в свою комнату и повалился на кровать. Мне было скучно и
тоскливо, не хотелось ни спать, ни ужинать, ни видеть кого–либо из ребят.
Но минут через десять ко мне зашел Крис.
Усевшись на вторую кровать, командир долго смотрел на меня.
Давным–давно, в мое первое утро на острове, так смотрел Игорек. Только
тогда мы еще умели улыбаться.
– Крис, расскажи, как все случилось. Почему вы рассорились? – спросил
я. – Я так толком и не понял.
Уткнувшись подбородком в ладони Крис пожал плечами. У него беспомощно
качнулась голова.
– Димка, если бы я сам понимал... Ну, ссорились ведь всегда, и до
того, как вы уплыли. И в этот раз ничего особенного не произошло.
Крис начал рассказывать, как Ахмет ушел с одного из утренних
совещаний, поспорив по пустяковому поводу: какой мост очередного
«упрямого» острова атаковать его бойцам. Как днем Толику передали знакомые
ребята: Ахмет встретился с командирами двух островов Конфедерации и о
чем–то совещался. Как вечером Ахмет пришел «мириться». И как выглянувший
из замка Сержан увидел подступающих по всем трем мостам ребят с соседних
островов.
Защищаться было уже невозможно. Едва–едва успели укрыться в подвале,
да и то – не все.
Я слушал Криса, и постепенно у меня возникало идиотское ощущение, что
и я был участником происходящего: так знакомо звучало все рассказанное
Крисом. Действительно, самая заурядная ссора. Самая простая интрига.
Завершила же дворцовый переворот обыкновенная драка.
– Крис, – перебил я. – Ты знаешь, а ведь это могло случиться и
раньше.
Крис встал. Потянулся. Запрыгнул на кровать.
– Оп–ля. Могло, говоришь? Это должно было случиться. Несомненно.
Я тоже улегся поудобнее.
– Если не Ахмету, так кому–нибудь другому захотелось бы власти...
– Несомненно. Пришельцы не беспокоились из–за Конфедерации. Они
знали, что она развалится. Сорок Островов. Сорок самых разных обычаев и
правил. Острова–республики и острова–диктатуры. Интернациональные и
«чистые». Малыши... и такие верзилы, как я. Мы все хотим домой, верно? Но
нам ведь хочется и многого другого. И не на Земле, а еще здесь. Никто не
хочет ждать. Никто...
Крис зевнул. И со вкусом добавил:
– Не–сом–нен–но.
– Что ты заладил? – не выдержал я. – Других слов нет?
Крис засмеялся.
– Вот. Ты сам видишь, что даже такая ерунда, как навязчивое слово,
может нас поссорить.
– Нет, Крис!
Мы замолчали.
– Сержана жалко, – неожиданно сказал Крис. – Мы смеялись, что он во
всем сомневается, со всеми спорит. А это нас спасло. Толик сказал Сержану,
что зря он подозревал Ахмета – тот мириться пришел. Сержан обиделся и
сказал, что тут еще дело темное. Вышел из замка...
– Он со всеми спорил... – подтвердил я зачем–то.
– Нас слишком мало на острове, чтобы быть одинаковыми, – непонятно
сказал Крис. – У каждого имеется одна–две черты, которые становятся
главными. Сержан был спорщик. Тимур солдат и тренер. Ромка... ты его и
узнать не успел... весельчак.
– Хохмач, – уточнил я.
– Да.
– А Толик?
– Толик? – Крис задумался. – Он... он... как бы это сказать...
приспособитель?.. Нет. Он у нас как дома, понимаешь? Привык, узнал правила
Игры, научился фехтовать. Быстрее всех. Купается, рыбу ловит, игры
придумывает. Если надо драться – дерется, и здорово. Если можно не драться
– еще лучше. Ни с кем не ссорится. Спорил лишь с Сержаном...
– А может он и прав, – вполголоса произнес я.
– Димка, а вот твоей черточки я не пойму, – признался Крис. – Моя
обязанность – всех понимать, а тебя не получается.
– У меня однобокостей нет. Я всесторонне развитый, – пошутил я. Но
Крис ответил серьезно.
– Что–то есть. Но я никак не разберусь.
– Разве это важно?
– Не знаю. Но умение Тимура или Толика, мое командирство – все это
пришельцам не страшно. Все это в правилах Игры. А надо выйти из круга,
найти трещину. Она должна, должна быть...
– Несомненно!
Мы засмеялись. Стало чуть легче. И тут же раскрылась дверь, словно за
ней дожидались окончания нашей беседы. В комнату заглянул Толик,
растерянно посмотрел на нас.
– Пойдемте, сами увидите, – чуть смущенно предложил Толик. – Ерунда
какая–то...
...Ерундою происходящее было лишь для нас. Ребятам с двадцать
седьмого острова сейчас приходилось туго. Когда мы поднялись на сторожевую
башню, там собрались все кроме Тимура. Густой, тянущийся в небо столб дыма
был заметен с любой точки острова, но лишь со сторожевой башни открывался
его источник – замок двадцать седьмого острова.
– Про пожары на Островах я еще не слышал, – тихо сказал Крис,
бесцеремонно расталкивая ребят и пробираясь на самое удобное место.
– Пришельцы? – осторожно предположил Илья.
Крис покачал головой.
– Нет, ребята...
Облокотившись на перила, он замер у самого края площадки.
– Дележ власти продолжается...
Никогда еще нам не было так неуютно и стыдно, как в эти мгновения. Мы
молча, ничего больше не спрашивая, смотрели на дело своих рук. Пусть нам
пришлось туго, пусть мы пострадали первыми. Но и Конфедерация – наша идея.
Прекрасная мечта, убивающая тех, кто в нее поверил.
Я долго не мог заснуть. После ужина – невеселого, быстрого – мы
разошлись по своим комнатам. Комнат сейчас хватало на всех, вот только нас
это не радовало. Я ворочался с бока на бок, считал до ста, придумывал сам
себе всякие интересные истории. Ничего не помогало. На Островах одна
крайность сменяла другую: или спишь целый день, или мучаешься от
бессонницы. Наконец, я стал засыпать. И уже в полудреме, лежа на краю
кровати, услышал крик.
Крик был слабым, коротким, но настоящим – в этом я был уверен. Сон
исчез мгновенно. Я привстал, вслушиваясь. Но в замке снова было тихо. Не
зажигая свечи, я нашарил меч, вынул его из ножен. Звук донесся из соседней
комнаты, где спал Том.
Открыть свою дверь я решился не сразу. В коридоре оказалось еще
темнее, чем в комнате, – широкие окна заслоняла от света звезд сторожевая
башня. Держа меч перед собой, я дошел вдоль стены до соседней двери.
Толкнул ее локтем.
В комнате дрожал желтоватый полусвет–полумрак. Том не погасил свечу,
и хотя обычно за это ругали, сейчас я был рад его безалаберности.
Маленький австралиец лежал на кровати поверх одеяла. Живой – я отчетливо
слышал ровное дыхание.
– Том! Приснилось что–то? – растерянно спросил я по–русски.
Мальчишка молчал. Я подошел ближе и увидел, что глаза у него широко
раскрыты, а губы беззвучно шевелятся. Зрачки были черными и огромными, в
них отражалось затрепетавшее от моих движений пламя свечи.
– Том?..
Он улыбался. Улыбался чему–то своему, неведомому для меня. Неожиданно
я понял, что его сейчас можно толкать, тормошить, бить. Том не проснется.
Не простой это сон...
Сумка, с которой Том попал на остров, лежала рядом. Ничего
интересного в ней для меня не было – и книжки, и тетрадки, и фломастеры, и
простенький микрокалькулятор сразу перешли в общее пользование. Пистолет,
правда, Том ухитрился спрятать. А ведь он так и не объяснил толком, откуда
у него на Земле взялся пистолет.
Я поднял сумку, взвесил в руке. Тоненькая, нейлон и лавсан. А весит
многовато...
Светло–синяя подкладка оторвалась от первого же рывка. Оторвалась
там, где крепкую машинную строчку заменяли вшитые вручную
крючочки–застежки. На пол мягко посыпались маленькие прозрачные пакетики.
Мелкий как мука порошок, запаянный в полиэтилен.
Я собрал пакетики обратно в сумку. Белый порошок слегка поскрипывал,
когда я сдавливал полиэтилен пальцами. Он, наверное, очень сухой.
Интересно, что с ним надо делать: глотать, нюхать или вводить в вену? Хотя
последнее сомнительно, у Тома нет шприца. Я укрыл его одеялом.
Потом я пошел к Крису.
Утром Том заметно нервничал, но в остальном вел себя нормально. Крис
с невозмутимым лицом провел развод по мостам, едва заметно подмигнул мне,
проходя рядом. Австралиец, похоже, колебался. Наконец, решившись, он
подошел к Крису.
Командир не дал сказать ни слова.
– Ты часто употреблял наркотики? – по–русски спросил он.
Том замотал головой.
– Ясно. Тогда тебе легче будет услышать, что они плавают сейчас в
море.
Том понял. Губы у него задрожали, и он заговорил по–английски так
быстро, что я ничего не мог понять. Крис так же быстро ему отвечал.
– Он был распространителем, – сказал Крис, когда Том отошел. –
Точнее, передавал наркотики распространителям в школах. Теперь боится, что
когда вернется на Землю, с него спросят за пропавший товар.
– Ты его успокоил? – спросил я, глядя как Том с Толиком уходят по
мосту.
– Да, конечно. Я сказал, что мы никогда не вернемся на Землю.
