Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
неподвижно, затем переборол себя и вновь прислушался. Никаких посторонних
звуков. Монотонно постукивали реле, жужжали моторчики. Лаборатория
работала нормально.
   Сильный ветер гнал диск к югу. Проплывали степи Херсонщины, Днепр
сверкнул голубизной. Посреди реки - пароходик, сверху казавшийся игрушкой.
Бумажные корабли пускают ребятишки - проплывет немножко, намокнет и
утонет. Дурные мысли, от них не отвяжешься. "Хорошо бы, нашли записку в
Тимкином ботинке...
   - мечтал Вадим. - Или Римма догадалась, что мы не могли уехать. Да, но
самое главное: ведь она должна передать мою записку Нюре. Там ясно
сказано, что мы еще увидимся. А в общем, надежда слабая. Воля случая или
помощь добрых фей.
   Тимка, конечно, не верит в случайности, не верит и в добрых фей.
Кстати, хорошо рифмуется: "Надуваясь, мимо фей ходит гордый Тимофей..."
   Прошло два часа, и вдруг почему-то стало совсем темно, точно люк
закрыли.
   Нет, это синяя густая мгла повисла над землей. Неужели гроза? Раскаты
грома доносились издалека, как гул приближающейся бомбардировки.
   Диск постепенно притягивался к нижней кромке грозовой тучи. Куда же она
его занесет? Резкий толчок заставил Вадима крепко уцепиться за крышку люка.
   Неожиданный вихрь закрутил, завертел диск, как оторвавшийся от дерева
листок. Казалось, что диск вот-вот ударится о землю или переломится
пополам, вроде лепешки.
   Оглушительный треск. В люке блеснула молния. За ней, изогнувшись
вопросительным знаком, появилась другая, плотная, осязаемая, точно
раскаленная полоса толщиной в руку.
   Вадим на мгновение позабыл о страхе. На земле не очень уж много людей,
видевших молнию так близко.
   Снова грохот. Еще немного - и молния ворвется в люк, помчится дальше по
коридору...
 
 
   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
 
 
   В ней рассказывается о других хороших людях. Хотелось бы 
   им устроить счастье, да пока ничего не получается. Потом 
   с ними встретится Римма. Все ею любуются, но автору 
   Римма не нравится, в чем он и признается чистосердечно.
 
 
 
 
   Много было друзей у Багрецова. С одним из них, самым близким, он сейчас
путешествовал над землей, а другие, более счастливые, уверенно ступали по
ней и не подозревали, что наверху творится. Но возвратимся немного назад.
   Бабкин всегда оберегал Димку от пустых увлечений, почти к каждой его
знакомой относясь настороженно. Только Нюра Мингалева пользовалась его
симпатией, и, может быть, потому, что в данном случае беспокоиться нечего,
Димка в полной безопасности. Они просто друзья.
   Странная, конечно, дружба. Работали вместе, но очень недолго: Нюра -
аккумуляторщицей на испытательной станции у Павла Ивановича Курбатова, а
Вадим вместе с Бабкиным приезжали туда в командировку устанавливать
контрольные приборы.
   Не всем девушкам удается жизнь. Не все они бывают счастливы. Так и с
Нюрой.
   Училась мало, нянчила чужих ребят. Надоело. Кончила курсы электриков и
уехала в пустыню на испытательную станцию. Страдала от неразделенной и
даже невысказанной любви к своему начальнику и считала себя самой
несчастной в мире. Потом было еще хуже. Студент-практикант Жорка Кучинский
(о нем ни Багрецов, ни Бабкин до сих пор не могут говорить спокойно)
подбил Нюру достать образец фотоэлементной ячейки, - тогда уедет
аспирантка, в которой Нюра видела свою соперницу.
   Вся эта история всплыла наружу, пришлось уехать. Не могла Нюра смотреть
в глаза любимому человеку, да и другим честным людям. До конца жизни
запомнит она этот урок, запомнит и Багрецова, он больше всех из-за нее
страдал.
   Нюра возвратилась к тетке, в маленький городок Запольск. Поступила в
заочный электротехнический институт, а подыскать себе подходящее место,
где бы могла применить свои знания и кое-какой опыт, полученный на
испытательной станции, не сумела. В городе не было ни лабораторий, ни
заводов. Устроилась на авторемонтной базе, где чинила автомобильные и
тракторные аккумуляторы.
   Постепенно стала свыкаться с новой работой, но вот умерла тетка,
ребятишки подросли, их взяли в детдом, Нюра осталась одна, ходила по
опустевшим комнатам, в слезах засыпала, просыпалась со слезами. Не скрыла
этого от Багрецова, написала.
   Примерно через месяц на имя Анны Васильевны Мингалевой пришло
официальное приглашение от Курбатова - начальника новой фотоэнергетической
лаборатории, находящейся возле деревни Высоково, Орловской области. Нужны
были опытные работники на аккумуляторную подстанцию. Так вот, не желает ли
товарищ Мингалева приехать в Высоково. Комната в общежитии сотрудников,
подъемные и все прочее будет обеспечено.
   Как ни хотелось Нюре поехать, но пришлось ответить вежливым отказом. Не
могла она вновь встретиться с Курбатовым - рана еще не зажила, - не могла
еще и потому, что вместе с ним работала аспирантка Лидия Николаевна
Михайличенко. Видеть их рядом - одно страдание.
   Получив отказ, Курбатов развел руками. Как можно пренебрегать столь
заманчивым предложением. Впрочем, кто этих девиц поймет?
   Нюра и не предполагала, что по просьбе Багрецова сама Михайличенко
заинтересовалась ее судьбой. Как-то однажды в лабораторию Курбатова
приехал Дерябин. Нельзя ли, мол, попробовать мощные курбатовские плиты в
"Унионе"?
   На больших высотах, где нет облаков и туманов, преобразовывая солнечный
свет, они могли бы служить надежным источником энергии, что впервые было
блестяще подтверждено во время полета спутников и космических ракет.
   Солнечная батарея Курбатова, построенная на совершенно новом принципе,
могла дать значительную энергию - ведь поверхность "Униона" огромна. Это
не спутник.
   Тут же Борис Захарович спросил, нет ли у Курбатова лишнего лаборанта
или техника, знакомого с фотоэнергетикой? Может быть, отпустите? Отпустить
было некого - сами приглашали. Михайличенко посоветовала пригласить
Мингалеву.
   Она знает не только курбатовские плиты, но и новые ярцевские,
аккумуляторы.
   Хорошая лаборантка. Учится. Возьмите - не пожалеете.
   Поскольку "Унион" решили переоборудовать на одном из киевских заводов и
некоторые приборы для него уже испытывались в НИИАП, то именно здесь и
целесообразнее всего продолжать работу с курбатовскими плитами, на чем
особенно настаивал Медоваров.
   Нечего было терять Нюре в городке, где она прожила несколько лет.
Работа скучная, друзей почти не осталось. Все разъехались.
   На запрос Медоварова Нюра ответила согласием, собрала нехитрые свои
пожитки и приехала. Так началась ее новая жизнь.
   Всем своим существом, как тростинка к солнцу, Нюра тянулась к знаниям.
   Вначале она занималась привычной работой с аккумуляторами. Они были
разные:
   ярцевские стационарные, ярцевские сухие и облегченные.
   Но вот Курбатов прислал новые образцы мощных фотоэнергетических плит.
   Руководителя лаборатории, где работала Мингалева, они нисколько не
вдохновляли. Запираясь в своем кабинете, он исступленно строчил
кандидатскую диссертацию. Товарищ Медоваров слезно просил "подтянуть
хвосты", чтобы к началу бюджетного года все научные сотрудники, сдавшие
кандидатский минимум, защитили диссертации. Надо бороться за стопроцентный
охват! Все должны быть кандидатами! Все на штурм крепостей науки!
   Так и получилось, что руководитель лаборатории "штурмовал", а Нюра
работала.
   Хорошо, что приехал Борис Захарович. Как представлялось Нюре, он был
знаком с любой техникой, чувствовал ее и знал несовершенстве. Он многому
научил Нюру, раскрыл перед ней связь, казалось бы, самых далеких друг от
друга наук, чтобы знала она не только, как измерять плотность электролита
или как проверять чувствительность фотоэлементов, но и понимала бы
существо, душу многих радиотехнических приборов.
   В синем шоферском комбинезоне Нюра поднималась на диск. Осматривая
каждую фотоэнергетическую плиту, ласково поглаживала их, думая о том, что
к этим золоченым зеркалам прикасался Павел Иванович, что еще не остыло на
них тепло крепких мужских ладоней.
   Нюра грустила. Молодые научные сотрудники и летчики-испытатели звали ее
"царевной-несмеяной" или попросту "неулыбой".
   Проходили месяцы. Нюру Мингалеву влекли испытания новых радиозондов и
других метеоприборов, она научилась принимать на слух их скупые сигналы,
расшифровывать записи на ленте и следить за экранами осциллографов.
   Что-то было привлекательное в этой девушке. А что - неизвестно.
Багрецов как-то попробовал совершенно объективно оценить ее внешность.
Маленькая, с узкими плечами, острыми локотками... Темные небольшие косы,
уложенные в незатейливую прическу... Ну, что еще? Открытые, чуточку
испуганные глаза, широкие брови, по-детски упрямо очерченный рот... Вообще
похожа на школьницу, хотя она и Димкина ровесница - двадцать четыре года.
   Давно не виделись, и он попросил Нюру прислать ее последнюю фотографию.
   Увидел - и сердце защемило. Почему, непонятно. Вот тогда-то он и стал
взывать к объективности. Да, действительно, ничего особенного. Прослушал
ее голос, записанный на магнитофоне, - и вновь нахлынула волна нежности.
   Необъяснимое явление.
   Но был другой человек, которому подобное явление казалось вполне
закономерным. Он не рассматривал Нюриных фотографий, не слыхал ее голоса
на магнитофоне. Да и зачем, если она рядом, здесь же в институте, но
очень, очень далекая...
 
 
   * * * * * * * * * *
 
 
 
   Это было в пятницу, накануне отлета "Униона". Нюру вызвали на завод с
просьбой подписать какие-то бумаги, связанные с приемкой дополнительных
деталей, установленных в "Унионе". Здесь она встретилась с Поярковым.
Вышли с завода вместе, в институт уже ехать незачем - скоро конец работы.
Серафим Михайлович предложил пройтись по улицам.
   Зашли в Софийский собор, посмотрели древние фрески, побывали на
Аскольдовой могиле. Спускался вечер.
   Ноги не слушались, хотелось присесть отдохнуть, и Поярков пригласил
Нюру в ресторан.
   - Здесь недалеко. Видите? - он указал на белую ажурную изгородь среди
зелени. - Лучшее место. А вид какой! Вы там бывали?
   - Никогда в жизни.
   В районном городке ресторанов не было. Здесь, в Киеве, знакомые
приглашали Нюру, но она стеснялась, считая, что рестораны не для нее, а
для людей постарше.
   - Не знаю, удобно ли? - Нюра критически осмотрела свое простенькое
платье.
   Но Серафим Михайлович убедил ее, что лучшего и желать нельзя, платье
изящное и, главное, очень идет ей.
   Этот вечер Нюре запомнится надолго. Столик выбрали у самого края -
внизу крутизна и Днепр. Под ногами похрустывал песок. Можно было протянуть
руку и сорвать листок боярышника.
   Оранжевый свет настольной лампы падал на лицо Пояркова. Он казался
загорелым и совсем молодым.
   Возле эстрадной раковины на дощатой площадке танцевали. Но вот замолк
оркестр, и в наступившей тишине защелкали соловьи. С того берега слышалась
музыка, работали громкоговорители, а соловьи заливались на разные лады.
   - Все, все надо бы выключить. Пусть и оркестр отдохнет часок, -
восторженно заговорил Поярков. - В первый раз таких мастеров слышу. А вы?
   Рассеянно перебирая уголки салфетки, Нюра но отвечала. Зачем она
согласилась прийти сюда? Соловьи, цветущая акация - запах ее доносил
теплый ветерок, - речные огни, звезды, шелест лип и каштанов... А рядом
человек, которому ты, очевидно, нравишься, но которого никогда не
полюбишь. Говорят, что он умен, талантлив. Ну и пусть. Нюра боялась не
только его любви, но и дружбы. Это не Димка Багрецов, с тем просто, а
здесь совсем другое. Иногда ей казалось, что скучает, если долго не видит
Пояркова, часто думает о нем. Но тут обжигало острое чувство: а как же
Павел Иванович? Она все реже и реже вспоминала о Курбатове, но ведь это
была первая любовь, и Нюра берегла ее как самое дорогое в жизни.
   Именно потому при каждой встрече с Серафимом Михайловичем Нюра
настораживалась и его обычное дружеское пожатие руки казалось ей чем-то
оскорбительным.
   И в то же время Нюра ощущала в себе неясную женскую жалость, что
удерживала ее рядом с Поярковым, человеком одиноким, замученным волнениями
и неудачами.
   Он молод, а уже частенько пошаливает сердце. Иной раз выйдет из
кабинета, где поспорит, поссорится с кем-то, - ну прямо смотреть страшно.
Как уберечь его? Как сохранить его беспокойное, упрямое сердце и светлую
мысль?
   С тех пор как Поярков приехал в институт, прошло три месяца, и, может
быть, только сегодня, когда все уже готово к отправке "Униона", Серафим
Михайлович позволил себе немного отдохнуть.
   Он задумчиво поворачивал бокал с вином, где пробегали и дробились
золотые искорки.
   - Но, откровенно говоря, Нюрочка, я все еще не верю, что работа
закончена. Я как во сне... И этот вечер, и Днепр, и все... Какая-то
немыслимая для меня обстановка... Все не реально!
   - А я? - робко улыбнулась Нюра.
   - Да и вы, конечно. Разве я мог себе представить, что вот так, рядом со
мной... - Глядя на Нюру сияющими глазами, Поярков слегка дотронулся до ее
руки.
   Нюра убрала руку, словно для того, чтобы поправить волосы.
   - Объясните мне, Серафим Михайлович, неужели у всех изобретателей
должна быть тяжелая жизнь? Вечно им кто-то мешает, или, как говорится,
ставит на пути рогатки. Неужели с этим нельзя покончить?
   - Нельзя. Ведь изобретатели и изобретения бывают разные. Предположим, я
придумал усовершенствовать вот эту лампу, - Поярков приподнял ее над
столом.
   - Приделал бы сюда несколько самоварных кранов. Один отвернешь -
польется чай, из другого - кофе, из третьего - вино. Счетчики можно
приспособить, чтобы знать, сколько платить за выпитое. Мне даже авторское
свидетельство могут выдать, если никто еще не подал заявки на такое
изобретение. Потом я начну за него бороться. Каждого эксперта,
хозяйственника, любого здравомыслящего, ставшего на моем пути, начну
крестить "бюрократом", "перестраховщиком", "консерватором"... Я
представляю себе, коли дать ход таким изобретателям, они могут
расплодиться, как головастики, у которых вдруг не оказалось врагов. Все
реки и озера заполнились бы лягушками. Весла некуда ткнуть.
   - Понятно. Здесь щуки нужны. - Нюра. отпила глоток вина и поморщилась.
- Но почему же столько врагов у настоящих изобретателей?
   - Как и у всех людей, которые идут впереди и прокладывают дорогу. Но не
думайте, что всюду засели бюрократы. Ничего подобного! Вот я, например, от
них пострадаю. Противники мои всегда пасутся рядом. Например, лентяи, -
они тащат изобретателя назад за рукав: погоди, мол, не поспеваем. Трусы
боятся, что дорога не туда заведет. А иным попросту не хочется покидать
теплых гнезд - зачем продираться сквозь колючки, когда и здесь хорошо?..
Но есть самая страшная категория врагов нового. Это - стяжатели. Немало их
и в вашем институте. Они способны угробить любую свежую мысль, если она в
какой-то мере может повлиять на их благополучие. И в то же время они будут
всеми силами протаскивать свою или чужую, но сулящую им выгоду, худосочную
мыслишку.
   - Тут вы пристрастны, Серафим Михайлович. Грамотных людей у нас
достаточно.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг