подсознательно нашел выключатель именно на том месте, где он находился в
кабине летающей лаборатории. Поздно, поздно... Но как сказать об этом
Димке? В полной уверенности, что тот еще ползает под каркасом, Тимофей
хотел выиграть время для обдумывания дипломатического хода - как бы
подготовить Димку.
А Димка лежал у открытого люка. Теплый ночной ветер поднимался с земли,
такой густой и плотный, что кажется, коли прыгнуть вниз, то прямо как в
мягкие подушки. Темно. Огни института превратились в туманное светлое
пятно.
Глядя на удаляющуюся землю, Багрецов, как ни странно, вдруг
почувствовал себя абсолютно спокойным. Возможно, потому, что пока еще не
до конца осознал безвыходность положения. Но и сделать он ничего не мог.
Кричать? Бесполезно.
Кто услышит с такой высоты? Больше всего смущало, как воспримет Тимофей
свое положение. С тех пор как у него появилась семья, он сильно изменился.
Тимофей не будет спускаться по крутому склону, если можно его обойти,
не полезет на скалу ради спортивного интереса. Вначале Багрецов
подсмеивался, но вскоре понял, что Тимофей избегает ненужного риска, думая
больше не о себе, а о ней, Стеше, дорожит ее покоем и счастьем. Однажды
она призналась Вадиму по секрету, что не мыслит себе будущего, если с
Тимкой что случится:
"Только не говорите ему, а то задаваться начнет".
Вадим горячо любил их обоих и ставил в пример всем друзьям - поглядите,
мол, как надо строить семейное счастье. Даже зависть берет. И вдруг это
счастье под угрозой. Впрочем, может быть, в каком-нибудь отсеке сидит
пилот? Ведь еще ничего не известно. Через несколько часов прилетим к
Набатникову.
Осторожно, чтоб не хлопнуть тяжелой крышкой, Вадим закрыл люк.
Начиналось самое трудное. Врать Димка не умел - ну как тут объяснишь, к
чему привели его исследования? Он незаметно проскользнул в кабину и сделал
вид, что вылезает из-под каркаса.
Сидя спиной к нему, Тимофей спросил:
- Нашел винт?
- Нет. Но это сейчас не важно. - И, помолчав, Вадим попробовал сделать
небольшую разведку: - У меня впечатление, что мы движемся как по воздуху.
- Да... Хорошая дорога. - Бабкин потянулся и зевнул. - До смерти спать
хочется.
- Хочешь мой пиджак?
Бабкин отказался, растянулся прямо на полу, положил руки под голову.
Если Вадим предполагал, что в летающей лаборатории с приборами может
быть пилот, то Бабкин хорошо помнил, что в прежней конструкции обходились
только автоматикой. Конечно, положение не из приятных, но Бабкин старался
отнестись к нему спокойно. Прежде всего надо сообщить в институт, что
произошла "некоторая ошибка" и в "Унионе" оказались люди. Но как это
сделать? Все радиопередатчики были тогда заперты в изолированном отсеке -
к ним не подберешься. В старой конструкции за стеной центральной кабины
был еще один люк, открывающийся изнутри. "Надо узнать, на какой высоте мы
летим, - подумал Тимофей. - Если низко, то подать сигнал, крикнуть".
Правда, этого ему не очень хотелось, - ведь "Унион" срочно нужен
Набатникову.
Бабкин внимательно осмотрел внутренность кабины и нашел боковую дверь.
Раньше она находилась в другом месте.
- Посмотрим, куда она ведет, - сказал Тимофей, перешагивая через
высокий порог. - Ты здесь подожди.
Вадим понял, что Тимофею все известно, глубоко вздохнул и промолчал.
Твердо шагая по знакомому туннелю, Тимофей не сомневался, что люк будет
найден сразу. Вот он. Оказывается, здесь ничего не изменилось. Можно его
открыть.
Рассвет еще не наступал, темно в люке. Тимофей сел рядом. Ноги горели,
ныли от нестерпимой боли, будто их опустили в кипяток. Он нагнулся и стал
развязывать шнурки. Узел - хоть зубами разгрызай. Изо всех сил дернул за
шнурок, вытащил онемевшую ступню, а ботинок, точно живой, вырвался из рук
и пропал в люке.
"Ну что ж, ни чуточки не жалко, - успокоил себя Тимофей. - От жены,
конечно, достанется. Но разве я виноват?" Он вертел в руках одинокий
ботинок и с наслаждением шевелил затекшими пальцами. Димка часто
декламировал Маяковского, что-то вроде того, будто гвоздь в сапоге
кошмарнее, чем фантазия Гёте. Насчет этой фантазии Бабкин имел довольно
смутное представление, а насчет сапога правильно. Если бы не счастливая
случайность, то он никогда бы не расстался с ненавистными ботинками. Жена
заставила бы разнашивать. Все-таки деньги плачены.
Обо всем позабыл Тимофей, испытывая чувство сладкого облегчения, но
радость его быстро прошла. Что делать с Димкой? Наверное, он ничего не
знает, ни о чем не догадывается.
"Что-то будет?" - беспокоился Тимофей, возвращаясь в кабину и
оглядываясь на узенький эллипс люка, видневшийся в глубине кольцевого
коридора. Начинало светать.
Перешагнув порог, Тимофей закрыл за собой овальную с плотными
прокладками дверь. Очень странная конструкция. Но воздуха здесь много.
Он боялся, представить себе ту минуту, когда рано или поздно Димка
посмотрит в люк круглыми, расширенными от страха глазами, побледнеет,
зашатается. И, стараясь казаться беспечным, Бабкин спросил:
- Помнишь, мы с тобой радиозонды монтировали?
- Пустая работа, - отозвался Вадим. - Собираешь прибор на совесть,
монтаж чистенький, прямо заглядение. А все ни к чему. Взлетит игрушка,
скажем, под Киевом, поработает несколько часов и затеряется где-нибудь в
Арктике.
Вот уж невпопад спросил Тимофей. И, чтобы опровергнуть невеселый Димкин
прогноз, сослался на свой практический опыт:
- Не слыхал насчет таких рекордов... Арктика - это слишком далеко...
- Ну еще того лучше, - перебил его Вадим. - Шары поднимаются на
три-четыре десятка километров, потом лопаются. И летят вверх тормашками
наши передатчики, батарейки и всякая другая техника.
- Не всегда они разбиваются, - попытался возразить Тимофей и, чтобы не
продолжать неуместного сейчас разговора, вынул из кармана приемник. -
Что-то он у меня последнее время дурить начал.
Он щелкал переключателем диапазонов, настраивался то на музыку, то на
разноязычную речь, а сам думал, что Димка может себе представить, будто
"Унион", достигнув стратосферы, лопается и тоже летит "вверх тормашками".
Бабкин знал, что первая конструкция Пояркова испытывалась не один раз.
Но Димка может перепугаться. А что? Свободное дело. Скажешь ему - и он
живо вообразит себе катастрофу. Страшный треск, над головой лопается
металлическая оболочка. Опускается пол, уходя из-под ног, тело повисает в
пустоте. Мучительные долгие секунды... Вот уже близко земля. Мгновение -
и...
Издалека послышался грохот открываемого люка. Так и есть. Димка
выбрался из центральной кабины и каким то образом нашел второй люк.
Неужели он знал о нем раньше?
Бабкин побежал по коридору. В светящемся круге люка темнела Димкина
курчавая голова. Лежа на животе, он смотрел вниз. Подобравшись ближе,
Тимофей, затаив дыхание, ждал, что будет дальше.
Летающая лаборатория проплывала над землей сравнительно на небольшой
высоте, пятьсот - семьсот метров.
Солнце выглянуло из-за холмов. В тающем утреннем тумане стали уже
заметными тени одиноких деревьев, лежащие на желтом ковре из цветов
одуванчика и сурепки. Там, где одуванчики отцветали и становились
пушистыми, появлялись белые пятна, казалось, что внизу проплывает огромная
сковорода с яичницей.
Тимофей проглотил слюну. Хорошо бы позавтракать.
Димка обернулся, на губах его застыла жалкая, растерянная улыбка.
Так и знал Тимофей. Он предупредительно поднял ладонь:
- Только без паники!
Лицо Вадима покрылось красными пятнами. Он отвернулся. Да что там
говорить?
Страшно. И не только за себя, но и за Тимку. Конечно, это и есть
летающее зеркало, о котором Тимофей не хотел вспоминать. Значит, здесь нет
никакого пилота. Как же тут не беспокоиться?
Все это Димка хотел сказать честно и откровенно, но слова Бабкина
задели за живое. Ну что ж, Тимофей Васильевич, посмотрим. Преодолевая
холодный, до озноба, страх, Вадим приподнялся на локтях и спустил ноги в
люк. Тимофей замер от неожиданности, хотел удержать его, но поздно. Димка
уже добрался до последней перекладины и сел.
Глядя, как под ним проплывает земля, Вадим старался не думать о своем
незавидном положении. Он переборол страх, теперь спокойно, как, вероятно,
кажется Тимке, сидит себе на тонкой жердочке и с высоты своего величия
посматривает вниз.
Земля казалась прекрасной, утренне-свежей, умытой росой. Сквозь густые
леса бежала прямая и блестящая, как река, автомагистраль Киев - Житомир.
Проплывали хутора, окруженные взбитой розовой пеной вишневых садов. У
дорог тянулась кайма желтых цветущих акаций. Ярко-красные мальвы жались к
белым стенам хат.
Вполне понятно, что все это не так подробно и четко различалось с
высоты, но воображение Вадима смело дорисовывало картину.
Впереди горы облаков, местами похожие на ледяные торосы, окутанные
туманом.
А вон там - сказочная голова в остроконечном шлеме и рядом - Руслан на
коне.
Еще дальше - снежные ворота, внизу ущелья, и провалы, и перекинутые
через них узорчатые мосты.
Из облачной глубины выплыли огромные руки в пушистых рукавицах, они
тянутся вверх, точно хотят поддержать тонкую лесенку, где сидит Вадим.
Надо подняться наверх. Тимофей беспокоится. Пора и честь знать.
Сидя возле люка, друзья обсуждали конструкцию "Униона", но Бабкин,
занятый своими мыслями, делал это неохотно.
- Заскучал Тимка! - с наигранной бодростью воскликнул Вадим. - Вот уж
не ожидал! - И, заметив, что Бабкин раскачивает на шнурке ботинок, спросил
удивленно: - А где же другой?
Тимофей молча указал глазами на люк.
- Дома тебе достанется, - все так же весело проговорил Вадим. - Ты что
же, нарочно его выбросил? С запиской?
- Нет, случайно.
- Зря. - Вадим взял у Бабкина карандаш и быстро написал несколько строк
на листке из блокнота. - Надеюсь, не понадобится? - спросил он, потянув за
шнурок ботинка. - Да не жадничай.
Неподалеку от какого-то селения ботинок с запиской на шнурке был
сброшен. Он закувыркался в воздухе и, превратившись в точку, исчез.
Бабкин безнадежно посмотрел на люк, потом сдвинул кепку на лоб и
почесал в затылке.
- Низко. Очень низко...
- Вот и хорошо, - отозвался Вадим. - Возможно, что кто-нибудь увидит,
как отсюда сбросили вымпел, то есть твою желтую туфлю. Пошлют телеграмму,
и все будет в порядке.
- "В порядке, в порядке", - разозлился Бабкин. - Да знаешь ли ты, что у
Набатникова могут сорваться все испытания? Видишь, как низко летим, никак
подняться не можем. С таким грузом через горы не перелезешь.
Внизу показалась река. Отраженный от воды золотой зайчик ворвался
сквозь люк, заметался на ребристом потолке и улетел обратно.
Проплывали леса, луга, пашни. Часто встречались села, деревушки, хутора.
Иной раз в круглой рамке люка появлялся городок и не спеша уползал в
сторону.
Бабкин родился и долго жил в деревне. В отличие от Димки, выросшего в
городе, он смотрел на поля привычным глазом знатока. Даже с высоты пятисот
метров Тимофею казалось, что он сможет определить, насколько хороши
посевы, различить, где что растет, и не спутать подсолнух с кукурузой. На
колхозных улицах видел он еще не успевшие потемнеть столбы, разбежавшиеся
в стороны от недавно построенной электростанции. Столбы совсем маленькие,
похожие на спички. Такими же крохотными были видны срубы новых домов,
напоминающие спичечные колодцы, какие Тимофей строил в детстве.
Думалось о Девичьей Поляне, ставшей теперь родной. Вот похожая на нее
деревня. Белые домики, двухэтажный клуб. Скамейки стадиона светятся
золотом свежеобструганного дерева. Опытным глазом Тимофей определил
богатство колхоза. Конечно, до Стешиного далеко. Но тоже не плохо:
тракторы и машины, там кирпичный завод, у реки стадо на водопое, за рекой
огороды и незнакомые Тимофею кубические каркасы с натянутыми, как струны,
проволоками. По ним ползли вьющиеся растения вроде дикого винограда.
"Наверное, хмель", - догадался Тимофей.
В стороне бежала длинная тень. Солнце стояло невысоко, и тень "Униона"
была похожа на узкую лодку. В полдень она превратится в круг. Летающий
диск! Но разве можно было узнать его в темноте, со всех сторон, до самой
земли закрытого брезентом? Вход в центральную кабину тоже перестроили.
Раньше была высокая причальная мачта с внутренней винтовой лестницей. А
теперь диск чуть приподнят над землей. Вполне вероятно, что после всех
этих переделок он испытывается впервые. Стоит сейчас конструктор Поярков
возле записывающих приборов и глазам своим не верит, почему "Унион" не
поднимается выше.
Тимофей готов был выброситься из люка, только бы освободить диск от
лишней тяжести.
- Помнишь, модель диска я видел у Пичуева? Значит, и "Унион" такой же?
- с искренним интересом спросил Багрецов. - Ведь еще Циолковский придумал
цельнометаллический дирижабль. Объем его изменялся.
- Ну и здесь так же. - Тимофей взял у Димки записную книжку. - Не знаю,
как сейчас, но раньше диск был такой, - он начертил эллипс, похожий на
огурец. - Как у стратостата, объем его на высоте увеличивается. Внутри
есть специальные рычаги, они могут удлиняться и укорачиваться. Тут
центральная кабина, от нее по радиусам идут трубы, то есть внутренние
переходы, они пересекаются кольцевыми коридорами.
- Погоди, - прервал его Багрецов. - Стягивающие рычаги, наверное, все
время движутся. Диск вроде как дышит. Газ от солнца нагревается, а ночью
охлаждается. Вот я и думаю: чтобы диск не мотался вверх и вниз, рычаги это
дело регулируют. Он дышит как огромная жаба. Раздуваются жабры...
- Поздравляю. У жабы - жабры...
- Не придирайся. Просто рифма подходящая попалась.
Тимофей включил приемник. Послышались характерные прерывистые сигналы,
булькание, хрипение... Похоже, что заработала телевизионная установка. Во
всяком случае, этот хрип напоминает ее работу. А вот и знакомый ЭВ-2. До
чего же четки и надежны его сигналы, звонкие как у хронометра...
Вот еще какое-то рычание, писк, далекая пулеметная очередь. И вдруг
сигналы затихают, только слышно шипение и легонький треск.
Бабкин посмотрел на часы. Слишком рано выключился передатчик.
- Тимка! Авария! - закричал Багрецов и сразу же полез под
аккумуляторный каркас.
Там вновь засветилась банка, затрещали искры. Короткое замыкание! Еще
немного - нагреется вся батарея, начнут разрушаться пластины.
Радиостанция, аппараты, все, ради чего создана эта летающая лаборатория,
перестанут работать, а главное - как ее тогда посадить на землю, если
радиоуправление не действует?
Это уже вторая испорченная банка. Как они сюда попали? Умышленно или по
халатности?
- За такие вещи убивать надо, - стиснув зубы, хрипел Тимофей. (Гайка
опять не отвинчивалась.) - Найти бы мне этого молодца. Задушил бы
собственными руками.
С трудом отвинтив гайку, Бабкин освободил кабельный наконечник и
случайно выпустил его из рук. Наверху что-то затрещало. Тимофей мгновенно
поймал наконечник, стал подсовывать его под гайку другой аккумуляторной
банки, но мешала искра, она прыгала, слепила глаза.
- Оставим так, - посоветовал Вадим. - А то еще хуже будет.
От этой группы аккумуляторов работали лишь несколько метеоприборов и
телекамера, чтобы наблюдать за облаками. Пусть аккумуляторы остынут,
отдохнут, а потом их можно будет включить опять.
- Уф! - облегченно вздохнул Бабкин, вылезая из-под каркаса. - Ну и
работка!..
Стоя на коленях, Багрецов прислушивался. Не трещит ли еще где искра? Не
испортился ли аккумулятор в другой группе? Ведь таким образом их все можно
поотключать. Что же тогда будет? Тяжело поднявшись с колен, он вдруг
почувствовал противную слабость, растекающуюся по всему телу. Минуту стоял
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг