Изготовляются ли эти мозги или они как-то рождаются, металлические они
или только кажутся такими, этого я еще не знаю.
Я жду каждой ночи с нетерпением наркомана. Мне пришло в голову, что я
напрасно ничего не записываю. Хотя каждая, буквально каждая черточка,
каждая деталь того, что я видел на Янтарной планете, врезается мне в
память, лучше все-таки записывать виденное.
Не откладывая свой замысел в долгий ящик, я тут же положил перед собой
чистый лист бумаги, взял ручку, написал слова "Янтарная планета" и
оцепенел.
В голове моей в первозданной своей яркости и четкости проплывали
плавные, округлые холмы и звучала их мелодия, но слов, чтобы рассказать о
них, у меня не было. Был лишь чистый лист бумаги, и чем больше я на него
смотрел, тем больше убеждался, что никогда ни за что не смогу покрыть его
странными маленькими загогулинками, которые называются буквами и которые
теоретически могут рождать самые необыкновенные, тонкие, изысканные,
трепещущие слова, способные описать все на свете. Нет, для этого нужно
было обладать каким-то волшебством, знать заветное петушиное слово, а у
меня была лишь грусть, смешанная с каким-то облегчением. Наверное, потому,
подумал я, что мне в глубине души и не хотелось записывать на бумаге свое
знакомство с народцем У. Наверное, я боялся, что, перенесенные на бумагу,
чары исчезнут, нить порвется и я потеряю Янтарную планету.
- Антошин, - сказал я и посмотрел на последнюю парту, где сидел Сергей,
- ты готов сегодня отвечать?
- Yes, - сказал Антошин, и все тридцать шесть голов в классе,
мальчишечьи и девичьи, светлые, темные и шатенистые, причесанные и
лохматые, разом повернулись к Сергею.
Впервые в письменной истории класса он выказал по доброй воле
готовность отвечать, причем сказал это по-английски. Пусть одним словом,
но по-английски. Должно быть, он и сам понимал необычность этого момента,
потому что явно покраснел и насупился, отчего стал сразу интереснее.
Класс замер, все хотели быть свидетелями чуда, чтобы потом рассказывать
о нем своим детям и внукам: "Как же, как сейчас помню, это было в тот год,
когда Сергей Антошин сказал на уроке "Yes".
Антошин ответил на тройку. Но я поставил в журнал с чистой совестью
четверку. Подошел и молча пожал ему руку. Если бы я что-нибудь при этом
сказал, все пошло бы прахом. Но я молча пожал ему руку, и впервые на лице
Сергея вместо брезгливой сонливости сияла тихая гордость.
Черт возьми, как легко отмыкаются ребячьи души и как трудно, найти
ключик, который бы к ним подходил! Два года я не знал, что делать с
Сергеем. Два года.
В перерыве телефон в учительской каким-то чудом оказался свободным, и
я, веря в то, что такой день должен быть удачным во всех отношениях,
позвонил Илье.
- А я как раз тебе собирался звонить, но никак не мог вспомнить, в
какой школе ты терроризируешь детей неправильными английскими глаголами.
Бери карандаш и записывай.
- Что, глаголы?
- Запиши телефон и адрес. - Он продиктовал мне: - "Нина Сергеевна.
Кандидат медицинских наук Нина Сергеевна Кербель". Записал? Ни пуха ни
пера.
- Подожди! Что такое Нина Сергеевна Кербель? Что она делает?
- Она изучает сон и сновидения. Привет от Арины Родионовны. Не
обессудьте, батюшка, ежели што не так.
Он засмеялся и положил трубку. Ну что ж, Нина Сергеевна так Нина
Сергеевна.
Когда я позвонил ей, она долго молчала, вздыхала в трубку, чем-то
шелестела и вдруг спросила:
- А сегодня вы приехать не можете?
Я сказал, что могу. Она снова молчала, дышала в трубку, и я подумал,
что, если и научные проблемы она решает с такой же скоростью, тайны сна и
сновидений еще долго будут волновать человечество. Наконец она решилась и
попросила меня приехать к пяти часам.
Оказалась Нина Сергеевна красивой молодой женщиной с огромными серыми
глазами.
- Да, да, - сказала она, пожимая мне руку, - мне звонил наш шеф. Сам.
Вы хорошо знаете Валерия Николаевича?
Я неопределенно пожал плечами. Жест должен был обозначить - так себе.
Конечно, это было легкое преувеличение, поскольку я первый раз слышал его
имя, но мне так не хотелось огорчать Нину Сергеевну. Не знаю почему, но я
вдруг посмотрел на ее пальцы. Мне было приятно, что обручального кольца я
не увидел.
- Валерий Николаевич мне сказал, что вы журналист...
- Вообще-то... Но я к вам вовсе не по журналистскому делу...
Ай да ловкач Илюша! Журналист...
Нина Сергеевна вопросительно посмотрела на меня:
- А я поняла, что вы журналист. Гм... Ну, раз вы здесь, слушаю вас.
Это был самый трудный момент. Порог, за который так легко зацепиться
ногой и шлепнуться лицом вниз. А мне совсем не хотелось падать перед этой
стройной женщиной в белом, ловко сидящем на ней халате. Интересно, есть
под ним платье или нет? Какая чушь! Но в голову мне лезли самые нелепые
вопросы, лишь бы оттянуть страшный миг. Мне захотелось спросить, трудно ли
изучать сон и сновидения, как она относится к теории Фрейда, почему халат
на ней сидит как влитой, без единой складочки, а на других висит вялыми,
жеваными хламидами, что ей снится самой.
Но отступать было поздно. Нина Сергеевна терпеливо и молча смотрела на
меня, и я увидел, как в ее огромных серых глазищах начинает тлеть
недоумение.
Я зажмурился и прыгнул в холодную, страшную воду.
- Нина Сергеевна, то, что я собираюсь вам рассказать, будет звучать
совершенно фантастически. Я это знаю и отдаю себе в этом отчет. И я не
обижусь, если в любой момент вы скажете: простите, я занята, у меня много
работы. Я вздохну, извинюсь и уйду, унося... и так далее.
Нина Сергеевна слабо улыбнулась и сказала:
- Я действительно занята, но после такого вступления я просто должна
выслушать вас.
- Спасибо, - сказал я.
Весь мой ужас испарился, и я смело посмотрел на специалистку по сну.
Она снова еле заметно улыбнулась и принялась рассматривать свои пальцы.
Пальцы были узкие и длинные.
Я начал рассказывать. Я был краток и, как мне казалось, убедителен. Я
рассказал о сновидениях, о посещении психиатра. Она оторвалась от своих
пальцев. Лицо ее ничего не выражало.
- Ну, а что мы можем для вас сделать?
- Мне сказали, что вы занимаетесь сном.
- Да, наша лаборатория занимается сном.
- Я думал...
- Понимаете, никто в мире никакими приборами не может зарегистрировать,
что именно снится человеку. Мы можем определить момент, когда человек
начинает видеть сны, но что он видит, мы не знаем. Это может быть сон о
вашей планете, а может быть сон самый обычный и земной. Физиологически они
одинаковы.
Должно быть, на лице моем было написано такое разочарование, что она
добавила:
- Поверьте, мы бы с удовольствием помогли вам, но я просто не знаю...
В ее глазах не было ни насмешки, ни брезгливого равнодушия. И за это я
уже был ей благодарен.
- Простите, Нина Сергеевна, я отнял у вас столько времени.
Я протянул ей руку и на долю секунды задержал ее ладонь в своей. Она
внимательно посмотрела на меня, и по лицу ее снова скользнула слабая
улыбка.
- До свидания, - сказала она.
Я подумал, выходя, что был бы рад, если бы ее слова оказались вещими.
До свидания, Нина Сергеевна.
День был холодный. Снег еще не лег, и голый асфальт стыл на морозе, и
от вида его серой наготы было особенно зябко.
Мне должно было бы быть грустно. И оттого, что лаборатория сна помочь
мне ничем не могла, и оттого, что у нее такие прекрасные глаза, и оттого,
что на пальце у нее нет обручального кольца, а у меня есть, и оттого, что
свинцовое небо совсем неохотно цедило скупой зимний свет. Но мне не было
грустно. Мой маленький друг протягивал мне с Янтарной планеты не только
зыбкую паутину сновидений. Он посылал мне бодрость и веру, и я
почувствовал, что начинаю любить далекий и неведомый народец, такой не
похожий на нас и такой похожий.
Это случилось утром. Когда я шел в школу. Я подходил к аптеке и увидел
метрах в ста Вечного Встречного. Лентяй сегодня опаздывал немножко. Я
подумал, что улыбаться ему еще рано - все равно не увидит на таком
расстоянии. И вдруг почувствовал в голове... как бы это назвать... ну,
легкую щекотку, что ли. Мгновенный зуд, но вовсе не неприятный. Не на
коже, не в корнях волос, а где-то внутри, в мозгу. Тут же этот зуд перешел
в неясное бормотание. Я по инерции продолжал идти навстречу Вечному
Встречному, и с каждым нашим шагом, сокращавшим расстояние между нами,
бормотание становилось громче, чище, явственнее, словно голова моя была
приемником и кто-то подкручивал ручку настройки. Когда Вечный Встречный
был уже в нескольких метрах от меня и мы улыбались друг другу, я услышал
четкие слова: "Какой симпатичный молодой человек!"
До самых последних часов своей жизни я буду помнить эти слова!
Я не могу описать вам голос, который я услышал. Это был явно не голос
Вечного Встречного. Голос был как бы бесплотный, мой, внутренний голос,
без тембра, звука, без окраски, но он четко произнес слова "какой
симпатичный молодой человек", и я слышал эти слова.
С невообразимой скоростью у меня перед глазами замелькали термины
учебника психиатрии. Вербальные иллюзии, слуховые галлюцинации,
псевдогаллюцинации...
На мгновение мне стало страшно. В груди образовалась пустота, властно
всосала в себя желудок, сердце пропустило такт. Значит, я все-таки схожу с
ума, подумал я и понял тут же, что это неправда. Нет, это неправда. Мне
уже не было страшно. Мною овладело детское ощущение, что происходит что-то
интересное. Что из фотоаппарата вдруг действительно вылетела птичка и
сказала "здрасте".
Я обернулся. Вечный Встречный был уже метрах в ста позади меня. Я
помчался за ним, размахивая портфелем, в котором лежал проверенный
накануне диктант. Из сорока одной работы семь двоек. Не блестяще, прямо
скажем.
- Простите, - сказал я, запыхавшись, и Вечный Встречный посмотрел на
меня с недоумевающей улыбкой. - Что вы подумали только что, проходя мимо
меня? Это очень важно. Поверьте мне, это...
Вечный Встречный весело рассмеялся:
- Что я подумал? Я подумал: "Какой симпатичный молодой человек". И,
ей-богу, это не комплимент, я в этом действительно уверен.
Я быстро обнял своего незнакомого знакомца и чмокнул его в тугую сизую
щеку и помчался в школу. Теперь уже в обратном порядке я услышал слова:
"Странный мальчик". Сначала они прозвучали чисто и сильно, а затем через
несколько шагов слились в неясное бормотание и погасли.
Странный мальчик. По крайней мере один-то человек уже точно знает, что
я рехнулся.
А мне было весело. Меня захлестывало радостное ожидание чего-то,
детское предвкушение праздника. Птичка ярмарочного фотографа вилась вокруг
моей головы, обещая удивительные события и необыкновенные встречи. Мне
казалось, что внизу подо мной, в шумной гавани, покачивается на бутылочных
волнах мой галеон, который вот-вот отправится в неведомые страны. А может
быть, это вовсе не гавань и не галеон, а космодром и ракета. И я иду один
по бескрайнему полю к серебристой игле, нацеленной в зенит.
Я посмотрел на часы. Двадцать восемь минут девятого. Сигарету выкурить
я, конечно, не успею, но можно не торопиться. Но я не мог идти спокойно.
Забыв о педагогической солидности, я галопом взлетел по лестнице, ворвался
в учительскую и почти пропел "доброе утро".
Семен Александрович испуганно посмотрел на меня и поднял журнал, словно
хотел загородиться этим педагогическим щитом, и я явственно услышал: "Уж
не пьян ли он?"
- Нет, нет, - покачал я головой и увидел, как, увеличенное стеклами
очков, в выцветших бледно-голубых глазах математика медленно поднималось
облачко изумления.
Я схватил журнал и помчался в восьмой "А" раздавать диктант с семью
двойками.
Вечером я решил проделать серию экспериментов. Солидных, корректных,
как говорят ученые мужи, экспериментов.
- Люш, - сказал я жене, - ты можешь произнести про себя какую-нибудь
фразу и записать ее на листке бумаги?
- А для чего?
- Для эксперимента.
- Фокус, что ли?
- Я ж тебе говорю: эксперимент. Только, пожалуйста, что-нибудь
пооригинальнее. А то напишешь "Юрка дурак", и мне будет неинтересно
угадывать.
- Зато это будет правда.
- Люшенька, жена моя, спутница жизни, правда правдой, а эксперимент
экспериментом. Ты же женщина. Ты должна быть любопытна и недоверчива, как
сорока. Не слезай с тахты. Вот тебе карандаш, вот листок бумаги. Когда
будешь писать, прикрой листок рукой, чтобы я ненароком не подсмотрел.
- Дай что-нибудь подложить.
Я протянул ей номер "Науки и жизни". Теперь сосредоточиться. Я уже
установил, что бесплотный голос в моем мозгу звучит чище и громче, когда я
сосредотачиваюсь, прислушиваюсь к нему. И наоборот, когда я занят
чем-нибудь, голос исчезает.
Быстрый, летучий зуд, приятная щекотка. Ощущение включенного приемника.
Он включен, но передача еще не началась. И вот голос: "Что б написать...
Что ему надо отдохнуть? Просто очень. Он просил пооригинальнее.
Какую-нибудь стихотворную строчку... Зима! Крестьянин, торжествуя, на
дровнях обновляет путь..."
Я не удержался. Я хотел написать услышанное тоже на листке бумаги и
сравнить потом. Вместо этого я пропел:
- "Зима! Крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь..."
Галя уставилась на меня, слегка приоткрыв рот, и я услышал, как она
подумала: "Как это он... Фокус какой-нибудь..."
- Угадал? - спросил я.
- Да-а, - словно не веря себе, протянула Галя. - А как ты это делаешь?
- Очень просто, - небрежно и слегка покровительственно объяснил я. - Я
смотрю на тебя и слышу твои мысли. В этот момент, например, никаких ясных
мыслей у тебя нет. Но давай-ка поставим еще один опыт.
"Что бы такое придумать, чтоб он не догадался... Какие-нибудь имена...
Знакомых... Нет, знакомых он может угадать... Чушь какая, как он может...
О, есть! Напишу фамилии сотрудников соседней лаборатории. Зав - Сидорчук,
потом этот симпатичный молодой доктор Леонтьев, Малыкина, Ишанова... Как
фамилия этого хромого? Ш-ш... А, Шулятицкий. Кто еще? Полищук и Нина Сыч,
которые никак не поженятся... Хватит, пожалуй".
- Хватит, - кивнул я, и Галя нерешительно посмотрела на меня.
У меня было такое впечатление, что она еще не решила: то ли удивляться,
то ли восхищаться, то ли обругать меня. А для такой решительной особы, как
Галя, неопределенность - состояние противоестественное.
- Записала? - спросил я.
- Да.
- Читаю, - сказал я. - А ты следи по своему списку, не пропустил ли я
кого-нибудь: "Сидорчук". Дальше у меня записано "с.м.д. Леонтьев". Если я
правильно помню, гражданка Чернова, с.м.д. - это симпатичный молодой
доктор. - Я вздохнул, изображая отчаянную ревность. - "Малыкина, Ишанова".
- Ешанова, - поправила Галя.
- Хорошо. Я великодушен. Я разрешаю этой даме быть отныне не Ишановой,
а Ешановой.
- Она не дама. Она девушка.
- Передай ей мои поздравления. Продолжаю. "Шулятицкий, Полищук и Нина
Сыч". Правильно?
- Правильно. Здорово ты это делаешь!.. Будем ужинать?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг