Раздел 3.
В комнате было темно. Смутно различались предметы: диван, пустая
кровать, шкаф, стол. Женька устроила страшасика на полу, расстелив драную
циновку, и накрыв своей многострадальной штормовкой. Дом был построен на
живую нитку и холод пробивался снаружи. Рем прошелся от двери к окну,
будто что–то решая. Потом внезапно остановился перед шкафом, достал флягу
и мутный, не мытый со дня производства, стакан. Налил до половины.
Аккуратным и одновременно небрежным жестом поставил на стол. Взболтнул
флягу и, завинтив пробку, припрятал в шкаф.
– Пей, – приказал Женьке, отойдя и садясь на диван.
На стакан с желтоватой водой он старался не смотреть. Женька схватила
стакан, сделала глоток и остановилась.
– А ты?
– Моя норма вышла, – пробормотал Рем и отвернулся.
– А то, в шкафу?..
– То, что в шкафу, тебя не касается, это не твое и не мое... Это для
Сашеньки... «Лишняя» вода... – понизив голос, добавил Рем.
Когда он вспоминал о Сашеньке, все в нем падало, и даже злость теряла
силу – ее выдавливала тяжесть непоправимого. Когда Рем говорил о Сашеньке,
он сам удивлялся тому, что в нем есть что–то очень хорошее и любил порой
этим хорошим покрасоваться... Но сейчас он испытывал лишь тоскливое
сосущее чувство, от которого впору выть, кричать или хвататься за ружье.
Хотя нет, конечно, он красовался, потому что полстакана мутной,
технической очистки воды, ничем Сашеньке помочь не могли...
Рем вздохнул. Сейчас бы содрать с себя сопревшие от пота и грязи
тряпки и нырнуть с размаху в холодную синь озера, в ледяную обжигающую
воду... Он даже привстал, и лишь тогда сообразил, что озера больше нет и
никогда на его веку не будет. Даже если он доживет до ста... Только он не
доживет...
– Сколько тебе лет? – спросил он Женьку, прикидывая, сможет ли дожить
до какой–нибудь путной жизни она.
– Восемнадцать, – ответила она поспешно.
– Врешь...
– Ну, семнадцать...
Нет, она тоже не доживет.
– А тебе сколько? – спросила Женька. Она сидела на полу и гладила
бородавчатую голову страшасика.
– Мне много... – Рем вытянулся на диване. – Я на десять лет старше...
– А, это ерунда, – махнула рукой Женька. – У нас в школе девчонки
говорят, что надо за старичков замуж выходить – у них генетический код
устойчивый, так что десять лет – это хорошо.
– Дура, – оборвал ее Рем.
– Что?! – она не поняла поначалу, потом вскочила, затопала ногами от
отчаянной обиды и разрыдалась. – Как ты смеешь, как смеешь! – она сжала
кулачки.
– Ладно, ладно, я не хотел, – Рем встал и, подойдя, обнял ее за
плечи. – Честно, не хотел... Ну, перестань...
– И я не хотела... Я же просто так... – лепетала Женька, размазывая
слезы по лицу. – ...А ты...
Он взял стакан со стола и поднес к Женькиным губам.
– Ну, успокойся, видишь, все хорошо...
Она мгновенно, в два глотка, выпила воду и в самом деле успокоилась.
– А Сашенька – это кто? – Рем почувствовал, как под его ладонью
сжались ее плечи.
– Сашенька – это мой сын. Большой уже... Пять лет.
– А жена твоя где? Умерла?
– Нет, уехала. Далеко.
– Понятно... А Сашеньку чего не взяла? – спросила Женька, опять
смелея.
– Не взяла, потому что... – Рем запнулся. – Ее только без ребенка
соглашались... принять...
– А, понимаю, она в зону экологической чистоты подалась. Как же,
знаем, наслышаны. И кем она там? Официантка? Прислуга? Секретутка?..
Рем снял руку с Женькиного плеча.
– Она поехала со своим вторым мужем... А он...
– Инспектор по экологии или что–то в этом духе, – опять прервала
Женька.
– Да, что–то в этом духе.
– А я бы ни за что ребенка не бросила, – заявила Женька и вдруг
предложила. – Давай мы твоему Сашеньке страшасика подарим. Когда тот
поправится... Будет пить чистую воду...
– Прекрати! – резко оборвал Рем. – Ты своим недоношенным поросенком
хочешь весь мир спасти. А он, может быть, еще воду не будет давать после
моей операции, – выговорил зло, и на мгновение стало легче. Но только на
мгновение, а потом перед Женькой сделалось так неловко, что хоть криком
кричи. – И он в самом деле выкрикнул: – Ну ладно, ладно... – и,
опомнившись, пробормотал примиряюще. – Спать пора... Полночи прошло... – и
он торопливо стал обустраиваться – стащил с дивана одеяло и подушку и
бросил на голую кровать. – Ты ложись на диване, а я здесь как–нибудь...
– А меня родители холят и лелеют, – заявила Женька жалобным тоном,
будто сообщала, что се бросили или хотели побить. – На дачу выселили,
каждую неделю двойную порцию воды возят. И всякие там защитные маски,
шляпки, таблетки... А сами себе даже очков хороших не купят... Мама
слепнуть начала. Ничего почти не видит... – она вновь всхлипнула и
замотала головой. – Рем, ну почему так?..
– Не знаю... – буркнул Рем и, завернувшись в одеяло, улегся на голой
кровати.
Сегодняшний день его измотал. Разбираться в мировых проблемах не было
сил. Ему бы с Сашенькой, матерью, Валентином, работой, озером,
страшасиками разобраться... А тут еще Женька... О, господи... Он вытянулся
на кровати и прижался лбом к прохладной бетонной стенке. Невольно дрожь
пробежала по телу и он вновь ощутил боль воспалившихся укусов и противную
сухость во рту. В мозгу пульсировало одно короткое слово: «Вода, вода,
вода..." И сразу же представилось озеро и он, Рем, еще ребенком бежит по
берегу, весело вереща, ускользая от набегающей волны. А озеро синее, с
бирюзой, волнуется, рябит волной, шумит...
– Мама, пойдем купаться, – кричит Рем и захлебывается от радостного
смеха.
А мать отрицательно качает головой и говорит коротко:
– Нельзя.
– Почему? – он не может понять.
– Вода грязная...
– Где ж грязная?! – Рем захватывает полные пригоршни. – Смотри! – и
замолкает.
Вода в самом деле с мутью – зеленоватые мелкие крапинки мельтешат в
воде...
Рем разжимает ладони, и вода проливается на песок...
– А когда можно? – спрашивает он тихо. – Через неделю можно?
– Нет...
– Через месяц?..
– Нет...
Рем растерянно вертит головой...
– А когда можно?..
Мама молчит.
«Никогда»... – доверительно шлепает у его ног вода. Никогда! Никогда
для меня! И значит не важно, синее при этом озеро или черное и воняет
тухлятиной. Для меня – никогда! – ДЛЯ МЕНЯ... ДЛЯ МЕНЯ...
Рем дернулся и проснулся. Левая половина тела онемела от холода,
идущего от стены, зато справа его согревало что–то теплое и мягкое,
одновременно сковывая и не давая двигаться... «Ну вот... – Рем улыбнулся.
– Как всегда, девчонка лезет первая, а потом..." – Рем осторожно протянул
руку. Пальцы коснулись грубой шершавой кожи, нащупали короткую беспалую
лапу. Рем обернулся. Рядом с ним лежал поросенок–страшасик и доверительно
сопел носом подмышкой...
– Пошел вон! – крикнул Рем в сердцах.
Поросенок испуганно взвизгнул и спрыгнул на пол.
Женька с бессмысленным со сна лицом вздернулась на диване.
– Ты что... – пробормотала она, запуская руки в волосы и не
соображая, что происходит.
– На постель ко мне прилез, зараза... – ответил Рем, отпихивая
страшасика ногой, потому что тот вновь норовил забраться на кровать.
– Господи, ну чего кричать–то... – покачала головой Женька и
обратилась к страшасику ласково: – Иди ко мне, лапушка, дядя плохой, бяка,
а не дядя...
– Я тебе покажу «иди»! – повысил вновь голос Рем. – На мою постель
всякую дрянь таскать.
– «Твоя постель», – передразнила Женька. – И та – тоже твоя. Не много
ли будет?..
Поросенок тем временем на манер кошки вспрыгнул ей на колени и она
принялась чесать его бородавчатую серую голову. Рем встал и подошел к
окну. Солнце уже всходило над озером и в комнате стало светлее... Надо же
было этой девчонке свалиться ему на голову! А теперь так привязалась, что
не отдерешь. Просто намертво присосалась, как страшасик. Он резко
повернулся и подошел к дивану.
– Смотри, – засмеялась Женька. – Он, как котенок, жмурится и урчит...
Надо каждому заиметь ручного страшасика и пить из него воду, а?..
При словах о воде, что–то помутилось в голове у Рема, исчезла
комната, Женька, страшасик... Он видел воду – целый поток зеленоватой,
искрящейся на солнце воды катился ему навстречу... Рем вытянул руки, как
слепой, шагнул к шкафчику, достал флягу и с жадностью глотнул. Про себя он
решил, что сделает только один глоток, чтобы смочить рот. Но лишь ощутил
на губах влагу, как уже не мог оторваться, пока не выпил все до дна...
Все, что с таким трудом сберег... Потом, опомнившись, тупо уставился на
пустую флягу...
– Ты говорил, что это для Сашеньки, – заметила Женька. Ехидная нотка,
как игла, кольнула сердце...
– Да, говорил! – Рем швырнул флягу в угол. – А теперь передумал!
Плевать! На все плевать! – он схватил стул и грохнул им об пол. Ветхий
стул рассыпался. – К черту! Понавязалось баб и ребятни на мою голову, еще
поросят приволокли! – будто сообразив, что речь идет о нем, страшасик
нырнул под диван. – Надоело! – Рем затравленно озирался, ища глазами,
чтобы еще разнести и разбить, кулаки его конвульсивно сжимались и
разжимались...
Женька сжалась в комок и втянула голову в плечи.
– Рем, хочешь, я тебе талончики свои отдам. У меня еще на сегодня
вода не выкуплена, – проговорила она жалобно.
Рем шагнул к ней.
– Что ты говоришь?! Что ты такое говоришь?!.. – голос его внезапно
угас. Рем опустился на пол рядом с диваном, ткнулся лицом в Женькины
колени. – Что ты такое говоришь?.. – повторил едва слышно.
– Я про карточки говорю, – ответила она так же тихо и, наклонившись,
коснулась губами Ремовых волос.
Внезапно дверь тихонько скрипнула и приоткрылась. Рем обернулся.
Толстая физиономия комендантши всунулась в комнату, глаза шарили с
любопытством.
– Чего вам?! – крикнул Рем, запихивая коленом страшасика подальше под
диван.
– Вызывают тебя по видеофону, – отозвалась комендантша после паузы,
буравя глазами Женьку. – Дамочка какая–то пожилая... Говорит, что важно...
– Сашка! – догадался Рем и вскочил...
Рем толкнул калитку. Краем она скребанула по земле и нехотя
приоткрылась. За забором качался на ветру сухостой малиновых побегов и
сирени. Несколько кустов дали ростки и среди голых ветвей тлело два или
три призрачных цветка. Из засохших весной почек теперь неожиданно
выдвинулись странные красноватые побеги, похожие на игрушечные тупые
сабельки.
Рем прошел к крыльцу, настороженно оглядывая блестевшие на солнце
окна, постучал и замер, ожидая. Женька осталась у калитки. Дверь почти
сразу же отворили. Высокая пожилая женщина с коротко остриженными,
светлыми, как у Рема волосами, вышла на крыльцо и вместо приветствия
коротко кивнула внутрь дома. Рем, ни о чем не спрашивая, вошел и оттуда,
изнутри уже, крикнул:
– Это Женька...
– Инга Сергеевна, – представилась хозяйка и взглянула на гостью без
тени симпатии.
Женька торопливо скользнула вслед за Ремом. Внутри было прохладно и
прикрыто от света, но сумрак не мог скрыть безалаберности и обилия старых
вещей. Всюду по стенам, в каждом удобном или попросту пустом месте висели
картины, прикрывая щели и дыры в обоях. Маленькие дилетантские пейзажи на
оргалите в корявых рамочках. Все пейзажи с озером синим, зеленоватым,
бирюзовым... А над озером непременно голубое небо, вокруг озера сосны,
валуны, тростник... По два или три раза писалось одно и то же место.
Постепенно от входа вглубь дома, от ранних пейзажей, сделанных еще на
плейере, к поздним, повторенным по памяти, копилась фальшь. Оттенки синего
на воде становились все ярче, небо – все нежнее, стволы сосен, прописанные
уже одним оранжевым кадмием горели, как безумные факелы... Внезапно ряд
этот обрывается над дверью веранды – здесь висел большой холст с черным
мертвым озером и белым, сошедшим с ума, солнцем над ним...
Рем поставил объемистую сумку в коридоре и распахнул двери в комнату.
Он вошел, а Женька осталась на пороге, озираясь по сторонам с
любопытством. На широкой взрослой кровати лежала большая кукла с
раздувшимся серым лицом и узкими щелками глаз. На макушке торчала прядка
светлых волос. Рем присел на край кровати. Тогда кукла зашевелилась и в
щелках глаз мелькнул какой–то отблеск, будто пробежал световой зайчик...
– Пап, – сказала кукла и вытянула из–под одеяла толстую, как подушка,
с раздувшимися пальцами лапку. – Я скоро научусь, – пробулькала тихо
кукла.
– Сашенька... – начал Рем и задохнулся.
Только сейчас до Женьки дошло, что это ребенок. Живой ребенок.
Хотелось закричать и броситься вон. Но ноги обмякли и не слушались, а
голоса не стало...
– Смотри, – прошептал Сашенька и потянул одеяло, открывая шею с
толстыми раздутыми складками. – Видишь, воротник, как у страшасика... Я
скоро научусь накапливать воду... Да, скоро... Смотри... – Сашенька
потянулся, толстыми подушечками пальцев уцепил с тумбочки припрятанную под
бумажкой булавку и ткнул в тыльную сторону ладони. Прозрачная капелька
выступила на коже. – Видишь?! – радостно крикнул он. – Видишь! Это ж
вода... Я буду страшасиком... Буду делать много воды и тебе, и бабушке, и
Толику, и Таньке...
Рем беспомощно оглянулся. Глаза его встретились с глазами Женьки.
Смесь ярости и отчаяния в беззащитных, лишенных привычных стекол, глазах.
Женька попыталась ободряюще улыбнуться, но лишь бессмысленно растянула
губы.
– Из чего ты делаешь воду? – спросил Рем шепотом, наклоняясь к сыну.
Сашенька тяжело вздохнул.
– Я скажу тебе, только ты никому, ладно? – Рем кивнул. – Мы пьем то,
что в колодце... В Танькином колодце. Сначала не получалось, меня все
время тошнило... И Толика тоже. И Таньку... Но мы привыкли. Научились... А
потом, когда напьемся, садимся на солнце и повторяем: «Я – страшасик, я –
страшасик..." Танька говорит, что страшасики из–за нынешнего солнца
произошли... Какое–то особенное теперь солнце. Ультрафиолетовое... И вот
видишь, получается. Только ходить стало трудно... И вода неудобная. Ее
никак не добыть из себя, повсюду скапливается. Нужно еще как–нибудь
воротник отрастить.
– Сашенька, – прервала его Женька не в силах слушать больше. – Ты же
человек, не страшасик...
– Да, – согласился мальчик. – Но страшасиков мало, а людей много... И
все люди хотят страшасиковой воды... Это не справедливо...
Он спрятал раздутые ладошки под одеяло и затих, утомленный долгим
разговором. Рем встал и пошел к двери. На мгновение взгляд его коснулся
Женькиного лица, но тут же соскользнул. Женька отступила, пропуская его и
пошла следом шаг в шаг. Ремова жизнь сейчас была хрупкой, как стекло,
слабым усилием можно ее раздавить и вся она умещалась на Женькиных
ладонях.
Рем вышел на веранду. Окна здесь были затянуты фольгой, лишь кое–где
тонкие лучики, как копья, проникали сквозь щели и остриями утыкались в
пол, стены или стол. Мать Рема сидела в плетеном кресле и чистила порошком
старые, с щербатыми краями чашки. Увидев сына, она замерла, в одной руке
продолжая сжимать чашку, а другой оперлась на ручку кресла.
Рем вытащил из–под стола завернутую в газету бутылку, плеснул в чашку
темно–вишневой, почти черной настоявшейся жидкости и залпом выпил.
– За ребенком не можешь уследить, – проговорил он, глядя прямо перед
собой и постукивая чашкой о край стола.
– Что тебе надо от меня?! – раздался несчастный и озлобленный голос в
ответ. – Я своих детей вырастила, никому не подкидывала... Я старая...
Оставь меня в покое...
– Я что, мало воды присылаю?! – рявкнул Рем.
– У твоего ребенка есть мать, пусть она и заботится, – отвечала Инга
Сергеевна, руки ее дрожали и она едва не выронила чашку, но справилась с
собой и даже ухватила щепоть порошка, делая вид, что хочет чистить дальше.
– А то удрала и ребенка бросила...
– Пусть хоть она спасется, – тихо сказал Рем и снова плеснул себе в
чашку уже самую муть со дна, с осадком.
– Ты всегда был тряпкой, сынуля, – Инга Сергеевна поставила чашку на
стол, будто припечатала приговор. – Я все жду, когда ты повзрослеешь и
перестанешь пускать слюни. И никак дождаться не могу...
– Ну зачем вы так! – не утерпела Женька.
– Хорошо, я Сашку заберу, – отправлю в больницу и...
– Не отправишь, – прервала его мать. – Я врача вызывала, а он не дал
направления, сказал – нет мест. И талонов дополнительных тоже... – она
притянула Ремову чашку к себе и принялась чистить. Что–то в ее жестах и
голосе было торжествующее, победное. Но Женька заметила с удивлением, что
в мелких морщинках у глаз дрожит влага и, тихонько пробираясь по грязным
складочкам, скатывается вниз к трясущемуся подбородку... Женька перевела
взгляд на Рема. Но тот уже повернулся и, пинком распахнув дверь, бросился
наружу, спешно прилаживая на глаза черные в сетчатой оправе очки.
– Мы вам страшасика привезли, – сообщила Женька с укором, подходя к
дверям и останавливаясь на пороге. – Он пока еще маленький и больной, но
скоро будет воду давать...
– Где его держать?.. – Инга Сергеевна быстро наклонилась, промокнула
фартуком глаза и выпрямилась. – Ведь запрещено же... Отберут!
– Он маленький, здесь, на веранде можно спрятать, – предложила
Женька.
– Ну вот, чокнутый, колодец побежал зарывать...
Женька поняла, что слова эти относятся к Рему.
Выскочив из дома, Рем остановился на мгновение, потом вытащил из–под
навеса лопату и побежал к колодцу. Колодец был вырыт как раз на границе и
по преданию Ремовой семьи – совместно с соседями, но вследствие
многократных переносов, сносов и восстановлений заборов очутился на чужой
территории. Теперь заборы все спилили и пожгли на дрова, но статус общего
колодца не восстановился...
Рем сорвал крышку и принялся кидать внутрь землю...
– Вот вам, вот вам... – приговаривал он по–детски, закипая от
отчаяния и злобы, готовый огреть сейчас любого лопатой, кто подвернется.
Женька подбежала, но остановилась поодаль, не рискуя приблизиться...
– Эй, что делаешь?! Что делаешь?! – завопил вдруг кто–то за спиной.
Рем обернулся. Дядька в ватнике и ушастой зимней шапке бежал к нему,
размахивая руками.
– Что ж ты делаешь, гад?! – повторил мужичонка, подбегая и спихивая
ушастую шапку на затылок. – Ремка, очумел, что ль? Я ж колодец каждую
неделю чищу, воды нормальной дожидаюсь...
– Дожидайся, – отрезал Рем и, подцепив лопатой ком земли побольше,
швырнул в колодец.
Мужичонка от злости крякнул и, схватив кривую суковатую палку,
кинулся к Рему.
– Пошел отсель, понял?!..
Рем обернулся и легко, будто играя, выбил из рук мужичка палку.
– Я ж две машины песку туда вбухал... – пробормотал тот, отступая и
оглядываясь по сторонам. – Две машины песку знаешь сколько стоят? Вода
почти чистая пошла...
– От твоей чистой воды у меня сын умирает...
– Так что ж они, бесенята, пили ее выходит?.. – ахнул сосед. – А то я
гляжу, Танька моя пухнуть стала... – и он весь понурился, даже уши на
шапке обвисли.
Но лишь Рем взялся за лопату, с обезьяньей ловкостью прыгнул, пытаясь
ухватить врага за горло. Сцепившись, они покатились по земле. Женька
подбежала к ним, не зная как вмешаться. Наконец схватила выбитую Ремом
палку и решила огреть соседа по голове, если тот окажется сверху. Но
сверху очутился Рем. Несколько раз он стукнул слабосильного противника об
землю и поднялся, отряхиваясь.
– Копай, копай, – прохрипел мужичонка, поднимаясь и отыскивая
свалившуюся в драке шапку. – А назавтра я его опять откопаю... Понял?
Рем, взявшись было за лопату, в сердцах всадил ее в песок.
– Слушай, Кузьмич, ты совсем дурак или частично? Кто теперь воду
песком фильтрует? Тебе импортный биофильтр нужен. Понял? – передразнил он
соседа.
– Какой такой фильтр? – недоверчиво спросил Кузьмич.
– Импортный, я сказал. Шведский. Поставляют в качестве помощи после
того, как мы дамбу полностью заткнули и наше дерьмо к ним больше не
льется... Шведы рады, помогают, благодарят... фильтры, конечно, все
разворовывают, только на толкучке можно достать...
– Сколько стоит–то?
– Такой фильтр – литров сто... Да, пожалуй, сто... Вальку–Водника
знаешь? Нет?.. Познакомишься. У него можно достать, когда он поправится.
– Сто литров, – повторил Кузьмич, вытирая разбитую губу. – Где ж их
взять? А наших таких фильтров нету? Не выпускают?
– Кто?
Кузьмич неопределенно дернул головой в сторону города.
– Там?.. – Рем скривил губы. – Там теперь только талончики на воду
печатают...
– Может, нам страшасика в колодец запустить? – предложила Женька и не
договорила, – Рем больно толкнул ее в бок.
– Какого страшасика? – тут же навострился сосед.
– Она так, теоретически... – неестественно засмеялся Рем.
– А, «титически», оно, конечно... – пробормотал Кузьмич и нахлобучил
на лоб шапку. – Оно конечно хорошо бы... А колодец ты не тронь, я фильтры
поставлю, слышь... – проговорил он и пошел к дому, передвигая при каждом
шаге шапку на голове, будто отыскивал для нее единственно нужное
положение...
