Глава шестая, где Стас делает вид, что он
крутой, я с Холмсом и Ватсоном еду на принудительную
экскурсию, а Кубатай, Смолянин и Орлик выступают В
цирке, что едва не кончается революцией.
(Рассказывает снова Костя.)
Ударился я об пол. Не так, чтоб уж сильно, но неприятно. А
Стас, вылупив глаза, спросил:
– Ты кто?
– Твой старший брат Костя! – слегка опупев от превращения
сказал я. Стас сразу поскучнел и начал:
– Подделка... Как прежние – в Антар...
– Пошел ты на фиг! – завопил я. – Хватит, намерзся! Да и
книжки мы все спалили!
Стас очумел. Потрогал меня за руку, потом неуверянно обнял и
спросил:
– Костя... Это ты, что ли?
– А то кто? – огрызнулся я. – Мы все сюда добрались...
И я коротко рассказал, как скитался по Лондону, как меня наш
ли, как мы отправились спасать Стаса и что бедные ДЗР–овцы теперь
в цирке.
– Чего меня спасать–то? – усмехнулся Стас. – Видал, как лихо
я живу? В Кремле! Народный Диктатор Земли! Все меня любят!
– А Решилову чего плакался? – полюбопытстовал я. Стас помрач
нел:
– Видел, да? Шпионил?
– Видел, – слегка испугавшись ответил я. – Слушай, а что за
двойников ты творил?
– А, двойников... – Стас поскучнел. Оказалось, что вернувшись
(домой, как он думал), мой брат решил меня спасти. И приказал:
«Возникни передо мной, мой старший брат Костя!" Однако, оказалось,
что из мира в мир заклинания не действуют. И я не перенесся из
холмсовского Лондона в Стаськину Москву. Зато возник мой двойник.
С виду – один в один. А на деле – тупой как бревно, робот, одним
словом.
– Ты не думай, – добавил Стас. – Были и ничего... почти как
ты! Вот Костя–сорок третий... или двести шестнадцатый. Тормозну
тые, но наглые.
– А зачем ты их в Антарктиду посылаешь?
– Лыжную базу строить. Не пропадать же добру!
Я поежился. Спросил:
– Писателем ты еще не раздумал стать?
– Нет... А откуда ты знаешь?! – И он так на меня глянул, что
я понял: со Стасом теперь лучше не спорить. И не задевать. А то
снова превратит или назначит директором лыжной базы в Антарктиде.
– Что, думаешь, я плохо все сделал? – наседал Стас. Медали на
его курточке угрожающе позвякивали. – Думаешь, я неумеха? Волшеб
ник–недоучка?
Остатки достоинства не дали мне соврать:
– Не знаю.
– Ладно, сам увидишь, – внезапно успокоился Стас. Наморщил
лоб и велел: – Холмса и Ватсона сюда, Ерики–Морики!
Рядом с нами возникли англичане.
– Привет, – бросил им Стас. – Сейчас я вас на экскурсию отп
равлю. По МОЕЙ Москве. А то дел невпроворот... Вернетесь – побесе
дуем.
– Стас, а как Кубатай со Смолянином? – попытался я пробудить
в нем лучшие чувства. Лицо брата дрогнуло.
– Ну... вы за ними заедьте в цирк... покатайтесь вместе...
Недосуг мне!
Я сначала удивился: Стасу и не до Кубатая! А потом понял, что
Стас боится кубатаевских упреков – такого тут наворотил. А еще че
рез секунду нас куда–то потащило...
Через миг мы уже сидели в шикарном импортном лимузине. Огром
ном, как полтрамвая. Я сидел посередке, а по бокам – Холмс с Ват
соном. Впереди, за продырявленным стеклом, сидели шофер и нервная
очкастая девушка.
– Я экскурсовод, – обернувшись сказала она. – Добро пожало
вать на экскурсию. Напитки и шоколад – в баре, под сиденьем. Куда
изволите?
Я невольно подумал, что быть братом Народного Диктатора – не
так уж и плохо. Поглядел на Ватсона и решил сделать ему приятное.
– Можно посетить электроламповый завод? – спросил я. Экскур
совод растерялась, но ответила:
– Можно.
И мы посетили Московский электроламповый завод.
Можете смеяться, но производство электролампочек – такое ин
тересное дело! Оказывается, лампочки делают не на одном заводе!
Стеклянную часть на одном – а металлическую на другом! Так здоро
во! И машины всякие разные, и вообще – интересно! Я подумал, может
стать рабочим на заводе электролампочек? А потом понял, что это
несовременно, и решил, что, как раньше и планировал, стану бизнес
меном, владельцем торговой фирмы. Ну, или электролампового заво
да...
Ватсон ходил по заводу, и светился ярче, чем лампочка. Все
ему нравилось. Но не зря он был другом Шерлока Холмса – возле од
ной из работниц он остановился и спросил:
– Простите, леди, чем вы так озабочены?
Девушка и впрямь выглядела расстроенной. Но на Холмса и Ват
сона она посмотрела вполне дружелюбно. Потом перевела взгляд на
меня и снова помрачнела.
– Возможно мы сумеем помочь? – продолжал допытываться Ватсон.
– Прискорбно видеть, что леди, работающая на славном поприще
Электричества, столь грустна...
– Да вот мне где твое электричество! – взорвалась вдруг де
вушка. И засучила рукав – на коже был виден красный след от ожога.
– Утром, в автобусе, такого вот шкета, – и она указала на меня
пальцем, – заставляла место уступить! И получила от страх–птич
ки... электричеством...
С завода мы шли молча. Ватсона не радовали ни гремящие и ды
мящие корпуса, ни огромная, с арбуз, сувенирная лампочка, которую
подарил нам перепуганный директор завода. Лишь у самого лимузина
(кстати, это оказался «Кадиллак»), Ватсон хмуро сказал:
– Да, как это ни печально, но электричество в неправедных ру
ках способно служить несправедливости...
Хотел я ему еще про электрический стул рассказать, но пожа
лел. Сели мы в машину, и чуть осмелевшая экскурсоводша спросила:
– А теперь куда? Хотите – вагоноремонтный завод посетим, или
асфальтобетонный?
– Что мы, тронутые? – грубо спросил я. – В цирк едем!
Холмс, посасывающий нераскуренную трубку, молча кивнул, сог
лашаясь. Надо нам было найти Кубатая... Смолянина с Кащеем, конеч
но, тоже, но генерал–старший сержант оставался единственным, кто
на Стаса влияние имел.
Пока мы к цирку ехали, много чего насмотрелись. Как какой–то
мальчишка с прилавка ларька шоколадку стянул. А продавец замахнул
ся было на него, но на небо посмотрел и передумал. Как на крыше
высотного здания лозунг укрепляли, универсальный такой: «Слава Ве
ликому!" Как два пацана стояли и ссорились, а над ними две стаи
страх–птиц дрались. Как девчонка лет семи рабочим на стройке ука
зания давала – как и что им строить...
Так что к цирку мы приехали мрачные и подавленные.
Народу у входа было много. Причем, в основном не дети – им
видно и без того развлечений хватало. Взрослые стояли в длинной
очереди у кассы, но нам, когда экскурсовод показала какой–то доку
мент, дали пройти со служебного входа. По пути мы увидели двух ху
дожников, которые, дымя папиросами, рисовали афишу: Кубатай, с
пышной зеленой шевелюрой, бил Смолянина по голове огромным пеноп
ластовым молотком. Смолянин от этого потешно раскрывал рот, и от
туда вываливалась маленькая рыбка, которую на лету ловил Орлик.
Видимо, в цирке решили принять ДЗР–овцев на постоянную работу.
Нас усадили в первом ряду, дали программки, пакетики с жаре
ным арахисом, баночки с пепси–колой, и вообще, были очень вежливы.
– Лучше пусть выступят, – шепнул мне Холмс. – Страх–птичкам
дано задание следить за ними до самого выступления. К чему лишние
проблемы?
Я согласился. Зачем проблемы, да и в цирке я давно не был.
Вначале выступала дрессировщица с собачками, потом фокус
ник... А потом, когда над ареной стали натягивать сетку для выс
тупления воздушных гимнастов, вышел конферансье и объявил:
– Впервые! После триумфальных гастролей по Мадагаскару! Весь
вечер на арене! Рыжий и Зеленый клоуны! Смолянин и Кубатай!
Пра–а–ашу!
И на арену, неумело хохоча и улюлюкая, вынеслись ДЗР–овцы.
Яркие цветастые трико эффектно облегали мускулистую фигуру генера
ла и деликатно драпировали стройное тело переводчика. В руках Смо
лянина была крошечная гармошка, у Кубатая – небольшая гитара. Лица
их покрывал толстый слой разноцветной гуаши. Шевелюра Смолянина
сияла, отросшая на голове Кубатая щетинка нежно зеленела. На сере
дине зала друзья остановились и с ужасом огляделись по сторонам.
Зал затих, ожидая. Страх–птички, призванные проконтролировать
выступление, весело вились над ареной. Двое рабочих сцены торопли
во вынесли вслед и поставили посреди зала большую плетеную корзи
ну, накрытую клетчатым платком... ой, нет, Смоляниновской юбкой!
Первым овладел ситуацией генерал. Видимо, подготовка дивер
санта включала в себя многое. Он невесело улыбнулся и печально
протянул:
– А вот и мы–ы–ы...
– А вот и вы, – жалобно согласился Смолянин, испуганно огля
дывая переполненный зал.
– Мы к вам пришли, – продолжал генерал, беря гитару поудоб
нее.
– И будем петь, – обреченно сказал переводчик, растягивая
гармонику.
Я мельком глянул на Холмса с Ватсоном. Они с любопытством
наблюдали за представлением.
– Если скучно жить на свете,
Если вас достали дети, – пробренчал Кубатай.
– Кто прогонит горький сплин?
Кубатай и Смолянин! – несколько самоуверено, но мелодично
пропел младший майор.
Что–то мне эта мелодия напомнила... А зал оживился, послыша
лись редкие боязливые аплодисменты. Ободренные ДЗР–овцы запели
громче, и на совсем другой мотив.
– Сидела птичка на лугу... – баритоном пропел Кубатай.
– Подкралась к ней корова... – дискантом подтянул Смолянин.
– Ухватила за ногу.
Птичка, будь здорова!.. – хором протянули оба.
Что тут началось! Буря аплодисментов! Овации! Крики «браво!»
Я даже не сразу понял в чем дело – а потом сообразил, что все по
думали о Страх–птицах. И мне стало не по себе. А ДЗР–овцы раздуха
рились.
– Ма–ма, ма–ма, что ж я буду делать?
Ма–ма, ма–ма, как я буду жить?
У ме–ня нет ни одной страх–птицы,
У ме–ня нет теплого пальта!
Зал ликовал. Аплодисменты смолкли лишь для того, чтобы услы
шать новый куплет.
– Если слушаются плохо,
Не жалейте поп и спин!
Посмотри как порют лихо
Кубатай и Смолянин!
Часть детей повскакивала со своих мест, но осмелевшие от при
мера ДЗР–овцев родители отвесили им подзатыльники и усадили обрат
но. Встревоженные страх–птицы закружили под куполом. Запахло озо
ном.
Видимо, сообразив, что выступление на грани срыва, Кубатай
отбросил гитару, выхватил саблю... оглушительно свистнул.
И на арену выбежал наш Орлик. Но в каком виде! Выкрашенный в
серебристо–серый цвет, с лампочкой, прикрученной к клюву! Сообра
зив, что издевательства над ненавистными роботами продолжаются,
публика взвыла от восторга.
– Эт–то еще что за птичка? – риторически спросил Кубатай. И,
приплясывая, погнался за пингвином. Орлик для вида пробовал убе
гать, но Кубатай его догнал, запрыгнул на спину и загарцевал по
арене, на ходу выкручивая лампочку из патрона.
– О–е–ей! – войдя во вкус, крикнул Смолянин. Бросился к кор
зине, сдернул с нее юбку... там белели сотни куриных яиц!
– Бейте яйца! – завопил Смолянин, кидаясь яйцами в пингвина,
и размахивая своим кильтом. – Время бить яйца! Время бить яйца!
Все встали. И принялись скандировать, слегка замахиваясь пра
вой рукой:
– Время бить яйца! Время бить яйца!
Я понял, что присутствую при рождении Сопротивления. Наблюдаю
его тайный опознавательный жест, вижу гордое клетчатое знамя и
слышу смелый клич. Куда там испанцам, с их «Но пасаран!»
– Время бить яйца! Время бить яйца! – продолжали вопить люди.
Лишь иногда отдельные, видимо, наиболее натерпевшиеся, уточняли
тайный смысл:
– По–роть! По–роть!
Честно скажу, хоть мне и не нравилось то, что Стас с бедным
миром сотворил, но тут я задумался. Как–никак родной брат... а
против него зреет переворот! Что делать? Пойти против правды или
против брата?
И тут в ослепительном сиянии Кубатай, Смолянин и Орлик исчез
ли со сцены. «Стас!" – сообразил я. «Следил, негодяй. Через зер
кальце волшебное или через наливное яблочко...»
А людей было уже не остановить! Люди кинулись на арену и при
нялись топтать ни в чем неповинный продукт. Некоторые, выхватив из
брюк ремни, тут же укладывали своих детей поперек колена, спускали
штаны и принимались объяснять разницу между преступлением и нака
занием.
Через мгновение и нас с англичанами охватило белое свечение;
Стас магически выдергивал нас из цирка.
